Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из котельного отделения, не отходя от топки, которую все время надо кормить дровами, не много увидишь. Но я узнал впоследствии, что на крутом повороте за Матушами, когда баржа сильно накренилась на один борт, вода в ее трюме слилась на этот же борт, туда же посыпались заключенные, еще более усугубляя крен. В результате, баржонка перевернулась и затонула вместе с конвоем и живыми арестантами. На том месте сейчас погибшим памятник поставили, а рядом — загон для скота, как будто ему другого места не нашлось. Сбылось проклятие Гермогеново: в том же месте, где его погрузили в воды, стократно отмстилась и его, и муллы погибель. И скоты нагадили на память их мучителей».
Я молчал, пораженный услышанным. А Шаров на время покинул свое место у костра, чтобы притащить из темноты ворох сухих стволов. «Однако костер надо жечь, пока твоего напарника не дождемся. Не дай бог в темноте заблудится. Правда, деваться ему здесь некуда, но ночь под деревом провести вполне можно». — «А дальше?» — не отступил от расспросов я. «А дальше — пришла «Ласточка» в Тобольск и сдали меня в Тобольский централ. Откуда я потом и сбежал». — «Как?» — не поверил своим ушам я. Считалось, что из этой, построенной по всем правилам тюрьмы, побегов никогда не было. «Во время восстания, посчастливилось. Самому бы мне никогда не вырваться. Десять метров кирпичной стены над землей и неизвестно сколько под ее поверхностью. Колючая проволока и часовые. А по коридорам надзиратели и каждая камера на замке. «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно. Днем и ночью часовые стерегут мое окно. Как хотите стерегите — я и так не убегу»… — попробовал пропеть Шаров, но голос сорвался. Он отхлебнул из кружки горячего и продолжил. Нашлись в нашей среде такие, что решились на побег. В конце октября в тюрьму прибыл этап пленных красноармейцев из Челябинска. Терять им, кроме своей жизни, было уже нечего, и они решились. Началось все в верхнем этаже третьего корпуса. Вечером, возвращаясь из отхожего места, пятеро бросились на надзирателя, обезоружили и отобрали ключи от камер. Затем, сумели обезоружить надзирателей на других этажах. Против фронтовиков, на все готовых, у тех кишка тонка оказалась. Привыкли измываться над безоружными. За это посадили их в камеру и пошли выпускать товарищей. Ничего не подозревая, на вечерний обход в корпус явился помощник начальника тюрьмы Глухих с сопровождающими и попал в лапы восставших. Одному надзирателю удалось бежать в контору тюрьмы и сообщить о восстании начальнику. Начальник тюрьмы Иконников, собрал человек пятнадцать надзирателей и конвойных, ринулся на усмирение третьего корпуса и был тут же обезоружен и арестован. Между тем, из конторы тюрьмы созвонились с городом и вызвали подкрепление. Другие корпуса и ворота тюрьмы оставались под контролем тюремщиков и закрыты. А снаружи собирались чехословаки и местная милиция. Ворота надо было брать. Кто-то, кажется сам инициатор побега красный командир и бывший офицер — Крыськов, предложил использовать для тарана длинные тюремные скамейки, которые кто-то удосужился изготовить из толстых лиственничных плах. На века готовили. Под их напором ворота не выдержали и в них образовалась брешь. Но выйти через пролом в главных воротах не удалось никому: их встретил залп. На северной стороне у ворот случилось это же самое. Но меня не было ни там, ни там. С другими красноармейцами я подкапывался под стену между хозяйственным двором тюрьмы и административным, где имелся неохраняемый дом, выходящий окнами на площадь. Подкоп удался и нам удалось сгруппироваться в доме. Под окнами ходили редкие часовые и можно было попробовать прорваться «на ура». С треском высадив раму, под крики «ура», мимо ошалевшего от неожиданности часового, горохом посыпались из окна красноармейцы и разбегались в разные стороны. Им вслед посыпались выстрелы, но ночь была темная — не попадешь в цель. Сбежало нас человек около ста. Многих потом поймали, но мне в своем родном городе удалось скрыться. Да меня, видимо, и не искали как следует: в тюремных бумагах я числился тюменским мещанином Водопьяновым. Зима прошла и вернулся с вынужденной зимовки на Северной Сосьве «Быстрый» и с ним моя долгожданная Надюшка. Больше мы с ней уже не расставались и решили пожениться. Но определиться на работу было нечего и думать, пока осенью не погнали колчаковцев. Вот тогда я окончательно вышел из подполья и разыскал своего бывшего капитана. Он оказался в большом почете, выступал на митингах и избирался в президиумы. Меня он встретил как родного, напоил чаем и похвастался удостоверением, выданным начальником речной флотилии 61 дивизии о том, что он «…арестовав белогвардейских офицеров и часть военной команды, вместе с пароходом добровольно перешел на сторону Красной армии. Преданность Советской власти не раз проявлял в боях с противником, как например, разбив и захватив белогвардейский пароход «А. Невский». «Такой документ мог в то время открыть любые двери. Что вскоре и подтвердилось. По его рекомендации меня приняли в комсомольскую ячейку, а в навигацию двадцатого года я ходил уже помощником машиниста на одном пароходе с Надеждой, которая там стала полноправным штурвальным.
Должен сказать, что на флоте тогда ощущался кадровый голод. Опытные речники кто погиб, кто состарился, кто и вовсе исчез. Были и такие, которых за принадлежность к белому движению или семействам бывших судовладельцев и прочих классово-чуждых к флоту и близко не подпускали из-за боязни вредительства. Надо ли говорить, что при наших с Надеждой анкетах, нам открылись самые широкие перспективы для роста. И зажили мы с ней образцовой советской семьей. Следующей зимой у нас и сынок родился, Васенька. И в навигацию мы пошли уже втроем, в одной каюте. Тогда это дело было обычное. И укачивали моего младенца не в люльке, а на иртышской волне. «Быть ему капитаном» — радовались друзья-комсомольцы. Я радовался не меньше их и тоже мечтал стать капитаном. Через несколько лет, когда Вася уже самостоятельно бегал по палубам, судьба снова мне улыбнулась. Осенью, во время подготовки пароходов к зимовке в затоне, меня, уже самостоятельного машиниста и молодого коммуниста пригласили в партком. Долго в те времена не разговаривали: «Партия направляет тебя, как надежного партийца и растущего специалиста на учебу в Ленинградский институт инженеров водного транспорта. Срок обучения — два года. Распишитесь в получении путевки. Лучшей кандидатуры у нас пока
