Сибирский фронтир - Сергей Фомичев

–Знаешь, про резню мне твоё подтверждение и не нужно, – сказал я. – Туземному тойону я верю. Ему нет смысла врать, да и придумать такое трудно. Но я понять хочу, зачем? Ради чёртовых мехов? Мало из–за них народу в море гибнет?

–Со мной хозяин не разговаривал, – ответил Воронин. – Но ребята поговаривали, будто распорядился он диким крови пустить. Для того раньше и с Камчатки ушли. Да вот только по острову промахнулись.

–То есть здесь собирались кровь пустить? Но зачем нужно было избивать алеутов?

–А ты сам–то как думаешь? – усмехается Воронин. – Если бы мы здесь до вашего прихода селения разорили, а потом бы спокойно перешли на другой остров. Как бы вас встретили дикие?

–Вот же козёл! – вырвалось у меня. – Убью придурка!

–Это только слухи, – попытался отыграть назад Воронин.

–А вы сами–то не подумали, чем это может грозить? – закричал я на него. – Думаешь, вас бы самих не коснулось?

–А мы все у хозяина в кулаке, – закричал он в ответ. – От его милости кормимся. Поэтому, что прикажет, то и делаем. Что же думаешь в первый раз такое? На Ближних островах считай, и людей не осталось. За несколько лет всех истребили. Вон толмача своего спроси, как его родичей за борт бросали, топили, словно щенков ублюдочных.

Кровь Оладьина на моих руках засохла, кожа нестерпимо зудела. Я опросил ещё нескольких зверобоев, чередуя их с пленниками. Ничего нового услышать не удалось, все детали ложились в уже сформированную гипотезу. Неожиданное следствие застало крепость врасплох. Народ собирался по углам, шептался. Только что окончился бой, ещё орут в казарме раненные товарищи, а тут на тебе – следствие.

Севка на приглашение к разговору не откликнулся, пришлось самому навестить его. Собственно говорить нам было не о чем. О чём его расспрашивать, в чём убеждать? Я просто нацелил на Севку палец и заявил:

–Если туземцы как плату за мир потребуют твоей крови, я без колебаний скормлю им тебя как червивую рыбу собакам. Слышишь? Без колебаний!

Тарабыкин хоть и побледнел, выдавил ухмылку.

***

Мы закрылись втроём в моей комнатушке. Теперь только втроём, чтобы помянуть четвёртого. Комков принёс огромную бутыль самогона из своих бездонных запасов, и мы молча выпивали, пока она не опустела наполовину.

–Простое совпадение, – вздохнул я, нарушив молчание. – Случайное стечение множества обстоятельств привело к великой бойне. Всё одно к одному сложилось. И интриги Трапезникова, и здешние разборки между племенами. А вдобавок наша ненасытная жажда добычи. Шкуры, меха! Чтоб им сопреть! А человека нет. Нет человека и виновных нет. Вернее их целая куча, виновных–то. И мы в том числе.

Я ещё хлебнул самогона и продолжил.

–Однако беспредел севкиных ублюдков сыграл роль детонатора.

Слегка опьянев, я уже не слишком следил за лексикой. Но товарищи, будучи в одинаковой со мной кондиции, вполне понимали сказанное.

–В шею бы их всех прогнать, – бросил я раздражённо.

В отличие от меня, приказчик сохранял прагматизм, даже будучи пьяным.

–Неразумно, – сказал он. – Мы сейчас воюем. Лишняя свара совсем ни к чему. Подожди, пока от диких отобьёмся, вот тогда и поквитаемся.

–Да, отобьёмся и поквитаемся.

–Порох заканчивается, – пожаловался Комков. – Ещё один такой приступ и нам придётся отбиваться дубинами.

Пополнить запасы нам было неоткуда. Я мог бы добраться с лодкой по льду до чистой воды, а там и пробить пространство. Вот только куда мне перемещаться в конце зимы? Известные мне реки давно замёрзли, покрыт льдом Байкал, и даже амстердамские каналы, скорее всего, превратились в беговые дорожки. А к городкам южной Европы путь не проторен. Как жаль, что в своё время не пришлось побывать в Венеции.

–Боюсь, до весны мы останемся без пороха, – сообщил я.

–Быть может попросить помощи у Узулаха? – предложил Комков. – На них ведь тоже пошли войной. Объединим силы и ударим.

–Попросим, – равнодушно сказал я.

Окунев обвёл нас мутным взглядом.

–Севка – мелочь, – заявил он. – Никифор – вот кто главный прыщ.

–Расплатимся и с Никифором, – заверил я капитана.

–Каким образом? – поинтересовался Комков.

–Отправим его в бездну, – пришло мне вдруг в голову.

Глава двадцать шестая. Война и мир

Глава двадцать шестая. Война и мир

К алеутскому вождю я отправился вдвоём с его сыном. Таково было условие. Шестнадцать дней ушло у нас на то, чтобы дважды пересечь остров, сначала разыскивая убежище Узулаха, а потом возвращаясь в крепость. Нам пришлось пробираться по засыпанным снегом ложбинам, по горным склонам и даже по прибрежному торосистому льду. Упряжка окольным путём не прошла бы, а на короткой и лёгкой дороге нас могли пождать враги и потому мы отправились на переговоры пешком.

И вот мы вернулись. Шестнадцать дней пути вымотали меня почти до предела. Они же истощили, похоже, и саму зиму. Всё вокруг уже пахло весной. Снежные глыбы спеклись и сочились на солнце мелкими ручейками, а залив почти полностью освободился ото льда.

Чикилжах развёл условленный костерок, чтобы вызвать из крепости лодку, а пока она не пришла, мы засели неподалёку, опасаясь, как бы враждебные туземцы не успели сюда раньше товарищей. Мы скрывались за камнями и молчали, исчерпав за долгую дорогу все темы для разговоров.

Переговоры с Узулахом окончились безрезультатно. Прежде чем окончательно отказать, старик долго смотрел на море, словно советуясь с ним. Там на закате жили союзные племена. К ним дважды отправляли за помощью. Но просьбы остались без ответа. Возможно, гонцы не смогли одолеть пролив, возможно союзники решили остаться в стороне от большой войны. У них отсутствует мотивация, что есть у врага. Их селения не разоряли, а жён не насиловали.

Закончив медитацию, вождь высказался в том смысле, что его воины будут, разуметься, защищать свои семьи, но не выступят на стороне одних чужаков против других. Потому что и те и другие несут зло их народу. А война когда–нибудь кончится.

Несмотря на отрицательный итог, я всё же был доволен походом. Он позволил отвлечься от тяжёлых мыслей и хотя бы на время избавил от гнетущей атмосферы воцарившейся в крепости. После гибели Оладьина во мне угнездилось стойкое желание послать к чертям всю эту бодягу и сократить личное участие