Нф-100: Изобретатель смысла - Дмитрий Шатилов

Прибежали взрослые конгары - кто с чем. Что за переполох? Ах, да тут этот, как его бишь? Ничего, неважно. Окружаем его, братцы, он, видать, совсем бешеный. Трудился, трудился на благо общества, а тут прямо как накатило. Это от неблагодарности всё, я так скажу. Не оценил он нашей жертвы - мы ему, злодею, шанс, а он? Тьфу, и говорить не стоит. Подсечку ему сделайте, он и грохнется. Эх, взяли!

Упал Дункас и ударился о землю бедной своей головой. А конгары айда лупить его со всей мочи - десять палок в щепки разбили, аж умаялись. Смотрят - вроде бы дышит, а вроде бы и нет. Не поймёшь. Отошли от него, стали ждать.

Тут бы ему и умереть, не мучаясь, ан нет - сильно было его тело, и дух был могуч. Пришёл он в себя, и видит: столпились неподалёку конгары - у одного вилы в руках, у другого - топор, третий ведро держит и черпак. Лица у всех растерянные, неуверенные: казалось бы, смерти его ждут, а вглядишься - и совестно им как- то, и неловко.

И вернулась к Дункасу перед смертью ясность ума, и осознал он себя впервые в жизни - до самых глубин души.

-  Не печальтесь, друзья,  - сказал он кротко.  - Что ни делается - всё к лучшему. По крайней мере, теперь я знаю, кто я такой, а раньше мог только гадать. Звался я Дункасом Неправедным, звался Дункасом Страдальцем, но вот пелена спала с моих глаз, и вижу, что на самом деле в глубине души я всегда был Дункасом Добрым. Почему всё так странно сложилось? Родился я защитником слабых, а стал мучителем и тираном. Исправили меня, чтобы я творил добро, и опять ничего из этого не вышло. Мир в этом виновен, или со мною что- то не так? Хотел бы я знать, да теперь уже нет времени. Слушайте мою последнюю просьбу, друзья - заслужил я её трудом своим и болью. Поймите, отчего всё так, как есть, и измените к лучшему, если сумеете. А я ухожу туда, где ни добра, ни зла нет, а есть лишь вечный сон - пристанище для утомлённых духом.

Сказал так Дункас, благословил всех, и умер. Похоронили его за околицей, а на поминках нарезались будь здоров. И то сказать - хорошее это дело, не хуже прочих.

А на могиле его чертополох вырос.

-  И какая здесь мораль?  - спросил Батя.  - А, детки?

-  Пёс его знает,  - сказал задумчиво Конкас- 21.

-  Ну да,  - проворчал Батя,  - как- то так... Вот что,  - хлопнул он в ладоши,  - кто скажет мне, чего я сегодня ещё не делал - получит бочку пива!

Сыновья зашептались.

-  На фортепьяне не играл?  - предположил Конкас- 16.

-  В молоко,  - ответил Батя.  - Играл - Дебюсси, "Лунный свет".

-  Тогда, может, не медитировал?  - спросил Конкас- 9.

-  Тоже нет. И медитировал, и сутры читал.

-  Не обувался, не чистил ушей, не играл в крокет?  - предложили свои варианты Конкасы с 19- го по 21.

-  Нет, нет и нет!  - раздражённо сказал Батя.  - Какие же вы у меня идиоты, все до единого! Конкас, мальчик мой,  - обратился он к ассистенту Гиркаса,  - ты- то хоть меня порадуй!

-  Ну- у...  - почесал голову Конкас из Новой Трои.  - Может, ты ещё не женился сегодня, а, бать?

-  Бинго!  - закричал Батя.  - В яблочко! И вправду, не женился! А раз не женился, значит, надо! Только на ком?

Он окинул шатёр взглядом маленьких, заплывших жиром глазок. Конгарские бабы, таскавшие блюда со жратвой, мало его привлекали: соплеменницами он пресытился ещё в юношестве. За исключением перфекты, человеческих женщин здесь больше не было, поэтому он повернулся к ней, и сказал:

-  Ну, делать нечего, придётся жениться на этой. Эй, ты, глаза подними!

