Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок - Юлий Буркин

И еще — нечто непонятое до сих пор присутствует в этом воспоминании. Словно НЕКТО прямо внутри него обрадованно здоровается с ним и сулит будущую встречу. Но не словами, а как бы ощущениями, ведь слов он пока что и не понял бы… Правильнее даже сказать так: Лабастьер отчетливо помнит ощущения радости знакомства и надежды на встречу в будущем, которые возникли в его голове, но пришли как будто бы откуда-то извне, в самый первый миг его осознания себя.

Дент-Заар протягивает к нему руку, и Лабастьер чувствует резкую, но недолгую боль в мочке уха. И НЕКТО навсегда исчезает из его разума. «Вот так», — говорит Дент-Заар, улыбнувшись. «Традиция исполнена!» — торжественно провозглашает Жайер. «Да, — добавляет Дент-Заар, — отныне этот юный самец — наш новый король. Во всяком случае, до тех пор, пока не объявится его отец…»

И названия предметов, и имена этих бабочек, и значения их слов Лабастьер узнал значительно позже, но сама картинка прочно врезалась в его память.

…Коридор закончился запертой дверью. Какое разочарование!.. Но в двери есть небольшое окошечко, и Лабастьер просовывает туда руку, пытаясь что-нибудь нащупать… Но это ему не удается. А запах нектара становится почти осязаемым… В следующий раз, прежде чем спускаться сюда, они выкрадут у придворного повара ключ от двери, а сейчас надо подумать о том, как столь же незаметно выбраться отсюда…

Лабастьер уже собирается вынуть руку из отверстия, когда внезапно что-то мокрое и холодное хватает его ладонь. Он испуганно дергает руку, но не тут-то было: то огромное и страшное, что прячется в темноте за дверью, уже крепко-накрепко держит ее.

Его прошибает пот. Он собирает в пучок всю свою волю и что есть силы дергает руку к себе… И тут же, вздрогнув, открывает глаза. Оказывается, обморок перешел в сон. А разбудил его жирный ядовитый лесной ракочервь, который тычется ему в ладонь. Вот откуда это окончание сновидения.

Лабастьер поспешно убрал руку и огляделся. Итак, он давно уже не ребенок. Он сидит на каменном тротуаре, задницей в воде, неподалеку от туши убитого им т’анга. Ощущение реальности и память происшедшего окончательно вернулись к нему.

Вода на тротуаре так и кишела мелкой живностью, как магнитом притянутой сюда чарами. Кое-кто из этих представителей фауны был далеко небезопасен для бабочек, но пока что им было не до Лабастьера. В воздухе беспорядочно болталось несколько десятков шар-птиц и несметное количество разноцветных птиц-пузырей. «Редкий зверь удостаивается на своих похоронах стольких гостей», — подумал король с несколько неуместной иронией, точнее даже, с сарказмом.

Он поднялся… И тут вспомнил свою последнюю мысль перед обмороком: нужно как можно быстрее убираться отсюда, пока жители селения не отомстили ему за смерть своего гнусного божества.

Но прежде нужно найти Лаана.

Все еще чувствуя тошноту и головокружение, Лабастьер неверной походкой побежал туда, где оставил друга. Миновав пару кварталов, он вскоре без труда нашел его.

— Лаан! Вставай! — потряс он махаона за плечо, после того, как сунул ему в ножны позаимствованную саблю.

Тот пришел в себя на удивление быстро и изумленно потряс головой:

— Что это было, мой король? — Тут он заметил валявшийся рядом и вновь насквозь промокший берет. Он поднял его. — Мы летели, меня подбили, я падал, — нахмурившись начал он вспоминать. — Потом был яркий свет… Нет! Не свет, а волшебная игра красок, запахов… Как будто… — он встрепенулся, ясно припомнив ускользающую картину пережитого. — Я как будто бы родился заново в другом, НАСТОЯЩЕМ, мире… — И тут улыбка сползла с его лица. — А потом был страх и была боль, ужасная боль!.. И вот я здесь… — Лаан внимательно посмотрел на короля. — Это был сон? Но у меня такое чувство, будто бы все наоборот, будто бы сон — это то, что происходит со мной сейчас. И сон довольно неприятный. — Он повертел в руках берет и бросил его обратно перед собой.

— Это был морок старого т’анга, — терпеливо объяснил ему Лабастьер, берет подобрал, выжал и сунул его себе за пояс. — Нам надо спешить. — Он подал Лаану руку, помогая тому подняться.

— Т’анга? — отряхиваясь и со слабым интересом разглядывая поврежденное крыло, переспросил Лаан, — но ведь т’анги давным-давно истреблены.

— У меня нет времени рассказывать тебе все подробно. Поспешим. Мы в серьезной опасности, нас могут убить.

