Ужасный век. Том I - Андрей Миллер

— А я на допросе?

— Пока нет, но я рассчитываю на ответы. Хоть бы из благодарности: я спас твою жизнь. В камере ты бы недолго протянул.

— Что скажешь… Я благодарен, конечно. Но как знать: может, вам не стоило меня спасать?

— Позволь-ка, сынок, мне задавать вопросы.

Иньиго кивнул.

— Вот и молодец. Оставим пока вопрос, откуда ты чудесным образом взялся в море: пусть хоть ангелы Творца Небесного спустили тебя на тремонскую лодку. Чем ты занимаешься, Иньиго?

На этот раз ответ прозвучал без малейшего промедления — и чётко. Назвавшийся выдуманным именем явно говорил о том не впервые. Привык к такому вопросу.

— Я, сеньор, занимаюсь делами государственными.

— Это как раз ясно. — врач нахмурился, наклонился вперёд. — Делами какого именно государства?

Теперь Иньиго ответил далеко не сразу. Однако он не отводил глаз. Ничто в позе и взгляде Иньиго не позволяло заподозрить, будто он подбирает слова, пытается что-то разгадать в доне Карлосе, как-то его перехитрить. Пациент просто сознательно держал паузу. Словно был… немного обижен, что ли?

— Вот, выходит, как обстоит дело… Коль скоро я в Балеарии, а вы — офицер имперского флота, то суть подозрений ясна. Вы полагаете, я служу врагам этой благословенной страны? Тремоне, скажем — раз опознали посудину?

— Подозреваю, сынок. Люди вроде тебя не появляются на балеарском берегу просто так. Под чужим именем, на лодке из другой страны, со странной историей без подробностей.

— А вы желаете подробностей? Их много… Устанете слушать. Лодка тремонская, это верно. И я думаю, очевидно: вряд ли на ней оказалось бы довольно припасов на месяцы, кабы снаряжали судно для одного человека. Но… Сами видите, досталось оно одному.

— Ты снова уклоняешься от вопроса. А я ведь хочу говорить по-хорошему.

— Ох, ну только не угрожайте мне, сеньор! — Иньиго саркастически захихикал. — Вот уж правда, пуганого пугаете. Я не ответил на вопрос, потому что вы всё равно не поверите мне на слово. Ну хорошо, скажу так: я служу Балеарии. Вас это в чём-то убедило?

Дона Карлоса это, конечно, не убедило ни в чём. Скорее наоборот: теперь он полностью уверился, что имеет дело с личностью крайне тёмной. Такой омут, где водиться может что угодно. Это явно выходит за пределы долга и компетенций судового врача. Не лыком шит парень — кем бы ни являлся. Опытен не только в обращении с клинком.

Вопрос Иньиго явно был риторическим, впрочем. Дону Карлосу стоило сказать совсем о другом.

— Сынок, я врачебный долг исполню: сделаю всё, чтобы ты выжил. А прочим станут заниматься люди, дававшие иные присяги. Утром же с ними поговорю на эту тему… Пока ограничусь простым предупреждением: если ты думаешь, что набрался сил для какой-нибудь глупости, то напрасно. Прикован ты надёжно. И должен был заметить — в этом доме мужчины начеку.

— Ваш сын упорно неразговорчив. Правда, знаете… временами неосмотрителен.

Сеньора Каронеро эти слова слегка рассердили. Он потянулся к пистолету — однако этот жест не возымел никакого действия на подозрительного человека.

— Имей в виду, сынок: ноги мои шевелятся еле-еле, зато со скоростью и твёрдостью руки полный порядок. Если что — пристрелю тебя без малейших сомнений и горевать не стану! Я твою жизнь спас, я и заберу.

— Да вы, сеньор, прямо Творец Небесный.

— Плохой предмет для иронии, поверь мне.

— Верю-верю. Жаль, вы не согласитесь освободить меня от цепи, чтобы по-дружески помериться быстротой и твёрдостью рук. Я чувствую себя паршиво, но… сильно сомневаюсь, что уступлю вам.

— Именно поэтому ты на цепи.

— Я догадался: похвальная осмотрительность. Вы, сеньор Каронеро, несомненно достойнейший муж Балеарии. Великая страна наша поднялась на плечах таких, как вы. На них всегда и будет опираться. Отрадно, отрадно быть сведённым судьбой именно с вами! Вот что… Вы, так сказать, желаете дать положенный ход ситуации, которая у нас сложилась?

— Верно подмечено.

Иньиго снова поёрзал, пытаясь сесть более прямо. Либо у него имелись самые веские основания для спокойствия, либо хладнокровию этого человека стоило всерьёз позавидовать. Возможно — верно было и то, и другое.

— Надеюсь, вы сочтёте достаточно безопасным дать мне перо и бумагу. Я полагаю, здесь какой-то маленький городок? Значит, прямо на месте вы не передадите мой вопрос человеку, способному взять его на себя. Что тут обыкновенно происходит: пьяные драки? Раз подозреваете во мне тремонского шпиона — дело серьёзное. Такое необходимо донести до… компетентных людей.

Дон Карлос не прерывал Иньиго. Тот развивал интересную мысль.

— Так вот. Я напишу кое-что: буквально пару слов. Небольшого клочка бумаги довольно. Желаете отдать меня в руки властей? Пускай эта бумажка непременно к ним попадёт. Всё одно, к кому именно. Я не прошу нести её по определённому адресу, дабы не вызвать обоснованных подозрений. Главное, чтобы бумагу передали любому, кто в вашей местности занимается делами Тайной королевской канцелярии. Это совершенно естественное действие: кому ещё доносить о тремонском шпионе?..

От бумаги и пера действительно опасности не ожидалось. К тому же поведение Иньиго стало более загадочным — но зато менее подозрительным. Его совсем не страшила перспектива встречи с Тайной канцелярией. А эта организация в Балеарии пугала кого угодно.

Мужчине и правда хватило нескольких слов — накарябанных, из-за цепи и необходимости писать полулёжа, с большим трудом. Лист он сложил вчетверо. Бумага полетела с кровати на стол. Дон Карлос потянулся к ней: Иньиго вновь заговорил именно в этот момент.

— Хочу вас предупредить, сеньор Каронеро… Куда лучше для вас просто убить меня и бросить в море, чем прочитать это. Или, тем паче, поднять вокруг моей скромной персоны какой-нибудь шум… А шум неизбежен, если вы отправите меня в тюрьму. Слишком большое событие: шпионов ловят не каждый день. Передайте бумагу прямо в руки человеку уполномоченному. Любому. Иначе, я боюсь, вся эта история может быть… принудительно предана бесповоротному забвению. Что не в ваших интересах, верно?

Дон Карлос даже утра не стал дожидаться. Сын сторожил Иньиго, пребывавшего в полной расслабленности, пока морской офицер наносил ночной визит сеньору Кристобалю. На не в меру впечатлительного альгвасила рассказ врача возымел действие большее, чем следовало. Он сначала порывался изучить бумагу, затем — бросить её в огонь. Только настойчивость дона Карлоса убедила Кристобаля дать обещание: он завтра же направится в соседний город. И подозрительный вопрос, возникший в Касорло, передаст специалистам по