Перфекта вздрогнула: голос Бати вывел её из задумчивости.

-  Что?  - спросила она.  - Что вам нужно?

-  Один- единственный поцелуй,  - сказал Батя и вытянул губы трубочкой.  - В знак нашего вечного союза.

-  Гиркас,  - спросила Дун Сотелейнена Седьмая,  - о чём он говорит?

-  По- моему,  - ответил Гиркас,  - он только что взял вас в жёны.

-  Что?!

-  Ну, это вы его спросите,  - и на всякий случай Гиркас отодвинулся от перфекты подальше.

-  Что здесь происходит?  - лицо Седьмой приняло холодное и жёсткое выражение.  - Вы, господин Конкас из Румбы, забываетесь. Я - перфекта кантона Арк, и я никому не позволю учинять над собой насилие!

-  Нет, ну ты только посмотри на неё!  - воскликнул Батя, ни к кому конкретно не обращаясь,  - Эдак, когда дело до койки дойдёт, у меня и не встанет! Конкас, сынок,  - сказал он Конкасу из Новой Трои,  - ты придумал, что мне жениться нужно, ты и расхлёбывай. Разрекламируй мне её так, чтобы я захотел!

-  Э- э- э,  - промычал Конкас.  - Ну, я, это - попробую...

-  Ты не попробуй, ты сделай!

-  Терпкое лоно,  - начал Конкас неуверенно,  - способное подарить ни с чем не сравнимое наслаждение, упругие груди с сосцами, набухшими мёдом и млеком, тонкий стан, широкие бёдра, роскошные мягкие губы с богатым насыщенным вкусом, бархатистая кожа и глубокие карие глаза...

И у него получилось.

-  Да,  - причмокнул губами Батя,  - Ядрёная, точно репа. Ну, хватит, теперь точно смогу вставить. Пусть родит мне двух сыновей, чтобы ровно сорок было.

И он, не смущаясь присутствием гостей, потянулся через весь стол к перфекте.

К счастью, Батя не успел осуществить своё намерение. Едва он взгромоздил на стол свой живот, как полог шатра распахнулся, и в юрту вбежал конгар:

-  Вождь, беда!  - закричал он.  - Окружают нас!

-  Кто?  - зарычал от досады Батя.

-  Да эти, из Дипгородка! Целая колонна!

-  Вооружённые?

-  С головы до ног!

-  Принесла их нелёгкая! А чего хотят, знаешь?

-  Дун Сотелейнена.

-  Этого, что ли?  - кивнул Батя на Гиркаса.

-  Его самого. Чёрт знает, на что он им, правда.

-  Та- ак,  - сказал Батя.  - Где моё рикайди ?

-  Бать,  - позвал отца Конкас из Румбы,  - да отдай ты им его, а? Нам- то он на кой?

-  Как?  - удивился Батя.  - А я думал, он твой друг.

-  Да пошёл он! Эй, бать, что ты делаешь? Я же сказал: плюнь!

Но Батя продолжал собираться на битву. Он потребовал себе военный наряд, рикайди и немного краски - намазать на лицо. Пока шли приготовления, он объяснял собравшимся:

-  Говорят про меня, что я тупой. Говорят, что злобный. Это правда, но не вся. Ещё я - жадный, до того жадный, что самую последнюю дрянь - удавлюсь, но не отдам. Пусть хоть целая армия против меня выйдет! Если Дун Сотелейнен - мой пленник, он моим и останется! И плевал я на всё остальное!

-  Бать, может ещё кого с собой возьмёшь?  - спросил его Бомсен.  - Жалко ж будет, если сдохнешь!

Но Батя только отмахнулся. Едва ему что- то вступало в голову, как он переставал кого- либо слушать. В полном боевом облачении, держа в руках рикайди , он вышел из шатра. За ним увязался Конкас из Новой Трои.