Страшные сказки Бретани (СИ) - Елисеева Елена

Те главные слова, от которых зависел исход их расследования, она не сумела должным образом вплести в разговор и теперь бросила их в лицо Леону, уже стоя на пороге и закалывая волосы своей неизменной совой:

— Главное, Леон, когда я вернусь, что бы ни случилось, помните о лесе и холодном железе. Помните о той ночи в лесу и о девушке с рыжими волосами. Помните наш разговор перед тем, как мы поехали охотиться на вампиров. И не забывайте про Камиллу Башелье. В этих краях творилось что-то странное до нашего прибытия, и теперь оно продолжается.

— Вы что, переняли от вашей Корнелии манеру говорить загадками? Объясните по-человечески! — крикнул ей вслед Леон, но Эжени уже неслась вниз по лестнице.

***

Леон дю Валлон впервые едва ли не за всё время своего пребывания в Бретани был зол на свою госпожу. Эжени и раньше многое умалчивала, но это можно было объяснить её нежеланием раскрывать свою самую большую тайну, нежеланием отпугнуть его и тем, что он всё равно бы не поверил в нечисть, пока не столкнулся бы с ней сам. В конце концов, он ведь тоже не до конца был честен с ней, назвавшись фамилией матери и скрыв своё происхождение. Но теперь, когда они стали не просто союзниками, но друзьями и любовниками, когда у них не осталось никаких тайн друг от друга, Эжени вдруг начала говорить загадками, а потом и вовсе оставила его и уехала одна! Уж не решила ли она бросить своего верного защитника, отказаться от его службы и остаться в одиночестве? Что на неё так повлияло — призрачная угроза со стороны Корнелии или слова матери?

Сердце Леона болезненно сжалось. Выходит, Сильвия ошибалась, и никакая любовь его здесь не ждёт, а Эжени была права, говоря о простом влечении и желании тепла? Он любил её, по крайней мере, верил, что любит, а ей нужно было всего лишь человеческое тепло, защита от одиночества. И теперь она бросит его, и он вновь останется замерзать в эти жаркие майские дни совершенно один. Леон с ужасом осознал, что не мыслит своей жизни без Бретани, без серого замка, окутанного вуалью печали, без Эжени с её таинственными историями и нежными поцелуями, без ворчания Бомани и смеха Сюзанны, без очередной погони за нечистой силой. Куда он пойдёт, кому будет служить после Эжени? Вернётся в пропахший вином и навозом Париж, откуда он сбежал около года назад, задыхаясь без свежего воздуха? Уедет в выгоревшее отцовское имение и смиренно попросит прощения у сестры, которая наверняка уже замужем, а может, носит под сердцем внука или внучку Портоса, и брат ей не нужен?

Леон не успел закончить самобичевание — за дверью послышались лёгкие шаги, она распахнулась, и на пороге предстала Эжени. Она раскраснелась — то ли от жары, то ли от быстрого бега по лестнице, глаза блестели, волосы растрепались и теперь, как заметил Леон, были не заколоты, а завязаны серебристой лентой.

— Вы что, потеряли свою заколку в схватке с нечистью? — насмешливо спросил он, кивнув на её причёску и невольно забыв о своей обиде.

— Заколку? — её руки рассеянно потянулись к голове, но остановились на полпути. — Ах да… Должно быть, выронила на дороге. Вы только послушайте, Леон, что я узнала! — она подсела к нему на кровать, сияя глазами и блестя улыбкой. — Камилла Башелье и впрямь одержима, но я договорилась с Полем Башелье, и он поможет нам с вами избавить бедняжку от демонов!

— Демоны? — недоверчиво спросил Леон. — Настоящие демоны?

— Ещё не знаю, — она покачала головой. — Всё выяснится, когда мы проведём обряд — это лучше всего сделать завтра на рассвете.

— Я слышал об обрядах экзорцизма, — заметил он. — Те, из кого изгоняют бесов, редко остаются в живых после этого. Вы уверены, что сможете спасти Камиллу?

— Господи, Леон, я же не собираюсь её пытать! — Эжени укоризненно взглянула на него. — Эти так называемые экзорцисты ничего не смыслят в настоящих демонах, но я обращусь к страннику Мартину и уверена, смогу найти у него что-нибудь полезное! — она снова улыбнулась, блеснув зубами. Леон залюбовался ей: и куда только делась прежняя печаль и сосредоточенность? Эжени готова была идти на новые подвиги с улыбкой, наклонялась к своему спутнику, обжигая его щёку горячим дыханием, горела желанием поделиться недавно полученными сведениями и так воспрянула после нескольких часов отсутствия, будто её подменили.

