Ночи и рассветы - Мицос Александропулос

Стивене засмеялся еще громче.

— Это шутки, и не больше. Я лично убежден, что все уладится. К счастью, обе стороны проявляют благоразумие и правильно оценивают обстановку. Вот если бы еще устранить ненужные обострения… Меня как-то очень задевает ваше воинственное настроение. Ваши нападки часто несправедливы.

— Например?

— Пожалуйста! Ваша газета опубликовала оскорбительную статью о судье Кацотакисе, а между тем это очень достойный, уважаемый человек… высокое должностное лицо. Он очень обижен и расстроен.

— А знаешь, как вел себя этот господин во время оккупации?

— Что было, то прошло. Войны больше нет…

— И критерии ее устарели? — закончил за него Космас. — Но скажи, если, не дай бог, ты снова попадешь в беду, решишься ли ты искать убежища у достойнейшего господина, о котором мы говорим?

— Безусловно, нет! — не замедлил с ответом Стивене. — Я предпочту снова прийти к тебе!

Вдруг Стивене приподнялся и, попросив у Космаса прощения, поспешил к выходу. Шум в зале затих. Космас тоже обернулся к двери. Уверенной походкой по ресторану шла Кити. Она выглядела еще выше и стройнее, чем раньше. Узенькое бежевое платье при каждом движении подчеркивало ее совершенные, уже зрелые формы. Казалось, она была создана по рецепту французского мудреца, который советовал художникам изображать женщину как существо, готовое к творению, с округлыми бедрами, ибо там таится первое обиталище жизни.

— Здравствуй, Космас! — весело сказала Кити, бросая прямо на бокалы свою сумочку и перчатки. — Стелиос сказал, что ты здесь, и я зашла повидать тебя. Я узнала, что ты меня ненавидишь!

— Это тоже сказал Стелиос? Едва ли…

— Нет. Мне сказали, что ты написал статью о нашей семье, требуешь, чтобы на меня надели наручники и отправили в те места, где нет солнца и…

Кити умолкла и взглянула на Стивенса. Он встал.

— Да, Стив, прости, я хотела поговорить с Космасом…

Стивене отошел.

— …и мужчин! — закончила свою фразу Кити. — Это правда?

— Нет, Кити! Неправда! — засмеялся Космас. — Кто это сочинил? По правде говоря, я думал, что ты уехала в Германию!

— О! — Кити слегка покраснела. — Я знаю, что думаешь обо мне и ты, и кое-кто другой. Мой двоюродный брат, такой же безрассудный, как ты, говорит, что вы построите народную демократию и тогда меня перевоспитают. Вот еще новости! Ты тоже так считаешь?

— Я считаю, что эту приятную обязанность возьмет на себя двоюродный брат.

— Вообще-то говоря… Послушай, Космас, я ничего против вас не имею. Я хочу только одного — чтобы мой будущий муж не говорил политическими лозунгами и не читал мне проповедей, словно поп. В остальном я с вами согласна, в том числе и с тем, что ты написал про отца. Я ему говорила: «Раз проштрафился — сиди и помалкивай…» Не послушал… Теперь пусть сам и расхлебывает…

— А как поживает Джери?

— Пишет, что скоро приедет, он служит в каких-то частях, которые на английских кораблях высадились в Патрах.

Кити замолчала и пристально взглянула на Космаса большими, яркими, словно черные прожектора, очами. Она разглядывала его беззастенчиво и вызывающе, еще беззастенчивее, чем раньше.

В дверях показался Стелиос, и Космас облегченно вздохнул.

Кити взяла со столика сумочку и перчатки.

— Мне сказали, что ты женился. Мне жаль твою жену. Или она тоже занимается политикой?.. Тогда мне жаль тебя…

Высоко держа голову, быстрой, чуть раскачивающейся походкой она вышла из зала, провожаемая Стивенсом, приглушенными голосами и взглядами всех мужчин.

— Она сказала тебе, что уезжает в Англию? — спросил Стелиос, когда они с Космасом спускались по лестнице. — Стивене женится на ней, у них давняя связь.

— Так вот оно что! Значит, его интерес к Кацотакису личного свойства?

— Не хочешь ли еще один сюрприз? Обрати внимание на того, кто входит…

Мужчина в штатском, появившийся в дверях, почти бегом поднялся по лестнице, и Космас на секунду увидел его профиль, а потом толстую, красную шею.

— Уж так и быть, помогу тебе. Помнишь таинственных снабженцев Мила на Астрасе?

— Костас?!

— И Димитрос тоже здесь… Одним словом, они свили тут настоящее осиное гнездо, и я хочу поскорей унести ноги. Завтра будут оформлены мои новые бумаги, Послезавтра вместе с зарубежными журналистами пойдем к премьер-министру… Звони…

— Непременно. На днях открытие клуба в Кипсели, Пойдешь?

