Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

Спокойно не лежалось, не сиделось. Миха предпринял попытку решить одну бытовую проблему, доставлявшую неудобства. Обследовал неработающий сливной бачок унитаза. Установил, что дедовский клапан с резиновой прокладкой подлежит замене. Соответствующая статья расходов в его дефицитном бюджете отсутствовала.

«Придётся и дальше обходиться народным способом. Из ведёрка сливать, благо оно в наличии».

К полудню Маштаков отлежал все бока на бугристом диване. Стены и низкий потолок начали давить. Сквознячок, добросовестно протягивавший комнату по диагонали, не освежал. Большая теплоотдача шла от нагревшейся плоской крыши, залитой битумом.

Сборы на прогулку были коротки. Проблема выбора гардероба не стояла. Единственные брюки надевались в пир, мир и в добрые люди. Рубахи — жёлтая и цвета хаки — вместе со сменой нижнего белья сушились над ванной после вчерашней постирушки. Короткий рукав линялой футболки лишь частично прикрыл татуировку на плече, и Миха досадливо поморщился. Но было, как говорится, без вариантов.

Как проворно не обряжался, слоисто-кучевые облака на небе оказались шустрее. Брызнул дождь. Вкрадчивая дробь, застучавшая по жестянке оконного отлива, обнадёживала, что продлятся осадки недолго.

Маштаков умел ждать, а тут заелозил от нетерпения. Хотя, торопиться ему было некуда до десяти утра понедельника. В указанное время он был вызван в качестве подсудимого к мировому судье участка № 26 Горобец. Может, предстоящее судилище и породило мандраж? Ежу понятно, что за алименты не посадят, но, чем меньше оставалось времени до судного часа, тем сильнее свербело на душе. Процедуру Михе предстояло пройти неприятную, особенно с учётом прокурорского и милицейского прошлого. Неприятную, это мягко сказано. Позорную…

Возникла насущная необходимость разговора по душам со старым приятелем, который выслушает, не перебивая, искренне посочувствует, даст дельный совет.

Пользуясь свободной минутой, Маштаков оторвал от катушки кусок нитки и добросовестно послюнявил кончики. Присев, приклеил нитку одним концом к ножке дивана, а другим — к трубе батареи. «Флажок» даст знать, если кому-то вздумается двигать диван, создавая угрозу заложенному под ним тайнику.

На выходе из подъезда Миха засмотрелся праздничным мостом радуги, перекинувшимся над крышами с Малеевки на Текстильщик. В яркой семицветной дуге присутствовало нечто детское, мультяшное. То, что поднимает настроение на уровне подсознания.

Улыбаясь, Маштаков подошёл к бабе Шуре, несшей караульную службу подле соседней пятиэтажки, в которой она проживала. Посту квартирной хозяйки был дневной, односменный[219]. На случай непогоды она имела старомодный длинный зонт, несколько спиц которого сломались и торчали горбом, препятствуя возвращению инвентаря в исходное положение.

— Разрешите, закрою, Александра Ивановна, — предложил помощь Миха.

Дурман корвалола, насквозь пропитавший старушку, перебивал аромат цветущей сирени. Маштаков задерживал дыхание, пока боролся с зонтом. Вернул побеждённое устройство с бонусом в придачу.

— Александра Ивановна, возьмите тысячу рублей за июнь. Ещё тысячу с получки отдам.

— Девятого числа! — сурово напомнила хозяйка, выдёргивая деньги из протянутой руки.

Скосив зрячий глаз в карман халата, зашуршала сотенными, громко шепча: «пять, шесть…»

Вместо «спасибо» сказала:

— Колонку правильно включаешь? Сперьва воду пускай, потом фитиль зажигай!

— Исключительно в такой последовательности, — заверил Миха, церемонно попрощался и двинул своим путём.

Странно, что баба Шура обошлась без наказа допоздна не загуливаться.

Улицы были пустоваты, народ ещё не вернулся в город с природы, с дач, из садов-огородов. Жаркий замусоренный асфальт, опрысканный дождиком, возвращал влагу душным испарением.

