Творец, субъект, женщина: Стратегии женского письма в русском символизме - Кирсти Эконен

62

Ср. рецензию А. Блока (Блок 1962) на роман Рашильд, где показано, как сложно критику оценивать произведение, которое было популярно среди «дам» и которое нельзя было квалифицировать как «бульварное».

63

Имеется в виду образ, который анализируется, например, в книге: Hilmes 1990. Выделяемые К. Хилмес женские образы в творчестве таких авторов, как, например, Уайльд, Гейне, Малларме, были широко представлены и в русской культуре.

64

Д. Бургин (Бургин 2004, 99) обращает внимание на то, что в «Людях лунного света» В. Розанова половые вопросы рассматриваются в свете христианской метафизики.

65

Своеобразием дискурсивных практик русского символизма, вытекающим из разных культурных контекстов развития символизма, объясняется то, что исследования по западноевропейским репрезентациям женщин эпохи fin de siècle лишь отчасти подходят к разбору материала русской культуры той же эпохи. Это видно, например, в книге Б. Дикстра «Idols of Perversity: Fantasies of Feminine Evil in Fin-de-Siècle Culture» (Dijkstra 1986).

66

На эту тему см. статью И. Савкиной «Образ Богоматери и проблема женского в русской женской поэзии XX века» (Савкина 1995).

67

Как показывает Olga Matich (Матич 2004), образы Саломеи и Клеопатры взаимосвязаны с конструкцией авторства у Блока. Она считает, что «Blok’s veiled woman represents the sphere of language that opened for him a symbolic window into poetry. The erotic body — which is beyond castration — and writing become one» (Matich 2006, 161).

68

О теме зеркальности в русском символизме см.: Минц и Обатнин 1988, Vinogradova 2002, 154.

69

Зеркало как средство конструирования субъектности (или идентичности) встречается в различных теориях. В теории Лакана зеркало является основной метафорой в процессе конструирования субъектности. Тема отражения появляется также в известной книге Э. Саида «Ориентализм», где Восток интерпретируется как зеркало, помогающее конструированию идентичности западных культур (Said 1985, 3). На основе изучения русской литературы Барбара Хельдт утверждает, что в «исключительно мужской традиции» русской литературы персонажи служат целям мужского самоопределения писателей (Heldt 1987, 1–2).

70

Клинг (Клинг 2005, 179–180) рассматривает также роль М. К. Морозовой в конструировании авторства Андрея Белого.

71

См.: Rich 1978 и 1980, Daly 1978, а также: Cameron 1996, 160.

72

О популярности мифа о Нарциссе в культуре fin de siècle см., например: Lyytikninen 1997. О символике воды ем., например: Dijkstra 1986.

73

Раздвоенность и нарциссизм творческого субъекта являются важными темами в данном обсуждении. К тому же, как утверждает Р. Фельски, фемининность в этом диалектическом процессе имеет значение идеальной целостности:

Femininity thus came to stand for a prelapsarian condition, a time before the fall into self-consciousness and into subject-object relations with nature.

Femininity continues to function as a signifier for the wholeness and self-contained completeness that modern man no longer possesses.

Мысли Фельски особенно интересны при сравнении с размышлениями Андрея Белого, который видел кризис современного ему мира в раздробленности (см., например, его статью «Обломки миров»).

74

В поэзии Соловьева, например, вечноженственное представлено как безымянная, темная, мистическая и потусторонняя сила.

75

Раздвоенность и бинарность являются нередко характеристикой символистской поэзии. О теме раздвоенности в поэзии Иванова пишет, например, Ханзен-Лёве (Ханзен-Лёве 2003, 60).

76

Фемининность подсознания можно обнаружить также в самопонимании русской интеллигенции и в ее восприятии России и особенно русского народа как хаотической и инстинктивной силы. Бердяев утверждал, что «бог Аполлон, бог мужественной формы, не сходил в дионисическую Россию» (цит. по тексту М. Безродного, воспроизведенному в работе: Баркер 2003, 18). См. также статьи Блока и Иванова о народе и интеллигенции и сопоставление революционной России с бабой у З. Гиппиус и Н. Бердяева.

