Мехасфера: Ковчег - Андрей Умин

Лима мысленно смирилась с концом и просто доживала свои последние часы. Будучи не в силах перестать жить, она просто парила, как просветлившаяся душа, познавшая всю мудрость жизни. Она выводила узоры, разглядеть которые мешала темная ночь. Наверное, они были красивыми. Хотя что такое красота? Любой, кто знает ответ, заблуждается. Красное сияние не освещало землю, оно даже не освещало небо. Просто плыло себе над головой, мимикрировало под миллионы сбившихся в стаю летающих светлячков. Оно переживет всех людей, и черт с ним. Может, рано или поздно подавится чьей-то смертью и сгинет навеки.

От размышлений о воздействии на нее полярного сияния Лиму отвлек звук шуршащих по неровной поверхности шин. Электродвигатель не издавал шума, зато армейские колеса довольно громко пропахивали изрезанный руинами порт. Вдалеке мелькнул свет, а потом из-за груды развалин вывернул грузовик. Прожектор светил Лиме прямо в лицо и слепил ее. Кошмар возвращался. Несколько часов свободы закончились, и теперь она снова вспомнит, что значит кому-то принадлежать, что значит жить в полном зла мире без единой родной души. Ее тело поднялось на ноги и очень медленно, чтобы не умереть от голода и усталости, двинулось на свет, как мотылек-самоубийца.

Нагруженный до верха тягач медленно подъехал к берегу, чтобы не дай бог не выкатиться в воду — тормоза почти не работали и могли подвести в самый неподходящий момент. Альфа догадался выключить прожектор, и постепенно слепота непривычной к яркому свету девушки начала уходить. Тусклых фар теперь было достаточно. Лима сделала еще пару шагов, стараясь не наткнуться на особенно крупный обломок старого мира. Кузов грузовика ломился от мешков с семенами и коробок с консервами, но у вышедших из него мужчин вид был не очень подобающий ситуации. Они нашли «Ковчег», вдоволь наелись, но лежал на них некий отпечаток грусти, омрачившей триумф. Сердце Лимы замерло.

Навстречу ей пошел Альфа, потом показался Чарли, за ним Эхо, и позади него, как тень отца Гамлета, — Пуно.

Лима посмотрела на полковника, но тот лишь покачал головой. Тогда девушка шагнула к Пуно.

— Где Куско? — спросила она с окаменевшим сердцем, которое застыло раньше времени, не дожидаясь, пока глаза встретят судьбу.

Пуно смотрел под ноги.

— Погиб.

Девушка, за которой наблюдала Лима, повернулась к морпехам.

— Это правда? — спросила она.

— Не выжил, — вздохнул Эхо, представляя, как тяжело, должно быть, красавице потерять жениха. — «Ковчег» забрал его душу.

Это прозвучало куда поэтичнее, чем предполагал сержант. Чтобы не нагнетать обстановку, он повернулся к тягачу и стал проверять крепления на кузове. Альфа и Чарли последовали его примеру.

Лима не могла поверить своим ушам и потратила несколько секунд, чтобы вернуться в тело и еще раз удостовериться, не почудилась ли ей последняя сцена, не явилась ли плодом воображения? Но нет. Это было правдой. Лима захотела упасть на землю, но вместо этого бросилась к Пуно. Она захотела закричать от радости, но вместо этого крепко обняла парня, едва не задушив его в объятьях. Резервы организма — настолько непостижимая вещь, что никогда точно не знаешь, осталось ли что-то еще. Можно хоть целый месяц бродить по пустыне, ссохнуться, как мумия, и умереть, но внутри тебя бравые исследователи из будущего обязательно найдут несколько капель спасительной влаги, сохраненной телом «на всякий случай» — вдруг пришлось бы прожить на день дольше. Вот и теперь смертельно изголодавшаяся Лима нашла в себе силы жить дальше и плакать. Она не показывала большой радости, но все поняли, что это были слезы именно радости. Пуно обнял ее в ответ и поклялся всем жалким богам больше никогда ее не отпускать.

— Вот оно как, — удивился Эхо.

Альфа, давно понявший всю подноготную отношений любовного треугольника инков, просто похлопал сержанта по плечу.

— Все было не тем, чем казалось, — улыбнулся он.

Конечно, смерть — это всегда ужасно, но в обстановке постоянных смертей перестаешь остро реагировать на очередной труп. Несмотря на требуемое человечностью хорошее отношение к Куско, все понимали, какой занозой он был, и не особенно вникали в детали его безвременной кончины в недрах «Ковчега». Умер и умер. Никто не допытывался об этом у Пуно. Для приличия отряд устроит однодневный траур, но очень быстро все забудут о нем, погрузившись в дела насущные, необходимые для спасения миллионов ни в чем не повинных людей.

Лима еще долго не могла разомкнуть собственные объятия и медленно, с осторожностью дикой кошки подпускала к себе свое счастье. Последние два месяца она только и делала, что оставляла надежду когда-либо прикоснуться к любимому да с ностальгией вспоминала прошлые годы в племени, когда они с Пуно жили бок о бок. Он постоянно находился рядом, такой доступный, такой верный, влюбленный в нее, но какая-то гадкая часть человеческой натуры заставляла Лиму отвергать его, устраивать ему все новые и новые испытания, размышлять: «Люблю — не люблю», — хотя подсознательно она знала все с самого начала и только потом окончательно поняла. Поняла, когда стало слишком поздно. Но жизнь — штука хитрая и дала второй шанс.

Лима залила шею парня слезами и, лаская его лицо, почувствовала, что он тоже плачет. Инки слились воедино и провели так целую вечность по меркам этого путешествия. То есть примерно десять минут.

Первым опомнился Пуно. Ему пришлось совершить самое трудное во всей его жизни — разжать объятия Лимы. Чтобы дать ей еды.

— Тебе надо поесть. У нас консервов теперь на целый месяц вперед.

Через десять минут она уже улыбалась и пробовала приготовленное по всем романтическим правилам Пустоши угощение — фасоль в томатном соусе из консервной банки, сервированную настоящей ложкой. Блюдо оказалось даже немного теплым, что уносило девушку на седьмое небо. Пуно еще что-то говорил, но она не хотела делать усилие, вслушиваться в его слова, а просто улыбалась и наслаждалась моментом. Она не проронила ни слова, зачем? Слова не нужны, все в этом мире лишнее, все, кроме единения двух любящих душ.

Спустя время Лима осознала, что замерзшие пальцы с трудом держат ложку, поэтому Пуно взял дело в свои руки и сам накормил ее. Это было так мило, что в теле девушки спрятались в коконы все гадкие гусеницы скованности и гордости, а вылупились прекрасные бабочки. Вылупились и запорхали в ее животе. Чертово предубеждение со всей этой дикой, испытывающей натурой, которая только и делает, что тратит лучшие годы на сомнения, на пытки себя и любимого, заставляет терять драгоценное время — самое лучшее время жизни. Лима ненавидела жизнь так же сильно,