Сибирский фронтир - Сергей Фомичев

Я остался с последней гранатой в руке так и не подожженной убежавшим в контратаку Шишкиным. Перевёл дух и осмотрелся.

Можно считать, что на северном участке атака отбита. Как любят писать в воинских сводках – с большими для врага потерями. Но на южном участке кучке алеутов удалось прорваться через стену о чём, вынырнув из–за угла, сообщил Комков.

Настал час вводить в бой резерв. По сути, в нашем распоряжении только он и оставался – две пушки, под командой Векшина, поставленные в "проулках" между центральной казармой и амбарами да отряд Бочкарёва. В нём два десятка охотских зверобоев, в основном с "Владимира", несколько коряков и оба алеута. Туда же я определил Яшку. Все вооружились до зубов, и только сын вождя пренебрёг пистолетами.

Мы с Комковым опоздали. Вводить в бой резерв не пришлось – он сам вступил в схватку.

Чикилжах выступил вперёд и, махнув копьём, что–то выкрикнул на родном языке. Нападающие на миг замерли, обменялись взглядами. Я догадался, что сын вождя предложил поединок. Но то ли равного ему не нашлось, то ли напротив парня за равного не признали, а быть может просто наплевали на традиции; так или иначе алеуты продолжили наступление скопом.

–В сторону! – рявкнул Векшин Чикилжаху.

Тот едва успел отскочить. Один из фальконетов, пшикнув запалом, умолк, второй изрыгнул огонь. Детская хлопушка. Выстрелив в упор, Векшин положил троих, остальные только запнулись.

Обслуга попыталась утащить пушки, но, видя, что не успевает, бросила их и схватилась за сабли. У меня в руке всё ещё оставалась граната. Применять её среди собственных домов я не решился. Отбросил в сторону и, выхватив пистолеты, ринулся вслед за Комковым.

Враг напора не выдержал и показал спину. Парни Бочкарёва бросились вдогонку, добивали беглецов из пистолетов, рубили саблями.

–Пленных, пленных берите! – ещё раз напомнил я, отставая.

***

Сражение продолжалось, хотя его исход уже стал ясен обеим сторонам. Мы побеждали, но дорого заплатили за победу.

–Убитых и раненых уйма, – сообщил Яшка, притащив связанного алеута. – Кругом кровища.

–Василия не видел? – спросил я.

–В крепости его нет.

–Найди, – попросил я. – Он мне нужен.

–А с этим что делать? – Яшка мотнул головой на туземца.

–Макар, займись пленными. Запри, приставь охрану. И всем передай, пусть ведут их тебе.

–Куда? – спросил Комков.

Меня его вопрос разозлил.

–Найди что–нибудь, – рявкнул я. – Сарайчик или в казарме угол отгороди. Неужели мне самому обо всём надо думать?

Он кивнул и, забрав у Яшки пленника, собрался уйти.

–Постой. Раненых, кто тяжёлый, пусть несут в центральную казарму. Я буду там. И принеси туда самогон.

Яшка убежал, а Комков повёл туземца к одному из амбаров. Я нашёл взглядом Чихотку и Борьку, подозвал обоих.

–Пойдёте со мной.

Врача на Уналашке не было. Не потому, что я упустил этот момент при организации экспедиции. Врачи на фронтире в принципе редкие птицы. Да и не только на фронтире. Может быть где–нибудь в Петербурге и нашлась бы парочка сведущих людей, но все прочие выглядели шарлатанами. Их познания колебались между алхимией и детским любопытством, с каким карапуз истязает муху. Правда в полевой хирургии империя преуспела. Постоянные войны неплохо развивали науку по резке и штопке живой и умирающей плоти. Но спрос на воинских докторов превышал предложение. Армия приглашала эскулапов из–за границы, забирала лекарей из городов, выгребала даже деревенских знахарей. Промысловому флоту хирурги не полагались.

Как и всякий человек, отдавший молодость спорту, я немного разбирался в травматологии. Анатомию тоже знал неплохо. Вывих, растяжение, перелом, лёгкое сотрясение мозга… с подобной бедой я бы, пожалуй, справился. Нам, пролетариату от олимпийского резерва, часто приходилось самим вправлять друг другу позвонки, накладывать эластичные бинты, делать массаж. Ради собственной безопасности мы частенько совали нос в тренерскую кухню, где царствовали анаболики, стероиды и прочая гадость такого рода, дающая рекордный привес мышечной массы и победу на зональных соревнованиях.

Но висящие на сухожилиях конечности, глубокие рваные раны в груди вызвали сомнение в собственных силах. Полевая хирургия несколько иное дело.

Благо кое–кто из зверобоев имел опыт врачевания. Из них я и сформировал санбат, инструктируя на ходу о кое–каких новшествах медицины. Понимая, что нужно было всё это сделать заранее, отдал запоздалые распоряжения. Кто же думает о госпитале перед битвой? Разве что профессионал.

Мы быстро поставили в ряд столы, обдали их кипятком. Подходящие ножи, ножницы, иглы полетели в котёл с закипающей водой. В соседнем котле кипятились тряпки. Обрабатывать раны было нечем. Из доступных антисептиков в голову пришли только травы и самогон. Он же подходил на роль обезболивающего. Бутыль самогону притащил Комков, а я достал травки, отобрал подходящие и бросил в котёл с тряпками.

–Зажгите свечи, – сказал я. – Все что есть. И кто–нибудь, наберите снега. Побольше. Чистого, рыхлого, сухого.

Полевой госпиталь заработал. В казарму начали стаскивать раненых. Люди стонали, орали, хрипели. Те, что потеряли много крови, большей частью уже отходили. Некоторым из них повезло – товарищи успели наложить жгут. Раны других позволяли надеяться на спасение.

На самом деле поднятая суета больше походила на игру в "скорую помощь". Никого реально спасти при моих скудных знаниях и ещё более скудном местном инструментарии мы не могли. Мы лишь обрабатывали и перевязывали раны, обкладывали их снегом, чтобы снять воспаление, вливали в глотки самогон, чтобы унять боль. Работа создавала больше видимость помощи и успокаивала нас самих.

Нервный ритм мясной лавки нарушился, когда зверобои принесли Оладьина с распоротым брюхом.

–Жив? – воскликнул я.

–Без памяти, – ответил один из зверобоев. – Но вроде бы дышит пока.

Вообще–то такие раны принято было относить к смертельным. Но то в эпоху винтовочных пуль, врубающихся в плоть чудовищным блендером. Колющая сталь не всегда добиралась до важных органов, а костяное и каменное оружие островитян тем паче. По крайней мере, я на это надеялся.

–Начнём, – буркнул я.

Пропитанными отваром тряпками мы с Чихоткой обложили рваные края раны. Затем, облив алкоголем руки, попытались навести порядок в потрохах зверобоя. Благо Оладьин оставался до сих пор без сознания, а потому не мог нам возразить. В сознании такого бугая на операционном столе ничем не удержишь. Кишечник, похоже, уцелел, всё остальное, насколько можно судить тоже. Значит, остался шанс на выживание. Шаря в потрохах, я нащупал обломок кости. Какие могут быть кости в животе? Подцепив ножницами, вытащил его, оттёр