Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

Ильмар замолчал. Он научился не противоречить.

— Четыре, пять лет, ну, десять! Отстроим клеть, еще машины кое-какие заведем. Тогда, братец, не подходи близко! — Петериса так растрогали виды на благополучное, прекрасное будущее, что у него сдавило грудь и на глазах навернулась влага. Но он застыдился Ильмара, наморщил лоб и принялся пилить. Распилив несколько чурок, опять остановился… — Да разве кто из них землю обрабатывать умеет! Бруверисы? Тоже, умник нашелся! Выехал с сеялкой, когда еще не просохло. Какой у него там овес вырастет? Одна дикая редька! Совсем одурел! Земля должна влажная быть, а не мокрая, тогда и бороновать можно. Иначе — слепится все, потом хоть молотком бей. Земля взойти должна, точно хлеб.

Петерис еще долго поучал сына, как надо обрабатывать землю, пока не заметил, что уж очень настойчиво блеют овцы.

— Ступай посмотри, что там! А эта — тоже! Не видит ничего.

На этот раз «эта» была Алиса.

Овец привязывали на огороде, и от дровяного сарая, прежнего симсоновского курятника, их не видно было. Оказалось, одна овца сорвалась с цепи и вместе с двумя ягнятами ушла лакомиться на густо зеленеющее ржаное поле. Оставшиеся овцы, безумно блея, метались на цепях. Ильмар выгнал овец из ржи, но привязать старую овцу не смог — цепь оторвалась от кола. Надо было пойти за проволокой и щипцами.

У колодца Ильмар встретил Алису.

— Овцы в рожь забрались.

— Ну влетит же мне теперь!

Не дождавшись Ильмара, Петерис сам пошел посмотреть, что за беда, и обнаружил, что цепь привязана была к кольцу лоскутом материи.

— Тряпкой! Эта совсем без головы. Ну, совсем!

Алиса прибежала на место происшествия.

— Фефела! — взорвался Петерис.

— Думала потом проволокой привязать.

— Думала! Так тебе весь хлеб сожрут!

Остаток дров распилили быстро. Петерису уже не хотелось садиться на колоду и разговаривать о жизни. За обедом Алиса робко заговорила:

— Ильмару теперь надо много учиться. Может, ты расколешь один?

— Там колоть-то нечего. Пускай едет.

Алиса проводила сына до дороги.

— Видишь, как мне сегодня опять досталось.

Ильмар молчал.

— Сам о цепях этих и думать забыл. Только бабушке не говори!

— Не скажу.

— Предвидела бы я такую жизнь!

Алиса казалась усталой и внезапно старой, хотя ей было всего только тридцать семь лет.

— Ладно, мама.

— Счастливо, сын!

Алиса поцеловала Ильмара, подождала, пока он уехал. Погрузившись в размышления, медленно побрела обратно.

В привязанную к багажнику корзину Алиса уложила яйца, и, когда Эрнестина стала освобождать их от бумаги, оказалось, что половина яиц в дороге разбилась, ведь в Ильмарином возрасте ездить медленно просто невозможно.

— Так зачем было их везти?

Эрнестина даже по-настоящему не корила внука, но и этого было достаточно, чтобы ничего подобного вторично не случилось. Он Эрнестине, как и Петерису, никогда не перечил. И не говорить же ей о причине спешки: хотел посмотреть, как сапожник повезет на озеро и спустит на воду новую лодку. Всю неделю та, поверху красная, посредине зеленая, снизу черная, стояла на дворе, распространяя запах свежей краски. Сапожник увез лодку еще с утра, у дровяного сарая остались лишь заляпанные краской поленья, на которые она опиралась.

— Как у них там?

— Ничего нового.

— Опять дрова пилили?

— Да, кончили.

— Слава богу.

— Спрашивал, почему ты свои не распилила.

— Спрашивал? А ему-то какое дело?

Эрнестина забыла о разбитых яйцах.

— Как ему не стыдно! Всюду ему надо нос совать, командовать. Приехал бы сам да распилил! Как человек может быть таким противным! — не унималась Эрнестина.

Ильмар уселся за свой столик в углу кухни и открыл грамматику. Он решил повторить все пройденное за зиму; через неделю начнутся выпускные экзамены, а Ильмар хотел хорошо сдать их. Услышав, как внук заучивает грамматические правила, Эрнестина удалилась в комнату, и вскоре из-за дверей раздался обычный тихий стрекот швейной машины.

Усердно проработав часа три, Ильмар пополдничал, вывел из дровяного сарая велосипед и помчался на озеро. Новую лодку сапожника, привязанную цепью к толстому каштану, он увидел издали. Прислонив велосипед к дереву, Ильмар спустился к лодке. К свежевыкрашенному настилу уже присохла грязь. Ильмар, насколько позволяла цепь, столкнул лодку поглубже в воду, влез и уселся на скамейку. Весла сапожник держал под замком, в сарайчике Дрониса, он и на своей старой лодке только изредка позволял ребятам кататься одним. Выгоднее было предложить себя в гребцы, когда сапожник ставил сеть. Ильмар втайне еще надеялся на такое счастье, хотя и предвидел, что желающих найдется много и без него, а сапожник предпочтет тех, что постарше и ближе ему, чем Ильмар. Наверное, так уже случилось, и ему оставалось лишь сидеть в привязанной лодке и смотреть, как против носа ветер гонит мелкие волны.

Ильмар, чтобы развеять досаду, сел на велосипед и направился к дому садовника.

Перед крыльцом возилась с куклами Ливия. Темненькая, но голубоглазая девчушка с узким личиком, прожившая на свете целых четыре года и умевшая это каждому доложить. В поставленном набок ящике Ливия устроила комнату и играла в гости: более красивая младшая кукла пришла в гости к старшей, изрядно потрепанной.

— Папа дома? — спросил Ильмар девочку.

— Да.

— Где он?

— Наверху.

Не желая здороваться с Женей, Ильмар вошел тихонько в сени и по приставной лестнице сразу поднялся на чердак, где Артур Лангстынь устроил себе библиотеку. По обе стороны вдоль крыши тянулись сколоченные из досок полки, сзади к ним прибит коричневый картон, что предохраняет книги от излишней пыли и придает полкам хоть какой-то вид. В конце чердака — узкое окошко, сквозь мелкие разноцветные стеклышки проникает сине-зелено-красный свет. Рядом с окном небольшой стол. За ним сидел