На перекрёстке Шмидта-Ленина Маштаков встал, как витязь на распутье. Вариантов имелось три, он пошёл направо, к Саше Веткину. Может, подскажет Александр свет Николаич, кого из помощников прокурора завтра назначили поддерживать обвинение по «делу века».

Миха отстал от текущего законодательства, но, квартируя у сестры, полазил в интернете, почитал новый УПК. Узнал много интересного, в частности, что теперь прокуратура поддерживает гособвинение по всем делам.

«Интересно, как они обеспечивают сто процентов? Раньше и сорок-то выдавали с трудом. Наверное, штаты расширили. Хорошо бы, Санька в моё дело пришёл. Всё меньше сора из избы выметется. Работает ли он? Может, давно на пенсион свинтил?»

Счастливчик Веткин с учётом института и службы на флоте выработал выслугу ещё пять лет назад и сразу начал мечтать об уходе на вольные хлеба. После развода он обитал в однокомнатной квартире на улице Строителей. Не раз они с Маштаковым душевно там сиживали. Вели долгие разговоры под водочку и пиво. В статусе холостяка Веткин научился классно готовить, на столе всегда присутствовали разносолы. Подвыпив, слушали музыку, пересматривали любимые фильмы. Точек пересечения приятели имели достаточно, чтобы частое общение не набило оскомины.

Вспоминая старые добрые времена, Миха ностальгировал по утраченному. Глаза защипало от солёной влаги.

«Правильно, что к Саньке пошёл. Он, мудрец, разложит всё по полочкам. Объяснит, какого пола твой сосед[220]. Хорошо бы, Горобец М.П. мужиком оказался. Бабы на судействе злющие, как мегеры. Тем более, дело по алиментам, каждая на себя ситуацию проецирует. И что это, вообще, за звери объявились в юридическом сообществе — мировые судьи? Давно ли они завелись? Чем промышляют? Небось, всякой мелочевкой, вроде моей…»

Когда вышел на финишную прямую, внутри шевельнулся червячок сомнения: «Только б не предложил Санька выпить за встречу. Поддамся, и все планы псу под хвост полетят».

Настроившись идти в глухой отказ, Маштаков озаботился практическим вопросом. Железная дверь подъезда, облепленная лохматыми обрывками объявлений, имела домофон. Номер нужной квартиры из головы вылетел напрочь. Визуально Миха помнил, что седьмой этаж, левое крыло, вторая дверь. Попробовал вычислить арифметическим путём, но отвыкшие от подобных операций мозги скрипели туго.

«Семью семь — сорок девять. Семьдесят два плюс сорок девять… Семьдесят два плюс сорок девять… Блин горелый, да сколько же получится…»

Выручил случай — дверь приотворилась. Из подъезда, преодолевая препятствие в виде порога, неуклюже выбиралась женщина с коляской. За подол её платья цеплялся второй ребёнок — девочка лет пяти.

— На-астя, ты большая, помогать должна, а не скулить! — на мужичка в бейсболке, услужливо придержавшего дверь, мамочка не взглянула.

Миха прошмыгнул внутрь. Воспользоваться лифтом не рискнул. Как-то раз по пьяному делу он застрял здесь до утра. Порысил бодрячком вверх, но быстро сдулся и пошёл вразвалку, цепляясь за перила. От мусоропровода несло тухлятиной, на шестом этаже из распахнутого загрузочного ковша торчали смятые цветные картонки из-под вина и тёмно-коричневые пластиковые пивные полторашки.

«Не Александр ли Николаич погулял в выходные?» — заулыбался Миха, ускоряя шаг.

Блок из двух квартир был отгорожен металлической перегородкой с грубыми швами сварки. Пальцем утопив пипку звонка, Маштаков чувствовал озноб радостного волнения. Повисла секундная пауза, и он обмер в тревоге: «А вдруг дома нет». Настрой на встречу со старинным