Рождение державы - Александр Белый

– Из пятидесяти семи воинов лыцарского корпуса, которые шли в атаку, трое погибли, – сказал Антон. – Это Спатару, Никишин и Вовк. Раненых тридцать четыре. – Взглянув на мою руку, поправился: – Тридцать пять. Тяжелых – девять, вылечит их доктор Ильяс или нет, не знаю. Вместе с легкоранеными в седле сейчас способны держаться тридцать девять человек.

– А у тебя, Петро? – спросил у сотника, сидящего в седле с перевязанной поверх шароваров ногой.

– Двадцать восемь казаков погибло, сильно поранено семнадцать, а остальные так, заживет как на собаке.

Я промолчал. Понимал, что по сравнению с тем, что мы своим оружием здесь натворили, наши потери – это пыль. Но с другой стороны, на душе было паскудно. Из-за столкновений по вине этого гадского Собакевича, а также жадности двух князей, Конецпольского и Вишневецкого, погибло сорок два воина. В том числе тот самый Никишин, который вместе с Антоном выдавил меня в тыл наступающего клина, а сам занял мое место. По сути, все они еще мальчишки, вся жизнь впереди. А то, что мы на каждого своего погибшего навалили неприятеля в десять раз больше, мне было наплевать. Мы этого не хотели, этого хотели они.

И главнейшую задачу воинов выполнили – защитили от посягательств мирных крестьян и свое добро.

– Все! Собрались! Расслабляться рано, – скорее сказал это сам для себя, чем для других. – Петро, твои задачи: первая – раненые, вторая – собрать с нашего огневого рубежа одну тысячу тридцать шесть гильз и сдать нашему обозному старшине. Ползать до тех пор, пока не найдете последнюю штуку. И выводи в поле крестьян, пусть помогут нашему противнику разоблачиться. Контролируй, чтобы их никто не обидел.

– О! Это мы завсегда! – с улыбкой потер тот руками. Конечно, сбор хабара для него – это самое важное дело любой войны. Петро-Петро, не знаешь ты алчности и скопидомства моего старшины, который уже выгнал на средину поля пустые возы и с высоты седла своей кобылы поглядывает на твоих казачков как американский наблюдатель: собирайте, собирайте.

– Антон! Проверь оружие и строй лыцарский корпус. Что-то противник с капитуляцией к нам не спешит, да мы не гордые, сами сходим. И долг изымем.

Построились в колонну по трое и двинулись вперед. На горку лошади взбирались тяжело, впрочем, тем, кто только что драпал, было не легче. Наверху, у пустынного большого военного лагеря, сейчас безучастно стояла и сидела на земле рядом со своими лошадьми совсем небольшая кучка воинов. Нет, настоящие воины остались в поле, а это была деморализованная толпа.

У знамени коронного хорунжего стояла старшина. Лицо ротмистра Завойского, который участвовал в подписании договора, было растерянно, зло сверкал глазами хорунжий Сикорский, а барон Штауфенберг бросал на нас угрюмые взгляды. И не мудрено, человек приехал «за ловлей счастья и чинов», а здесь – такое попадалово!

Князь Андрей был закован в сверкающую золотыми зерцалами броню и сидел верхом на белом боевом коне как каменное изваяние. Осунувшееся, потемневшее лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, только стальные глаза заблестели из-под козырька шлема, выдав на миг недоумение из-за происшедшего.

Как же так?! Еще полчаса назад он отправил лучшее коронное войско взять у глупого Мишки его меч да четыреста семьдесят восемь тысяч живым серебром и платежными обязательствами, да еще столько же трофеями, если учитывать выкупы за казаков, лошадей и сто шестьдесят комплектов полной брони! Да больше тысячи холопов!

В двух десятках метров от знамени я остановил свою процессию и сам направился к князю. Подъехал на Чайке к правому стремени его коня и учтиво поклонился.

– Monsieur prince, – посчитал необходимым обратиться официально на нейтральном, французском языке, – условия пари нами выполнены в полном объеме, в строгом соответствии с заключенным и заверенным сторонами договором. Прошу ваш меч.

Его выдали глаза, они сверкнули ненавистью. Этот расчетливый игрок не ожидал такого поворота событий, да и ожидать не мог. Еще бы, в той жизни на протяжении многих столетий его фамилии неизменно сопутствовала счастливая звезда, долго их род оставался на вершине политического могущества и материального достатка. И сейчас его разум просто отказывался адекватно воспринимать случившееся.

У его левого бедра висела широкая шпага, размерами похожая на мою, изготовленная, как говорили, из упавшего «небесного камня». Она перешла к нему в собственность от ныне покойного родного дяди, бывшего короля Польши. Сложная стальная гарда с крестовиной и чашкой была покрыта толстым слоем золота. Ножны, изготовленные из слоновой кости, также были отделаны золотыми пластинами с изображением отчеканенных барельефов наших общих предков. Вершину золотого «яблока» украшал огромный желтый бриллиант, окруженный кроваво-красными рубинами. Такие же рубины были вставлены в середину крестовины и в пластины ножен.