Будто её подменили.

Леон с внезапной дрожью, охватившей всё тело, вспомнил последние слова Эжени, сказанные ею перед уходом: «Помните о лесе и холодном железе». Он представил себе ту рыжеволосую девушку из леса, чьи черты постоянно менялись и перетекали из одних в другие, как вода в ручье. Вспомнил, о чём они с Эжени говорили накануне отъезда в земли графа д’Эрвье — а говорили они, среди прочего, и о допплерах — существах, способных принимать любое обличье. И если бы одному из них вздумалось принять обличье Камиллы Башелье и творить всякие непотребства, никто не отличил бы его от настоящей Камиллы, и в непотребствах обвинили бы именно её — а она бы поверила и подумала, что сходит с ума. И допплер наверняка причастен к тому, что Матильда де Сен-Мартен узнала о любовной связи её дочери.

— Мне кажется, сейчас самое время подпитать мою магию, — Эжени тем временем уже всем телом прильнула к нему, но Леон, охваченный ужасом от своей внезапной догадки, содрогнулся от отвращения и оттолкнул её от себя. Оттолкнул слишком сильно — она слетела с кровати, упала на пол, ударившись плечом и бедром, но тут же вскочила и возмущённо уставилась на него.

— Леон, что вы себе позволяете?

— Ты не Эжени! — он в два прыжка добрался до шпаги, схватил её и наставил на стоящую перед ним девушку. — Кто ты и что, чёрт побери, ты с ней сделала?

Кончик шпаги коснулся её груди между ключиц, и на белой коже появилось красное пятнышко, похожее на ожог. Лже-Эжени отскочила назад, схватившись за грудь и зашипев от боли.

— Я ничего не делала, клянусь!

— Ты приняла её обличье! Это ты рассказала её матери о нас! Откуда ты вообще об этом узнала?

— От самой Эжени, — серые глаза наполнились слезами. — Теперь, находясь в её облике, я знаю то же, что и она: её чувства, её мысли, её желания.

— Её магией ты тоже владеешь?

Она замешкалась с ответом, и Леон понял, что это существо в силах перенять форму и содержание, но оно не может выйти за границы своей магии. Он резко рубанул шпагой воздух.

— Ты приняла обличье Камиллы и изводила всех в монастыре, пыталась соблазнить Поля! Ты приняла обличье Эжени и подпортила ей жизнь! Зачем?

— Это были шутки, всего лишь шутки! Я не делала ничего плохого! — девушка отступила к двери, и тут её внешность начала меняться. Черты лица исказились, поплыли, будто их смывал поток воды, оставляя на месте лица белое пятно. Фигура тоже расплывалась, вытягивалась вверх, становилась шире в плечах, складки платья собирались, обтягивая тело и меняя свой цвет с серого на чёрно-белый. Леон снова содрогнулся от такого перевоплощения, но не выпустил шпаги и продолжал стоять, глядя на существо, чья голова теперь покрывалась жёсткими светлыми волосами длиной до плеч, черты лица становились грубее и резче, а в руке откуда ни возьмись появилась шпага. И прежде, чем Леон сообразил, чьё обличье принял допплер, тот уже ринулся в бой.

«И это вот так я выгляжу?» — подумал сын Портоса, почти машинально отбивая первый удар. «Странно, что со мной вообще кто-то когда-то хотел лечь в постель!».

— Тебе меня не победить, — прохрипел его двойник, медленно двигаясь по кругу, словно танцуя, и с лёгкостью отражая удары. — Я знаю всё, что знаешь ты.

— Возможно, — сквозь зубы ответил Леон, продолжая нападать на допплера и стараясь не смотреть в собственное лицо, искажённое от напряжения. — Но ты не знаешь ничего о том, каково это — быть человеком. Быть мной, сыном Портоса, капитаном Леоном.

Их шпаги со звоном скрестились, и оба тут же отступили назад — допплер с зеркальной точностью повторял движения своего противника. Леон рванулся вперёд, но не успел завершить выпад, и его шпага застыла возле плеча существа, принявшего его обличье, а шпага допплера замерла, прижавшись к его правой щеке. Бывший капитан мог разглядеть виноградные кисти на эфесе и голову Вакха — сейчас она скалилась особенно насмешливо. Было что-то до ужаса неправильное в том, что его шпага тоже раздвоилась, как и он сам — таких шпаг существовало только две на свете, не было и не могло быть третьей.