Что вдруг - Роман Тименчик

См.: Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский / Сост. и послесл. В.М.Толмачева. М., 1995; Мочульский К. Александр Блок. Андрей Белый. Валерий Брюсов / Сост., автор предисл. и комм. Вадим Крейд. М., 1997; Мочульский К. Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Сост., предисл., примеч. С.Р. Федякина. Томск, 1999.

Азадовский К.М., Тименчик Р.Д. К биографии Н.С. Гумилева (Вокруг дневников и альбомов Ф.Ф. Фидлера) // Русская литература. 1988. № 2. С. 182–183; Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 286–287; Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1987. № 1. С. 75–76. Ср.: «…был человек умный и светлый. Он часто бывал у нас дома – учил Колю [Гумилева] латыни» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Т. 2. М., 1997. С. 125). Ср. также: «Милый, но наивный Мочульский» (Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). М.; Torino. 1996. С. 611).

См. его статью «Техника комического у Гоцци» в мейерхольдовском журнале «Любовь к трем апельсинам» (1916. № 2–3. С. 83–106).

Кантор М.Л. Константин Васильевич Мочульский // Вестник русского христианского движения. 1989. № 155. С. 164. Ср. в некрологе, написанном Юрием Терапиано: «Помню Константина Васильевича первых десятилетий эмиграции – остроумного, блестящего, любящего общество, литературные собрания, литературные встречи. По характеру мягкий, избегавший резкостей, благожелательный по отношению к другим, К.В. даже в периоды острых столкновений литературных групп умел оставаться в стороне от кипевших литературных споров и никогда не участвовал в полемике. Редко случается, чтобы человек, находящийся в самой гуще интенсивной литературной жизни своего поколения, не имел врагов, но врагов у Мочульского, насколько я знаю, никогда не было. Не было у него и страстных выступлений против инакомыслящих в литературе, хотя к судьбам литературы и поэзии он далеко не был равнодушен. По темпераменту он не был борцом или вождем какой-либо идеологической литературной группы, хотя по своим знаниям и таланту мог бы занять видное место в зарубежной критике, если бы вложил в это больше энергии и больше страсти» (Новое русское слово. 1948. 9 мая).

Мочульский К. Поэтическое творчество Анны Ахматовой/ Вступит. ст. Р.Д. Тименчика // Литературное обозрение. 1989. № 5. С. 44–46 (там же приводится его пародия на Ахматову). «Довольно длинное, но и довольно бледное», – отозвался об этом стихотворении другой эмигрантский критик (Вейдле В. О тех, кого уже нет // Новый журнал. 1993. № 192–193. С. 400), видевший альбом у Ахматовой в 1924 г.:

Своей любовию не запятнаю,Не затуманю ясности твоей,Снежинкою у ног твоих растаю,Чтоб ты была спокойней и светлей.В твоих глазах я не оставлю дажеНеуловимого воспоминанья.Когда умру, Господь мне верно скажет,Кому нужны были мои страданья.Ни жизнь моя тебя не потревожит,Ни смерть моя тебя не огорчит,Но сладко верить, что на смертном ложеТвой милый образ душу посетит.

См., например:

На Гумилева:

Мы шли по стране Утанги,Мы не знали других дорог,Там грозили нам бумерангиИз туземных плоских пирог.Целый день нас жажда терзала,Было небо, как белая жесть.Я случайно убил шакала,Но никто не дал его есть.Венецианским аграфомЮжный Крест нам в пути светил.Я долго бился с жирафомИ его, наконец, победил.

На Брюсова:

ЭвксинояЯ ждал тебя. По пурпуру ковровРассыпал розы знойною волной,Чтоб ты дышала страстною мечтой,Чтоб ты ходила в ласке лепестков.Я ждал тебя. Хиосское виноВ амфоры налил теплое, как плоть,И всех телиц велел я заколоть,Когда, искрясь, запенилось оно.Я ждал тебя. Курильницы возжегИ засветил треножников огонь,И факел взяв в горячую ладонь,Я вышел с ним на мраморный порог.И в содроганьях грезы и тоскиЯ ждал тебя. Напрасно. День светлел,Мой дымный факел с треском догорел,И красных роз увяли лепестки.

На Кузмина:

Жимолость, шалфей и кашкаВсе о любви вздыхают.Даже самая маленькая букашкаДругую букашку обожает.Рыжекудрый Феб-солнцеГрешника ль, святого греет;У голландца и у японцаОдинаково сердце млеет,Когда в городе бывает наводненье,Непременно палят из пушки,Ах, мне хочется в это воскресеньеСосчитать все твои веснушки.

(Звено (Париж). № 2, 12 февраля; № 3, 19 февраля; перепечатано: Лепта. 1994. № 20. С. 148–149).

