Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Водопьянов, раз он в каптерке поселился, то в машинном отделении постоянно, чья бы вахта ни была, с разговорами. Бывалого и грамотного человека издалека видно. Тянулись к нему ребята, а он им постоянно ненастойчиво и мягко внушал, что война со своими близкими паскудное, не рабочее дело. Понимание этого в команде постепенно накапливалось, пока однажды не выплеснулось через край. Ключевую роль сыграл в этом Водопьянов.
«Тобол» и «Невский» стояли на фарватере в ожидании флотилии Хохрякова. На «Невском» обилие военных, но флотских среди них никого. На «Тоболе», пароходе небольшом, белогвардейцев-добровольцев поменьше. Зато среди офицеров есть флотские, обстановку на реке и судне понимающие. Вот эти, флотские, и довели вольнонаемных до бунта постоянными придирками и попытками насадить военно-морскую дисциплину. Кулак и карцер — это еще цветочки. Чуть чего — могут и к борту поставить. По закону военного времени. Короче говоря, довели команду до белого, извиняюсь, красного каления. Забродили буйные головы потомков бурлаков. А это дело опасное.
Ночью на реке дозор задержал двоих местных рыбаков. Несчастные уверяли офицера, что неводили и ночь для этого самое подходящее время. Неводок и рыбешка при них обнаружились. Но лейтенант определил, не сомневаясь: красные лазутчики. И приказал подвести к борту. Мичман засомневался: «Может, не лазутчики?» Но лейтенант обругал его мальчишкой и пообещал за неподчинение пустить в расход за компанию с ними. Рыбаков расстреляли, а водники для себя сделали вывод, что эти и их не пожалеют, если что. Значит, нужно опережать.
Ночью собрались в машинном отделении, за котлом все свободные от вахты и порешили почти единогласно, что если начинать восстание, то нечего и медлить. Капитан и помощник приняли решение команды и подтвердили, что будут со всеми до конца. Да и случай удобный: лейтенант с мичманом напились и дрыхнут, часовые мерзнут на палубе и мечтают согреться. Патроны и ружья добровольцев без присмотра в носовом кубрике. «Невского» на плесе не видно, но может, подойти. Тогда будет поздно. Распределили задачи между собой. Мне поручили проникнуть в носовой кубрик. В валенках Виноградова по железному покрытию палубы мимо часового я проскользнул неслышно и закрылся в кубрике изнутри. Моя задача — не допустить к оружию добровольцев и пропустить своих. Тем временем, другие обезвредили часовых на палубе и у пулеметов. Пулеметчики среди нас отыскались без труда: многие успели пройти германскую. С первыми проблесками зари стали будить добровольцев и провожать их кормовой кубрик, под замок. С офицерами пришлось повозиться, однако и их обезвредили: против пулеметов с одним наганом не попрешь. Но расстреливать у нас никого не стали. Не захотели пачкаться, и без того победили.
Не успели мы поднять пары и отойти от берега, как показался «Невский», за ним «Тюмень». Красную рубаху на нашей мачте там сразу заметили и с ходу выстрелили по пароходу из орудия. Недолет! «Ах, вы так, — рассердился Водопьянов, — получите ответную посылку. К орудию!» Наши морячки-артиллеристы метким выстрелом сбили на «Невском» орудие. От второго снаряда на нем вспыхнул пожар и рванули снаряды боезапаса. Другим выстрелом ему пробили борт ниже ватерлинии, и пароход стал крениться. Тонет — увидели мы. «Тонем!» — догадались вояки на «Невском» и посыпались с борта, как горох из стручка. «Вперед!» — скомандовал Водопьянов и, в горячке боя, вышел из-за тюков с шерстью. И тут же его срезали очередью с «Тюмени». Упал наш Кашлюн, и даже не кашлянул. Ах, ты, зараза! А вот тебе наш подарок! Огонь! Меткого огня из орудия «Тюмень» не стерпела и заспешила наутек. Догонять ее не стали — снаряды кончались. Да и пыл с потерей вожака у нас поостыл. «На соединение с Хохряковым спешить надо», — заявил наш капитан. Все с ним согласились. «По местам — стоять! — последовала команда. — На палубе и в кубриках прибраться! В машине — держать пар на марке! Вперед, самый полный!»
Похоронили Водопьянова на берегу. Документов в его вещах никаких не оказалось. Так я и не знаю, кто он был на самом деле и какая его настоящая фамилия. Но то, что он был настоящим героем — абсолютно точно. Дали на его могиле залп из винтовок, простились без пышных слов. А когда возвратились к пароходу, то увидели на кожухе гребного колеса боцмана, который старательно выводил кистью новое название — «Спартак». Под этим именем пароход проходил еще много лет, пока перед самой войной его не разрезали на утиль».
Темнота сгустилась. Слышно было как на омутах плещется рыба, и где-то далеко на Тобольском тракте гудят машины. Луна еще не взошла или не могла пробиться сквозь некстати наплывшие тучи. Увидев, что бакенщик засобирался, я предложил ему: «Куда Вы по такой темноте? Оставайтесь — в палатке тепло и места хватит. Все равно Вас в избушке никто не ждет. А так — мы посидим, посудачим и Вы мне все до конца расскажете. Зато утром возвращаться не надо — только проснулся и уже на рабочем месте». Уговорил я Шарова и он, на радость мою, не уехал. Непонятная задержка Владимира меня тревожила и оставаться одному не хотелось. А так, все-таки нас двое, если что. Бакенщик, судя по всему, человек бывалый и в беде не бросит. Зарядив ружье сигнальными патронами, я с