Вчера он посмеивался, когда мы заключали договор:

– Миша, да я согласен даже на двести талеров за простого казака, а за твоего рыцаря – пятьсот! Хе-хе!

– Никак нельзя, Андрей Михайлович, назначать размер выкупа за вашего рыцаря дешевле, чем стоит его лошадь.

– Панове, как смотрите на эту пропозицию?

– Хорошо! Принимаем, – весело зашумели присутствующие.

– Пиши! – Князь Андрей повернулся к писарчуку и ткнул пальцем в свиток: – Цена выкупа из плена одного рыцаря – тысяча талеров, боевой лошади – пятьсот талеров, цена компенсации за полный доспех – одна тысяча талеров. Дальше. Цена выкупа из плена одного казака – пятьсот талеров…

– Извините, Андрей Михайлович, шляхтича забыли добавить, – перебил его.

– Да-да! За казака и шляхтича – пятьсот талеров, за скаковую лошадь арабских или европейских кровей – двести. – Потом внимательно посмотрел на мою шпагу и добавил: – Во владение победителя переходит личный меч побежденного. Стороны согласны?

– Да! Согласны.

И вот сейчас наступил момент истины.

Вдруг я заметил, как хорунжий Сикорский, быстро кинув взгляд на меня и на мой эскорт, положил руку на рукоять пистоля.

– Пан Сикорский, – сказал тихо и взялся за рукоять револьвера. – Я быстрее. И не смотрите, что нас осталось мало. Предупреждаю, если с вашей стороны прозвучит хоть один выстрел, здесь все умрут.

– Monsieur prince, – князь Андрей разлепил плотно сжатые губы, – все расходы по договору беру лично на себя. Заполненные сертификаты банка с моей подписью и печатью, которые можно будет обналичить в Кракове, Париже, Марселе или Вене, будут вручены вам после подсчета выживших воинов и лошадей. И… мой меч. Некий покупатель за него готов был выложить десять тысяч талеров. Готов отдельным сертификатом предложить вам втрое больше?

– Благодарю, – также по-французски ответил ему, – не соглашусь даже на сто тысяч. Принципы и честь дороже.

Эх, князь Андрей. Понимаешь ты прекрасно, что вместе с этим мечом уходит ко мне и кусочек твоей фамильной кармы. Впрочем, в любом случае после сегодняшнего позорища тебя уже ничто не спасет. Нет, твой род богатым так и останется, прогулять миллионы золотом вы себе не позволите. Но ни на троне, ни у трона вам уже никогда не сидеть.

Переправу через Южный Буг начали только через сутки. Могли бы и раньше, но много возни было с ранеными. Доктор Янков оказал помощь сначала нашим, затем, оставив мою сестру Таньку с девчонками ухаживать за тяжелыми, вместе с Любкой и другими казачками отправился помогать доктору гусарского полка.

– Доктор сказал, все наши выживут, – шепнула мне Танька.

Я был рад, что мои любимые девочки нашли себе занятие, правда, грязное и вонючее, зато благодаря совместным стараниям наша фамилия купалась в ауре всеобщего уважения.

Потом хоронили погибших. Православным выкопали могилу, а сверху насыпали тысячу двести тридцать два мешка земли, фактически от каждого из наших переселенцев по мешку. Получился солидный курган, на вершине которого к вечеру плотники установили высокий крест, изготовленный из найденного на мелководье мореного дуба. На обычный католический крест материала тоже хватило.

Часть крестьян Сорокопуд выделил для похорон католиков, а вторую часть поставил свежевать погибших лошадей, драть шкуры и солить мясо молодняка.

А вечером барон Штауфенберг пригласил меня в шатер князя Андрея. Вообще-то он должен был сам ко мне явиться, но мы не гордые, тем более что младше и по возрасту, и по положению. Пока.

– Мои сбережения, Миша, хранятся в золоте, поэтому и расчет ты получишь золотом. Держи, – подал он мне первый свиток, – здесь сто двадцать тысяч луидоров. Это соответствует сумме пари в четыреста семьдесят восемь тысяч серебром.

Затем он перечитал второй свиток и подал мне:

– Здесь сто семьдесят тысяч золотом. В живых осталось шестьсот восемьдесят два воина, в том числе раненые и искалеченные, но благодаря твоему доктору и помощи твоей милой красавицы-жены с ними все должно быть хорошо. Среди них триста тридцать два рыцаря, остальные – околичная шляхта. Теперь лошади – двести девяносто боевых и триста семьдесят семь чистокровных скаковых. Только вместо двухсот двадцати семи чистокровных твой лиходей-обозный вернул нам столько же обычных татарских лохматок, поэтому в расчет они не включены.