77

В западноевропейской культуре о роли подсознания для художественного творчества писали, например, А. Бергсон, У. Джеймс, К. Юнг, Б. Кроче и Ж. Маритен. Все названные авторы определяют функционирование подсознания как положительное и фемининное действие на протяжении всего творческого процесса.

78

О революционности в «Петербурге» А. Белого см.: Pesonen 1989.

79

Кристева относит семиотическое к фемининному и к детскому. Русские символисты выделяли категорию фемининного. К категории инфантильного прибегали несколько позже те модернисты-футуристы, которые делали попытки усваивания инфантильного (Гуро) и заумного (Хлебников) языка. По верной формулировке В. Гречко (Русская литература рубежа веков 2000, 27), «поэтическая речь не генетически восходит к детской, а обращается к тем же механизмам моделирования реальности, которые являются ведущими в детском возрасте» (Русская литература рубежа веков 2000, 27).

К теме революционности Кристева вернется еще раз в книге «La révolte intime (discours direct)». Paris, 1997. О сходствах мышления Кристевой с эстетической теорией см.: Ekonen 2009, 155–169.

80

Тут Иванов (Иванов 1979, т. 3, 139) говорит о мужской и женской сексуальности. Подобно Бердяеву, он считает, что женщина всегда и полностью является «половым существом», «пол en permanence». Иванов считает, что это различие между полами заключено в физиологии и отражается в психике и в творческом потенциале.

81

Тут явная отсылка к драме Зиновьевой-Аннибал «Кольца» (1904).

82

Мария Цимборска-Лебода в своей книге «Эрос в творчестве Вячеслава Иванова: на пути к философии любви» (Цимборска-Лебода 2004) считает, что Иванов положительно относится к женскому творчеству. Если оценивать отношения авторов-мужчин к женскому творчеству, то наиболее доброжелательным является все же отношение не Иванова, а Вл. В. Гиппиуса. Его статья «Женский вызов», явно представляющая собой отклик на мизогиническую книгу Н. Я. Абрамовича «Женщина и мир мужской культуры» (1913), содержит мысли об отрицательном влиянии на женщин гендерного дискурса своего времени. В действительности Иванов относится к представителям как раз того дискурса, что стал предметом критики Вл. Гиппиуса (Гиппиус Вл. 2006, 308–313).

83

Ср. о пророчестве и апокалипсисе в западной культуре: Lauter 1991, 273.

84

Помимо известной статьи «Ключи тайн», важной является менее известная статья «Страсть», также вышедшая в «Весах» (1904: 1, 3–21); см. о ней: Delaney Grossman 1994, 262.

85

Модель сублимации страстей (и особенно сексуальности) в искусство нередко встречается как метод творчества у русских символистов. Например, в стихотворении А. Блока «В дюнах» показано, как встреча с красивой женщиной и проведенная с ней ночь на следующее утро превращаются в песню:

Я рабства не люблю. Свободным взоромКрасивой женщине смотрю в глазаИ говорю: «Сегодня ночь. Но завтра —Сияющий и новый день. Приди.Бери меня, торжественная страсть.А завтра я уйду — и запою».

86

П. Девидсон описывает следующим образом функцию женщины в ницшеанской философии: «According to the Nietzschean Dionysian ideal, the sacrificial ecstatic character of the woman can serve as a medium of inspiration, providing an essential preliminary stage of the dark and sacred chaos through which man must pass to create Apollonian form» (Davidson 1996, 157–158).

87

Эти события можно также увидеть в качестве средств создания нарратива, посвященного истории символизма. Среди первых, кто ввел эти события в историю русского символизма, — В. Ходасевич (эссе «Конец Ренаты» и «Брюсов»). Затем любовные истории превратились в постоянные элементы наррации истории символизма, и поэтому на сегодняшний день строгого разделения между дискурсивными практиками и жизненными (социальными) практиками провести невозможно. К этому вопросу, как и к случаю Петровская — «Огненный ангел», я вернусь в 5-й главе.

88

Подобная точка зрения представлена, например, в статье Цветаевой «Герой труда» от 1925 года и в посвященной разбору статьи работе О. Хейсти «Valerij Bijusov as Marina Tsvetaeva’s Anti-Muse» (Hasty 2002).

89

Брюсов в это время выпустил сборник стихов «Stephanos» и роман «Огненный ангел». Он сам вспоминает: