Лавка дурных снов (сборник) - Стивен Кинг

А у презентации имелся звучный заголовок: «Дайте нам три года, и мы докажем свою правоту!». Уилсон подумал о том, как предполагал все преподнести. Он бы начал с того, что посоветовал бы собравшимся мастерам и труженикам пиара не избегать прямого упоминания о последствиях разлива нефти. От этого никуда не деться. Добровольцы все еще отмывали стиральным порошком перепачканных нефтью птиц вдоль побережья. Такой мусор под ковер не заметешь. Однако, продолжил бы он, в признании и искуплении вины нет ничего зазорного, а правда порой может выглядеть красиво. Люди сами захотят поверить вам, коллеги. В конце концов, они же понимают, что нуждаются в вас. Им не обойтись без топлива, чтобы попасть из пункта А в пункт Б, и они не хотят чувствовать себя соучастниками в насилии над окружающей средой. Дойдя до этого места, он открыл бы папку и выставил бы на всеобщее обозрение свой первый плакат: фотографию мальчика и девочки, стоящих на безупречно чистом пляже спинами к камере и смотрящих на воду ярко-синего цвета. «ЭНЕРГИЯ И КРАСОТА МОГУТ СОСУЩЕСТВОВАТЬ, – гласил плакат. – ДАЙТЕ НАМ ТРИ ГОДА, И МЫ ДОКАЖЕМ СВОЮ ПРАВОТУ!»

А позвонить по 911 так просто, что с этим справится и ребенок. И справляется. Если кто-то чужой ломится в дом. Если младшая сестричка падает с лестницы. Если папа обижает маму.

Следом шла иллюстрация к телевизионному рекламному ролику, который следовало крутить во всех штатах, прилегавших к Мексиканскому заливу, с особым упором на выпуски местных новостей и круглосуточные кабельные каналы вроде «ФОКС» и Эм-эс-эн-би-си. Цейтраферная съемка демонстрирует, как черный, изгаженный нефтью берег моря снова становится чистым. «Мы отвечаем за свои ошибки, – говорит диктор (с легким южным акцентом). – Именно так мы ведем свой бизнес, именно так относимся к своим соседям. Дайте нам три года, и мы докажем свою правоту!»

Затем образцы рекламы в печатных изданиях. Рекламы по радио. И переход к фазе номер два…

– Сэр? Вы что-то сказать?

Я бы мог позвонить, думал Уилсон. Но этот тип, вероятно, соскочит с автобуса задолго до прибытия полиции. Вероятно? Наверняка! Без сомнения!

Он обернулся. Автобус значительно отстал от такси. Быть может, женщина успела поднять крик. Быть может, другие пассажиры уже навалились на убийцу и скрутили его, как пассажиры подземки набросились на того террориста с бомбой в обувной коробке, когда поняли, что у него на уме.

А потом ему вспомнилось, как улыбался мужчина в плаще. И как он сунул палец в безвольно открывшийся рот женщины.

Кстати, пришла вдруг в голову Уилсона неожиданная мысль. Если уж говорить о шутниках. Вполне могло оказаться, что ему все это просто померещилось. Что это был розыгрыш. Который те двое постоянно устраивали. Что-то в духе флешмоба.

И чем дольше он размышлял, тем правдоподобнее казалась эта мысль. Мужчины перерезали женщинам глотки в темных закоулках и в детективных телесериалах, но не в переполненных автобусах «Питер Пэн» средь бела дня. А что до самого Уилсона, то он выступал с планом превосходной кампании. Он был нужным человеком в нужном месте и в нужное время. И подобный шанс выпадал только раз в жизни. Такой поговорки у матушки не было, но факт оставался фактом.

– Сэр?

– Высадите меня у следующего светофора, – распорядился Уилсон. – Оттуда я дойду.

Посвящается Хешу Кестину

Некрологи[48]

Перевод В. Вебера.

Ребенком я пересмотрел множество фильмов ужасов (вы, вероятно, догадывались об этом). Взять меня за живое не составляло труда, так что обычно я пугался до смерти. В зале темно, изображение гораздо больше тебя, звуки такие громкие, что страшно, даже когда зажмуришься. Телевидение, разумеется, уступало кино по степени воздействия. Ритм фильма рвали рекламные ролики, да и самые жуткие эпизоды вырезали, чтобы не создавать новые комплексы у юнцов, которые могли эти фильмы смотреть (со мной, увы, цензоры опоздали: я уже видел мертвую женщину, встающую из ванны в фильме «Дьяволицы»). Опять же, ты всегда мог укрыться на кухне, достать из холодильника банку шипучки «Хайрес» и возиться с ней до тех пор, пока страшная музыка не сменится криком какого-нибудь местного торгаша: «Автомобили! Автомобили! Автомобили! Никакой кредитной истории! Мы продаем ВСЕМ!»