— Созвонимся…

Космас не успел сдержать свое обещание. В тот же вечер с группой афинских корреспондентов он уехал в Пелопоннес. За несколько минут до отъезда Космас позвонил Стелиосу.

— Скоро вернусь, и тогда непременно сходим на вечер!

— Хорошо! Буду ждать! — добродушно согласился Стелиос. — Счастливого пути!

IV

Поездка по разоренному Пелопоннесу затянулась сверх планов и ожиданий. Дороги были разворочены, трофейные машины застревали, вынуждая пассажиров высаживаться и вытаскивать их из грязи или подталкивать на трудном подъеме. Стоял ноябрь, шли неумолимые дожди, и каждый второй мост оказывался взорванным. Первой ехала машина с единственной мигающей фарой по прозвищу «Полифем», за «Полифемом» тащился «Эдип» — безглазый тиран с разболтанными колесами. Дважды — в Коринфе и на головокружительном спуске в Аркадии — они налетали на грузовик. В темноте не разобрали, отчего произошло столкновение и почему они уцелели. «Третьего не миновать!» — сказал про себя каждый и всю дорогу ждал аварии.

Несмотря на это, путешествие было замечательным. Вокруг простиралась растерзанная, но свободная земля, из руин поднималась новая жизнь. И хотя развалившиеся сиденья — на «Эдипе» от них уцелели одни пружины — доставляли пассажирам мучения, журналисты чувствовали себя превосходно. После горячки Афин они радовались этому путешествию, как после жестокой бури — попутному ветру. Космас радовался вдвойне — он ехал на родину.

В Триполи, получив из Афин первые газеты со своими корреспонденциями, они расстались. «Полифем», обладавший одним глазом и крепким мотором, направлялся на ратный подвиг в Спарту — ему предстояло по горной дороге подняться на Тайгет и оттуда двинуться на Каламату. Космас со второй группой, подпирая «Эдипа», взял курс на Алонистану.

Много дней карабкались они по холмам Пелопоннеса. В больших деревнях останавливались, участвовали в митингах и собраниях. В каждой деревне они ходили в театр. На подмостках, сооруженных в школах и тавернах, были уже сыграны все пьесы, присланные из Афин, и театры жаждали новой пищи. Кое-кто из учителей и грамотных эпонитов сочинял сам и с грехом пополам пополнял репертуар самодеятельных трупп. Корреспонденты привезли несколько новых вещей — короткие скетчи, драмы, комедии. Их принимали, как голодающие хлеб.

Ясным, почти весенним утром они наконец оставили позади горы и спустились в Илийскую долину… Теперь «Эдип» двигался самостоятельно, он легко скользил по гладкой дороге, а если кое-где и встречался небольшой холмик, то «Эдип» не задерживался, он взлетал на него с разгону. Пассажиры освободились от обязанностей толкачей. Равнина ширилась, сначала волнистая, потом гладкая, как стекло; она, точно море, переливалась под солнцем. Особой красотой она сейчас похвастаться не могла. Влажная земля отдыхала, покрытая дымкой испарений. Виноградники были голые, торчали одни только сухие, тощие стебли. Свежевспаханные поля впитывали солнечные лучи и молчали. Но и этот пейзаж не был для Космаса бедным. Он знал равнину в бурном цветении весны и в спокойной зрелости лета, и воображение дополняло то, что видел глаз. Он знал, что чуть подальше, среди оливковых плантаций и виноградников, спрятался маленький городок — тысяч пятнадцать жителей, низенькие домики, грязные в зимнюю пору улицы, бедные окраины, — ничего особенного. Но то был его родной город, и даже если тебе только двадцать лет, велико твое волнение, когда после скитаний ты видишь знакомые очертания твоей маленькой родины… Из-за кипарисов и эвкалиптов выглядывают колокольня, еле различимые дома и выше всего — ветряная мельница, которая по-прежнему машет своими белыми и черными крыльями.

«Эдип» нагрянул в городок около полудня, внезапно, словно пират. Толпа мальчишек с гиканьем неслась за ним по пятам. Даже взрослые не удержались от соблазна, вышли из домов и магазинов и окружили машину. Космас предвидел, что это случится. Он знал, что его земляки — люди подвижные и любопытные и не пропустят ни машину, ни человека, пока не узнают всю его подноготную. Вот и сейчас они мгновенно собрались вокруг жалкого «Эдипа», который сразу же попал под град насмешек и колких шуток. К счастью, кто-то из молодежи узнал Космаса, и внимание толпы перешло с машины на пассажиров.