Они побежали в ту сторону, где в лесу их ждали Мариэль и Ракши. Лаан с трудом поспевал за королем. У него затекли ноги, и он с трудом передвигал их. Но вскоре выяснилось нечто более важное: молодого махаона напрочь покинул его боевой дух. Он был растерян.

— Мне не нравится этот мир, — заявил он вдруг, резко остановившись. — Если даже меня и убьют, мне наплевать на это.

— Перестань капризничать! — рявкнул на него Лабастьер. — Ты просто еще не в себе. Соберись. Это приказ! — «Как же должны себя чувствовать жители селения, — думал он при этом, — если Лаан, только раз испытавший на себе чары т’анга, настолько выбит из колеи?»

Лаан открыл было рот, чтобы что-то возразить, но вместо этого неподвижным взглядом уставился Лабастьеру через плечо. Тот, ожидая самых неприятных сюрпризов, резко обернулся. Высоко поднимая ноги над поверхностью воды, брезгливо потряхивая ими и затравленно глазея по сторонам, в их сторону плелся сороконог. Это был Ласковый. Видно, его привязь была недостаточно крепкой, и он, привлеченный мороком, порвал ее, чтобы тоже примчаться сюда.

Как бы то ни было, это было очень кстати. Лабастьер бросился навстречу животному. С первого взгляда было понятно, что бедняга падал и, возможно, не раз: он был мокр, чешуйки были исцарапаны, а некоторые и обломаны. Однако седло было на месте, упряжь цела, и никаких обрывков привязи не наблюдалось. Но обдумывать этот факт времени не было. Через миг Лабастьер подвел Ласкового к Лаану:

— Живо залазь в седло! — скомандовал он.

Лаан подчинился. Вид у него при этом был такой, будто он слушается короля лишь потому, что это менее хлопотно, чем перечить. «Ничего, — подумал Лабастьер, — главное, побыстрее выбраться отсюда, а уж потом я сумею привести его в сознание!» Он уселся вперед и, наклонившись, рявкнул сороконогу прямо в ухо:

— Хей-е!

Тот оживился и, словно бы обретя смысл жизни, довольно быстро засеменил вперед. Лабастьер вздохнул почти радостно. Но как раз в этот миг они миновали пустынный центр и выбрались к домам-раковинам окраины. И тут их взорам предстала совершенно дикая картина.

Тротуар кишел обезумевшими и обессиленными бабочками. Одни из них все так же сидели прямо в воде, расправив крылья и прислонившись спинами к стенам. Другие, еле волоча ноги, куда-то плелись, натыкались друг на друга, падали и вновь поднимались… А порой и не поднимались. Их движения были неверны, казалось, они ослепли или напрочь потеряли способность совершать осмысленные действия.

Сороконог старательно огибал всех этих несчастных, но время от времени он ненароком все же сбивал кого-нибудь из них с ног… Лабастьер пригляделся и к своему ужасу осознал, что все сидящие или, во всяком случае, большинство из них — мертвы.

Если бы Лабастьер знал, что болевой шок т’анга приведет к таким ужасным последствиям, он бы еще поразмыслил, нужно ли его убивать. Или прикончил бы его позже, спящим в своем логове, как это делали отряды т’анг-расчистки Лабастьера Второго. Но сейчас он даже не понял, что гибель стольких бабочек — на его совести. «Прочь! Прочь от этого зачарованного места!» — вот единственная мысль, которая вертелась сейчас в голове Лабастьера Шестого.

— Хей-е! — прикрикнул он на Ласкового еще раз, и тот побежал чуть быстрее и еще менее осторожно, но, не пройдя и сотни шагов, внезапно без команды остановился. Он не попытался обойти бредущих ему навстречу самца и самку, потому что… Лабастьер не поверил своим глазам: это были Ракши и Мариэль. Они держались за руки, и лица их были такими же отрешенными, как и у прочих.

Спрыгивая на землю, Лабастьер костерил себя всеми известными ему бранными словами. Ведь он должен был сразу же, только увидев Ласкового, сообразить, что, раз чары т’анга достигли их бивуака, то и эта пара усидеть на месте не могла никак! И ему следовало немедленно броситься на их поиски, а не бежать из селения. То, что он сейчас случайно на них наткнулся — величайшая удача.

Они узнали его, и Мариэль сумела даже вымученно улыбнуться.

— Король… — пробормотала она. — Мы так устали…

Лабастьер заставил ее немедленно занять свое место на сороконоге и обратился к Ракши:

— Сможешь идти сам?

Ответить тот не успел, так как, сползая с седла на землю, вмешался Лаан:

— Давайте определим его сюда, мой король. Похоже, я уже очухался.

Лабастьер взглянул на товарища и с удовлетворением убедился, что тот и в самом деле выглядит почти так, как обычно. Только не было сейчас в его лице обычной готовности разразиться смехом. Но не было и давешней беспредельной апатии.