Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин

— Стоящее дело. Одобряю. — Чащин понимал, к чему клонит Каталина. Она во что бы то ни стало хотела добиться своего. Как говорится, «не мытьем, так катаньем». Подполковник сделал вид, что пошел у нее на поводу: — Одобряю, — повторил он. — Учиться никогда не поздно. Только почему вы Габора не хотите отдать в детский дом?

— Чтобы он вышел оттуда душегубом? — взвилась Каталина. Глаза ее сверкнули злым блеском. — Знаем мы, что там вытворяют. Нет уж, лучше он пойдет по миру с сумой.

— Вон оно что! Значит, пусть будет хуже для него, лишь бы было по-вашему? — урезонил ее Чащин. — Но это неразумно и эгоистично. Откуда вы наслышались подобных небылиц о детских домах?

— Мир не без добрых людей. Спросите тех, кто там побывал, они расскажут.

— А вот сейчас и спросим. — Он повернулся к Винокурову, сидящему около окна: — Иван Алексеевич, что вы скажете на заявление Каталины Тарасовны? — И обернулся к допрашиваемой: — Этот товарищ знает толк в затронутом вопросе. Он жил и воспитывался в детском доме.

— Гражданка Зубан клевещет, — сухо отрезал Винокуров, — детдом дал мне, как и многим другим сиротам, жизнь, научил уму-разуму. Я могу назвать десятки бывших беспризорников, которые стали учителями, врачами, учеными. А вот душегубов среди них что-то не припомню.

— А за что вас наградили первым орденом Красной Звезды?

— За спасение детей при бомбежке школы.

Чащин потер переносицу.

— Вот где правда. Сейчас в вас почему-то заговорила жалость к племяннику, а разве вы раньше задумывались, что с ним будет? Конечно, нет. Иначе бы не ввязались в грязные дела своего братца. Габор, конечно, не останется обездоленным. Когда мальчик подрастет и узнает, что его отец и вы занимались преступлениями, он за это вас добрым словом не вспомнит.

При этих словах Каталина качнулась на стуле, судорожно вцепилась побелевшими пальцами в край сиденья. Она хотела что-то сказать, но тут же наклонила голову вниз. Она понимала серьезность своего положения, и ее мучили сомнения.

«Если я назову кого-нибудь, — со страхом думала она, — то они удавят меня, как это делали с другими предателями. Нет, нет. Пусть Сибирь, Колыма, но только не удавка!»

Отгадав ее мысли, Чащин встал и подошел к Каталине.

— Посмотрите сюда, — он показал снимок, на котором была запечатлена в момент посещения дома Притулы, развернул зубановскую схему. Мельком взглянув на все это, она резко отвернулась и потянулась к графину с водой.

— Что вас встревожило? — поинтересовался подполковник.

— Я впервые вижу это! — буркнула Каталина.

— Не совсем так. На схеме ваша подпись. А Притула заявил, что вы приходили к нему с тайным поручением, которое касалось перехода вашим братцем государственной границы.

— Ах он иуда и прелюбодей! — разозлилась Каталина. — Зосима домогался меня, предлагал деньги, а я исцарапала ему морду. Мстит он! Брешет! — И, разодрав воротник платья, со стоном рухнула на пол. Винокуров подбежал к Каталине и, подняв ее, отнес на диван. У нее по виску текла струйка крови. Чащин достал индивидуальный пакет. Через несколько минут женщина пришла в себя и села на диване. Голова ее была забинтована.

— Да-а-а, придется вызывать доктора, — чмокнул губами Чащин.

Винокуров молча подошел к телефону.

— Не надо! Не надо доктора! — замахала Каталина руками. — Мне от этого легче не будет. — Тонкие губы ее, до сей поры крепко сжатые, раскрылись, и вся она как-то размякла, расслабилась. — Я скажу. — Она глубоко вздохнула и продолжала: — С этим проклятым тайником ознакомил меня покойный брат Петр, — она прикусила нижнюю губу. — Он показал мне эту схему и записку к Притуле. Если, говорит, увидишь ее на столе, беги к Павлу Фабрици. Шепни ему: «Над Тисой — гроза». Павло разумеет, что заключено в сих словах. Потом пугал меня Сибирью, если я не выполню, что он приказал. Я думала, что все это его обычные игры в войну. А тут ваши нагрянули. Нашли тайник в доме. Следом — смерть Петра, похороны. Словом, все это помешало мне встретиться с Фабрици, и я, сбившись с круга, попросила совета у Осадчего.

— Про склад и схему вы ему рассказали?

— Нет. Я только попросила передать Фабрици пароль. Он пообещал. А насчет склада он ничего не знает. Да и не могла я ему об этом говорить.

— Кто такой Осадчий и почему именно ему вы поручили такое ответственное дело?

— Он лесоруб. Мы собирались пожениться. Станислав часто приходил ко мне. У него даже был ключ от нашего дома.

— Из чего вы исходите, что ваш избранник зовется Осадчим? Возможно, он показывал вам документы?

— Так он назвался при знакомстве со мной. До документов у нас, честно говоря, не дошло.

— Что вам известно о прошлом Осадчего?

— Перед войной он держал где-то на Украине закусочную. Потом, как он говорил, воевал на стороне красных.

— Хорошо. — Чащин повернулся к Винокурову и попросил: — Иван Алексеевич, устройте Каталине свидание с Габором. — И опять к допрашиваемой: — Так, насчет схемы. Вы можете ее расшифровать?

— Петр мне ничего о ней не говорил. Не можу.

В это время зазвонил телефон. Чащин снял трубку.

— Слушаю вас… нет, не ошиблись… товарищ Зуев? Стало быть, вернулись? Интересные новости? Хорошо. Заходите в кабинет к Винокурову. — Повесив трубку, попросил: — Иван Алексеевич, соберите сейчас у себя всех оперработников. Всех, кроме дежурных. Проведем небольшое совещание.

Когда майор вышел, Чащин, немного помедлив, собрал все фотографии, сделанные Свириным в парке, и подошел к Каталине.

— Вам хорошо знакомо это место? — спросил он, раскладывая фотографии на столе. Женщина сначала отвернулась, но потом взглянула на одну, перевела взгляд на вторую, третью.

— Мы разгадали тайну вашего брата! — продолжил Чащин уверенным голосом.

Он пошел, как говорят игроки, ва-банк, рассчитывая на то, что после такого утомительного разговора и, главное, наедине с ним, без свидетелей, она может проговориться или чем-то выдать свое признание. И он не ошибся. Чащин увидел, как женщина изменилась