Колонна и горизонты - Радоня Вешович

своему командованию ошибочные сведения. Рассчитывая, что самолеты союзников вывезли с Купрешко-Поля только тяжелораненых, немцы продолжали поиски Верховного штаба и товарища Тито. После того как наш 5-й корпус умело уклонился от ударов врага под Млиниште и Срнетицей, крупные силы немцев устремились в направлении Равно и Горни-Вуковски, где оборонялась наша дивизия. Этот поход противника вылился в новую, огромную по масштабам, исключительно тяжелую для нас наступательную операцию, которая продолжалась в течение всего июня, пока наша дивизия не прорвала кольцо окружения в районе Раштелицы и Тарчина и не ушла через железную дорогу Сараево — Мостар в направлении Белашницы.

Начались ожесточенные схватки, сменявшиеся тревожными часами ожидания, бесконечными маршами и маневрами. Дивизия несколько раз пыталась выйти из окружения, но никак не могла найти ту спасительную точку, где следовало приложить все оставшиеся силы и вырваться из стальных клещей, которые сжимали нас со всех сторон. Наш штаб во главе с Васо Йовановичем показал здесь исключительную гибкость и превосходство над противником в умении управлять войсками, оправдав тем самым благодарность, полученную от Верховного штаба за находчивость и стойкость в боях возле Мрконича и Млиниште и за отражение вражеского десанта, сброшенного в районе Дрвара. Радиограммой с острова Вис товарищ Тито предупредил наш штаб, что противник начал новую, хорошо подготовленную наступательную операцию, седьмую, как мы ее позже назвали. Оставив позиции под Макленой около Прозора, наша бригада в середине июня была переброшена на другую сторону от крупной шоссейной дороги, ведущей к Горни-Вакуфу. Вместе с ней туда отошли и другие части нашей дивизии.

Холодные дожди затрудняли движение. Бойцы давно уже не спали, не получали пищи. Позади были высокие горы: Зец, Враница, Црни-Врх, Радован. На последних нашим подразделениям пришлось принять бой, за которым последовали и другие. Боев было так много, что их невозможно перечислить, уже не говоря о том, чтобы описать отдельные эпизоды.

От Равно мы прошли к Прозору и дальше к Травнику, затем по тому же пути — обратно. Дважды возвращались к Вранице. Обессиленные лошади падали на землю, а бойцы, едва переставляя ноги, снимали с них оружие и боеприпасы, взваливали себе на плечи и шли дальше. Казалось, что силы вот-вот оставят нас, откажут руки, ноги, мозг перестает реагировать на происходящие события. Больше всего давало о себе знать длительное бодрствование. Оно вызывало сильную боль в костях, притупляло сознание и заставляло нас раскачиваться из стороны в сторону. Но какая-то неизвестная внутренняя сила вела нас вперед. И колонна шла, инстинктивно прислушиваясь к доносившимся из темноты звукам. Снова наступали минуты, когда мне казалось, что жизнь, смерть — все утратило свое значение. Хотелось упасть на дорогу и забыться. Но через мгновение я вздрагивал от этой ужасной мысли и прибавлял шагу, понимая, что я не должен, не имею права поддаться этому внутреннему голосу физического истощения.

Враг зажал нас в стальные тиски. Обстановка, сложившаяся здесь, напоминала Сутеску, а в некотором отношении была даже сложнее.

Гитлеровцы атаковывали нас, как правило, рано утром. Метрах в пятистах от наших позиций начинали раздаваться короткие очереди станкового пулемета, заставлявшие всех прижиматься к земле. Мы еще не видели противника, а из нашей стрелковой цепи уже выносили раненых и погибших товарищей. Немцы, умело корректируя огонь своего пулеметчика, медленно подвигались к нам, а мы не могли ответить им прицельным огнем. Нервы не выдерживали — нас убивали одного за другим, а мы вынуждены были бездействовать. Так продолжалось до тех пор, пока противник не подходил настолько близко, что мы могли уже видеть, как качаются ветки деревьев, которые враг задевает. Тогда становилось легче: мы видели цель и открывали огонь.

Как только опускались первые сумерки, колонна поднималась и двигалась дальше, стараясь значительно оторваться от противника. На рассвете следующего дня бойцы валились на траву, уверенные, что противник отстал. Но сон немедленно обрывался знакомой злобной короткой очередью станкового пулемета. И снова бойцы, протирая слипающиеся глаза, торопливо занимали позиции.

На следующие день и ночь все повторялось снова. Питаться приходилось листьями бука и щавелем. Воды не было. Единственным средством хоть немного утолить жажду был недавно выпавший снег. Постоянная спешка и вражеская авиация не давали возможности приготовить пищу. После относительно спокойной жизни под Горни-Вуковски и Равно мы попали в такой ад, на фоне которого поблекли даже бои на Сутеске. Самолетам союзников, не удавалось прийти нам на помощь. Только однажды за все время этих боев они сбросили немного продуктов 13-й бригаде, которая временно была отсечена от остальных частей дивизии.

Оставив сады, которые совсем недавно сбросили свой чудный цвет, наши части вместе с госпиталями замерзали у высокогорного озера Сухое. В горах действовали батальоны СС, получившие задачу уничтожить югославские подразделения, сражавшиеся под знаменем с серпом и молотом. Эсэсовцы яростно бросались в атаку, словно желая на нас выместить злобу за свои поражения на других фронтах. Иногда мы даже не успевали вынести раненых с позиций, которые нужно было срочно оставить. Воевали на совесть, как и под Сутеской. Каждый боец, каждое подразделение старались мысленно представить общую обстановку и действовать сообразно с этими представлениями о ней. Так, гарибальдийцы, атаковав эсэсовцев во фланг, спасли своих товарищей ловченцев от неизбежного поражения. Бригады и батальоны сражались по единому замыслу, выполняя свои конкретные задачи в опасных маршах и отражении многочисленных атак врага.

— Победа близка, товарищи! — подбадривал бойцов Янко Чирович. — Это последние судороги фашизма.

Во время привала под елями возле штабного склада я услышал, как кто-то включил приемник, чтобы послушать Москву. После боя Кремлевских курантов и сообщения о московском времени торжественный голос диктора оповестил мир о новых победах Красной Армии на Карельском фронте и о прорыве блокады Ленинграда. Этот голос вселял в нас спокойствие и уверенность в победе.

Затем кто-то из курьеров настроил приемник на концерт классической музыки. До нас донеслись звуки какого-то невероятно далекого мира, где люди не слышали стрельбы и взрывов и, может быть, до сих пор не знали о фабриках смерти в Европе, где день начинался с чтения свежих газет и спокойной беседы за утренней чашкой кофе или чая.

Впечатления от происходивших событий нагромождались с такой быстротой, что я не успевал привести в порядок свои мысли. То мне казалось, что мы ходим по кругу, то — что мы вступаем на незнакомую территорию, которую затем кто-нибудь узнает по хижинам или по свежим могилам своих недавно погибших товарищей. По-видимому, гитлеровцы,