Восставшие из пепла. Как Красная Армия 1941 года превратилась в Армию Победы - Дэвид Гланц

Что же касается их потерь, то те же архивные данные говорят, что за весь 1944 год из всех штрафников, прошедших через штрафные подразделения, 170 298 было убито, умерло от ран, ранено или заболело. За месяц средние потери постоянного состава и штрафников во всех штрафных частях составляли в этом году 14 191 солдат или 52 % от их среднемесячной численности в 27 326 человек. Эта мрачная дань погибшими была в шесть раз выше[242] среднемесячных потерь в личном составе, понесенных регулярными частями в боевых действиях за 1944 год{608}.

Что же касается боевого применения штрафников, то, как и требовал Сталин, большинство фронтов и армий использовали свои штрафные подразделения для выполнения наиболее рискованных заданий на «самых опасных» своих участках. Такие задания включали штурм укрепленных позиций (красноармейская версия «безнадежного предприятия» английской армии эпохи Наполеоновских войн), атак в обтекание опорных пунктов и расчистки «вручную» минных полей перед наступательными действиями и в ходе их[243]. По очевидным причинам лишь немногие командующие фронтами и армиями использовали штрафные части на этапе развития успеха наступательных действий, когда возникали возможности для индивидуального или коллективного дезертирства. А в благодарность за выполнение этих рискованных заданий те штрафники, кому посчастливилось уцелеть на службе в штрафных частях, возвращались в строевые части Красной Армии с пометкой в личном деле «Искупил вину своей кровью»{609}.

Обнародованные ныне многочисленные архивные данные документально подтверждают использование Красной Армией штрафных подразделений, хотя и не всегда с положительными результатами. Так, например, 18 марта 1943 года командующий Центральным фронтом генерал Рокоссовский жаловался на плохую боевую отдачу штрафных рот в наступательных действиях, которые вел его фронт к западу от Курска:

«Расследование случаев измены Родине, имевших место в 13, 70, 65 и 48 армиях, установило слабую дисциплину и неудовлетворительную работу по боевой подготовке и воспитанию личного состава в штрафных ротах и батальонах и вопиющие нарушения приказа НКО № 227, касающегося использования штрафных подразделений. Особенно нестерпимым был переход к немцам 19 человек из 179 штрафной роты 148 стрелковой дивизии 13 армии, которую командир дивизии генерал-майор Мищенко отправил на разведку. Командир 148 стрелковой дивизии грубо нарушил приказ НКО № 227, требующий, чтобы штрафные подразделения использовались для выполнения особо трудных заданий с обязательно следующими за ними заградительными отрядами. В 148 стрелковой дивизии это не было сделано. Штрафники проявили трусость; часть их бежала с поля боя, а 19 сдались противнику. Командный состав данной роты неудовлетворительно обучил свой личный состав, а представители особого отдела [ОО] явно работали неэффективно, раз заранее не знали о замышляемой отделением измене»{610}.

Завершал свой доклад Рокоссовский приказом своим командующим армиями «использовать штрафные подразделения только в обстановке, позволяющей развернуть непосредственно за ними заградительные отряды{611}». Кроме того, многие бывшие штрафники ныне вспоминают свою службу в штрафных подразделениях с разной степенью нежности. Так например, В. В. Карпов, солдат 134-й стрелковой дивизии, ставший в 1944 году Героем Советского Союза, вспоминал:

«По прибытии в штрафной батальон я много раз ходил в атаку. Мне повезло, поскольку меня ни разу даже не ранили. В первой роте [где я служил], из 198 солдат уцелело только шестеро. Потом я служил во второй роте, но снова избежал ранений. Нас бросали на самые опасные участки, посылая почти на верную смерть, сперва даже без артиллерийского прикрытия. Позже стало получше. Штрафные роты шли в бой вместе со всеми остальными, но по-прежнему оставались впереди всех»{612}.

А еще один военный, на этот раз сержант, тоже вспоминал службу в штрафной части:

«Меня сунули в штрафную роту, где нас было примерно 150. Вооружили нас только винтовками. Ни автоматов, ни пулеметов нам не дали. Все офицеры были строевыми командирами, не осужденными; но солдаты и сержанты были из заключенных. Покинуть штрафной батальон живым можно было, только если тебя либо ранят, либо если ты заслужишь в бою одобрение командира, и тот порекомендует снять с тебя судимость. Да, [с меня сняли судимость]. Это было в Таганроге, на Южном фронте. Я участвовал в разведке боем. Поскольку положение было „или ты, или тебя“, то свою боевую задачу я выполнял усердно. И это сработало. Сразу же после боя с меня порекомендовали снять судимость. Через несколько дней меня вызвали в военный трибунал при штабе дивизии, где с меня и сняли судимость. После этого меня отправили в строевую часть. [В штрафной части я пробыл] три недели. Самым страшным была атака — это самое тяжелое испытание. Знаешь, что в тебя могут попасть, но должен продолжать двигаться вперед — ужас! Было трудно подняться, и большинство считало, что им уж не вернуться. Это тоже было трудно. Минометный обстрел был ужасным, также как и пулеметный огонь. Всякого хватало. Трассирующий огонь, когда он начинается сверху, а ты видишь только, как светящаяся линия опускается все ниже и ниже, обрушиваясь на тебя, вот сейчас она опустится до твоего уровня и разрежет тебя пополам. Ну, короче, война есть война, о чем тут говорить?»{613}.

И наконец, ветеран 213-й стрелковой дивизии 73-го стрелкового корпуса 52-й армии 1-го Украинского фронта вспоминал свой опыт знакомства с подчиненной штрафной ротой:

«В апреле 1945 года мы получили около Герлица одну штрафную роту. Что это означало? Хотя это были преступники, бандиты, воры, а также разжалованные офицеры, большинство состояло из солдат, не выполнивших приказ. Положение было таким, что каждый боец штрафной роты должен был купить себе жизнь собственной кровью. После ранения он освобождался от вины за свое преступление. Рота заняла позицию на холме около Герлица, залегла и подставляла руки-ноги под немецкий огонь, надеясь получить ранение и тем самым освободиться. Командир штрафной роты выполнял приказ командира батальона. Его первой заботой было приглядеть за тем, чтобы никто из его подчиненных не перебежал к немцам. И он имел право, как и любой строевой офицер, застрелить бойца на месте за такую попытку (в строевой части такого права не было). Эта рота две недели дралась рядом с нами, и я знаю о четырех случаях, когда командир роты стрелял в своих же бойцов (четырех человек)»{614}.