Однако один фильм, который я видел по телевизору, сделал свое дело. По крайней мере, первый его час (из семидесяти семи минут). Финал загубил фильм, и я до сих пор мечтаю, чтобы кто-нибудь снял ремейк и довел замысел до логического конца. Название у этого фильма было лучше не придумаешь: «Я хороню живого».

Я думал о нем, когда писал этот рассказ.

Выражайся ясно, излагай все четко и последовательно.

Так звучало евангелие от Верна Хиггинса, возглавлявшего факультет журналистики в Университете Род-Айленда, который я окончил. Многое услышанное за годы учебы влетало в одно ухо и вылетало из другого, но только не этот постулат: профессор Хиггинс снова и снова вколачивал его в нас. Людям, говорил он, нужны ясность и выразительность слога, чтобы запустить процесс осознания.

Настоящая работа журналиста, учил он студентов, состоит в том, чтобы представлять людям факты, которые позволят им принимать решения и двигаться дальше. Поэтому никакой фантазии. Никакой слащавости или напыщенности. Начинайте с начала, аккуратно излагайте середину, чтобы одно событие логично вело к следующему, и заканчивайте концовкой. Которая в журналистике – это он особо подчеркивал – является концовкой лишь на текущий момент. И никогда не скатывайтесь к бессмысленному трепу на манер как полагают некоторые… и по общему мнению… Каждому факту – свой источник; это правило. И записывайте все простым английским языком, без прикрас и витиеватости. Место риторических пассажей – на странице мнений и комментариев.

Я сомневаюсь, что кто-нибудь поверит написанному ниже, и моя карьера в «Неоновом круге» имела мало общего с хорошей журналистикой, но здесь я постараюсь: каждый подкрепленный фактами эпизод будет подводить к следующему. От начала через середину к концовке.

Во всяком случае, к концовке на текущий момент.

Хорошая журналистика всегда начинается с пяти слов, и в английском языке все они на букву W: кто, что, когда, где и – если удастся выяснить – почему. В моем случае «почему» – крепкий орешек.

А вот с «кто» проблем не возникает: ваш не слишком бесстрашный рассказчик Майкл Андерсон. Мне было двадцать семь, когда это случилось. Я окончил УРА с дипломом бакалавра гуманитарных наук в области журналистики. Два года после окончания учебы я жил с родителями в Бруклине и работал в одной из бесплатных газетенок, какие раздают в супермаркетах: переписывал новостные статьи, которыми разбавляли бескрайнее море рекламных объявлений и купонов. Разумеется, я рассылал резюме (одно название, а не резюме), но ни одна газета Нью-Йорка, Коннектикута или Нью-Джерси не проявила ко мне интереса. Ни родителей, ни меня это особо не удивляло, и не потому, что я плохо учился (на самом деле очень даже ничего) или качество моего портфолио оставляло желать лучшего (в основном статьи из студенческой газеты УРА «Хорошая пятицентовая сигара»[49]; некоторые даже были отмечены премиями). Просто газеты никого не нанимали. Совсем наоборот.

(Если бы профессор Хиггинс увидел все эти скобки, он бы меня убил.)

Родители убеждали меня – мягко, ненавязчиво – начать поиски работы в другой сфере. «Смежной, – дипломатично предлагал отец. – Скажем, в рекламе».

«Реклама – не новости, – отвечал я. – Реклама – антипод новостей». Но мысль его я понял: он представлял себе сорокалетнего меня, открывающего глубокой ночью родительский холодильник, чтобы чем-нибудь перекусить. Супероболтус.

С неохотой я принялся за составление списка рекламных агентств, которые могли бы взять молодого копирайтера, владеющего словом, но без опыта работы. А потом одним вечером – наутро я намеревался разослать резюме агентствам по списку – мне в голову пришла эта дурацкая идея. Иногда – часто – я лежу ночами без сна, гадая, как бы сложилась моя жизнь, если бы меня не осенило.

В те дни «Неоновый круг» входил в число моих любимых сайтов. Если вы – ценитель сарказма и злорадства, то наверняка его знаете: та же «Зона»[50], только авторы на порядок лучше. Пишет по большей части про местных знаменитостей, с редкими вылазками в зловонные глубины политики Нью-Йорка и Нью-Джерси. Если бы мне пришлось охарактеризовать их взгляд на мир, я бы показал фотоснимок, который появился на сайте примерно через шесть месяцев после того, как меня взяли на работу. На снимке был Род Питерсон (в «Круге» его именовали не иначе как «Барри Манилоу своего поколения») у ночного клуба «Паша». Подруга Питерсона, согнувшись пополам, блевала в ливневую канаву. Сам же Питерсон с глуповатой ухмылкой шарил под юбкой девушки. Надпись под фотографией гласила: «РОД ПИТЕРСОН, БАРРИ МАНИЛОУ СВОЕГО ПОКОЛЕНИЯ, ИССЛЕДУЕТ НЬЮ-ЙОРКСКИЙ НИЖНИЙ ИСТ-САЙД».