Ср.: «Доверчивый, беспомощный, как ребенок, лишенный всяких признаков “здравого смысла”, фантазер и чудак, он не жил, а ежедневно “погибал”. С ним постоянно случались невероятные происшествия, неправдоподобные приключения. Он рассказывал о них с искренним удивлением и юмором постороннего наблюдателя. Как пушкинский Овидий,

Он слаб и робок был, как дети, —

но кто-то охранял его и проносил невредимым через все жизненные катастрофы. И, как пушкинский Овидий,

Имел он песен дивный дар…

Тоненький, щуплый, с узкой головой на длинной шее, с волосами, похожими на пух, с острым носиком и сияющими глазами, он ходил на цыпочках и напоминал задорного петуха. Появлялся неожиданно, с хохотом рассказывал о новой свалившейся на него беде, потом замолкал, вскакивал и таинственно шептал: “Я написал новые стихи”. Закидывал голову, выставляя вперед острый подбородок, закрывал глаза – у него были веки прозрачные, как у птиц, и редкие длинные ресницы веером, – и раздавался его удивительный голос, высокий и взволнованный, его протяжное пение, похожее на заклинание или молитву. Читая стихи, он погружался в “аполлинический сон”, опьянялся звуками и ритмом. И когда кончал, смущенно открывал глаза, просыпался.

<…> мы встретились с ним в “Профессорском уголке”, в Алуште. Он объедался виноградом, объяснял мне свои сложные финансовые операции (у него никогда не было денег), лежал на пляже и искал в песке сердолики. Каменистая Таврида казалась ему Элладой и вдохновляла его своими “кудрявыми” виноградниками, древним морем и синими горами. Глухим голосом, под шум прибоя, он читал мне изумительные стихи о холмах Тавриды, где “всюду Бахуса службы”, о белой комнате, где “как прялка, стоит тишина”. <…> Житейские катастрофы тем временем шли своей чередой. Осипу Эмильевичу было поручено купить в Алуште банку какао. На обратном пути в “Профессорский уголок” он сочинял стихи и в рассеянности съел все какао. Какие-то кредиторы грозили ему; с кем-то он вел драматические объяснения» (Встреча. Париж. Сб. 2, 1945. С. 30–31; перепеч.: Даугава. 1988. № 2. С. 112–114; ср. С. 109 – пародия К. Мочульского на крымские стихи Мандельштама; Воспоминания о серебряном веке. М., 1993; Мандельштам и античность. Сб. статей под ред. О.А. Лекманова. М., 1995).

О чтении этих воспоминаний весной 1946 г. в Париже сообщалось в советской печати:

Он читает свои воспоминания о Мандельштаме, которого превозносит как «классика русской поэзии». И чем дальше, тем явственнее ощущается какой-то холодный, заупокойный дух, витающий в этом зале. Мачульский <sic!>с выражением цитирует «Плач над Петербургом» Мандельштама:

Прозрачная звезда над черною НевойСломалась…Воск бессмертья тает…Зеленая звезда!Твой брат – Петрополь умирает…

Бунин входит и стоит, прислонившись к притолоке. Он глядит пустыми глазами в зал, раздраженно жует губами, сердится на что-то, но не уходит (Жуков Ю. На Западе после войны. Записки корреспондента // Октябрь. 1947. № 10. С. 128).

См. письмо Н.В. Недоброво к В.М. Жирмунскому от 6 июля 1917 г. // Шестые Тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига – Москва, 1992. С. 150–152.

См. запись в дневнике Б.М. Эйхенбаума от 26 августа 1917 г. (Эйхенбаум Б.М. Дневник 1917–1918 гг. / Публ. и подгот. текста О.Б. Эйхенбаум, прим. В.В. Нехотина // De visu. 1993. № 1 (2). С. 12.

Так, Сергей Радлов писал из Алушты 20 июня 1917 г. еще не приехавшему туда Жирмунскому: «…я сам удивлен крайней моей невежливости, которая позволила мне до сих пор не ответить на Ваше письмо, меня очень порадовавшее. Правда, я надеялся, что Александр Александрович <Смирнов>, ответивший Вам в тот же день, упомянул и о моем полном и готовном согласии принять участие в сборниках, о которых Вы пишете. Во всяком случае очень прошу Вас приписать мою медлительность исключительно летней беспечности, а отнюдь не малому моему рвению. Напротив, мне кажется, что было бы особенно нужно и значительно осуществить этот замысел в период нашего одичания. Насколько это возможно, другое дело. Как бы то ни было, я очень Вам благодарен за то, что Вы обо мне вспомнили, и хочу это считать добрым знаком, ибо надеюсь, нам не раз удастся дружески встретиться в общей и любимой работе» (РГАЛИ. Ф. 994. Оп. 3. Ед. хр. 48).