Жестокое милосердие - Робин Ла Фиверс

Дюваль смотрит на меня так, словно это я балансирую на грани безумия, а не он.

— Канцлер? С чего ты взяла? И на что ему это? Крунар — герой четырех войн, за наше дело пали все четверо его сыновей. Он же был покойному герцогу самым близким другом! Зачем бы ему совершать то, что сделает все жертвы напрасными?

— Я сама не могу понять, что движет Крунаром, но посмотри, что получается! Он был единственным, кто знал, что одному-двум убийцам с нами не справиться, — и на въезде в Геранд на нас насело сразу семеро. А потом он приехал, и единственный пленник тотчас исчез. — Я складываю руки на груди, чтобы не ломать пальцы. — И вот еще что: тебя отравили ядом из моих собственных запасов. Добраться до которых мог лишь Крунар!

Дюваль моргает, осознавая и взвешивая мои доводы. Потом трясет головой, словно пытается разогнать застилающий разум туман, и с силой трет лицо.

— Погоди, — говорит он. — Вспомни лучше, как все это время он поддерживал Анну! Канцлер был на ее стороне, когда она отказывала д'Альбрэ, и голосовал за союз с Немуром. Что могло довести его до измены?

Я окончательно перестаю что-либо понимать. То ли в мои рассуждения вкралась ошибка, то ли ум Дюваля утратил прежнюю остроту?

— Господин мой, он сообщил в монастырь, что ты замешан в заговоре твоей матери. Он выставил тебя изменником перед аббатисой.

Дюваль рывком вскидывает голову, не в силах поверить:

— В самом деле?

— Да.

— Тогда почему она не распорядилась о моей казни?

Я молчу, но способность рассуждать еще не до конца покинула его. Он смотрит на свои сапоги:

— Так вот, значит, почему я едва чувствую ноги.

— Нет, господин мой. Клянусь, это не я. Я получила приказ, но не исполнила его. Ты должен отдохнуть.

Он встает, но сразу начинает валиться. Я подставляю плечо и почти на себе тащу его к постели. Луиза оставила покрывало откинутым, и я укладываю его. Закидываю на постель его ноги и разуваю. Заново проверяю сапоги — нет ли следов яда? — и бросаю их на пол. Потом укрываю Дюваля толстыми, мягкими одеялами. Он пытается воспротивиться, приподнимается на локтях, но я упираюсь ладонью ему в грудь и заставляю улечься. У него совсем не осталось сил, и мне делается страшно. Его веки трепещут, потом опускаются. Мое сердце от ужаса колотится прямо в горле. Я наклоняюсь послушать, дышит ли он.

— Хочешь принять мой последний вздох? — спрашивает Дюваль.

— Что ты, господин мой! Я лишь пытаюсь…

— Поцеловать меня?

Тоска в его голосе разрывает мне душу.

— Да, господин мой, — говорю я.

Склонившись к нему, я целую. Это долгий и медленный поцелуй, я как будто стремлюсь вытянуть весь яд из его тела. Веки снова трепещут, он закрывает глаза, потом дыхание выравнивается. Исхудалое лицо делается спокойней. Я вижу, какие тени залегли у него под глазами, как провалились небритые щеки, лишь на скулах болезненно горят яркие пятна. Мое сердце разрывается от горя и любви.

Его пальцы судорожно дергаются, и я накрываю его руку своей. Он успокаивается, потом поворачивает кисть таким образом, что наши ладони соприкасаются.

— Не уходи.

— Я не уйду, — говорю я.

«И ты не смей уходить! — хочется добавить. — Поклянись, что не умрешь!»

Но как добиться от него обещания, которое он не волен сдержать?

Я сажусь на пол рядом с постелью и не спускаю с него глаз до рассвета.

В конце концов я все-таки засыпаю. Меня будят его губы, коснувшиеся руки. Я открываю глаза: Дюваль смотрит на меня, подперев рукой голову:

— Доброе утро!

— Доброе утро, — смущенно бормочу я и пытаюсь высвободить руку.

Дюваль пожимает ее напоследок, затем отпускает.

Я поднимаюсь на ноги, пытаясь не обращать внимания на боль в окостеневших от долгого пребывания в неудобной позе суставах. Пока разглаживаю юбки и силюсь хоть как-то привести себя в порядок, Дюваль выбирается из-под одеял и идет к умывальнику, чтобы поплескать в лицо холодной водой. Ноги держат его заметно лучше вчерашнего, и я отношу это на счет целительного ночного отдыха. Вот он оборачивается; с его подбородка капает вода, но глаза определенно прояснились.

Я вручаю ему льняное полотенце. Пока он вытирается, я пододвигаю поднос с остатками ужина:

— Тебе надо непременно поесть, прежде чем уйти.

— Непременно.

Он откладывает полотенце и берет кусок сыра. Потом выглядывает в окно, проверяя, скоро ли рассвет.

Солнце вот-вот встанет.

Он распихивает еду по карманам, я же наблюдаю за ним в некотором недоумении. Определенно за ночь ему сделалось гораздо лучше. Можно ли считать это знаком выздоровления?

Он подходит ко мне и кладет руки на плечи, в глазах — настойчивость и тревога.

— Анну необходимо перевезти в Ренн,[15] — говорит он. — Геранд недостаточно силен, чтобы противостоять долгой осаде, а вот в Ренне и жители сплотятся вокруг герцогини, и город куда как способен за себя постоять. Это самое надежное место, где Анна могла бы отсидеться, дожидаясь подмоги. Убеди их, Исмэй!

— Постараюсь, господин мой.

— И не торопись бросать обвинения Крунару перед лицом остальных. Эти люди знают канцлера гораздо дольше, чем ты, и, скорее всего, примут его сторону. Прежде чем выводить его на чистую воду, необходимо добыть неопровержимые улики.

За дверью раздаются шаги: это явилась Луиза. Дюваль быстро целует меня в макушку и ныряет в потайной ход. Почти тотчас же появляется пожилая служанка, приветливая и хлопотливая, как всегда по утрам.

Я стою перед ней в теплом плаще, накинутом поверх ночной сорочки, и это удивляет ее.

— Зябкое утро, — говорю я и потираю руки, притворяясь, будто дрожу.

— Что поделать, барышня! Зима, чай! — отвечает она, выкладывая мой сегодняшний наряд.

Я смотрю на него, и в голове у меня постепенно оформляется некий план. Оставшиеся члены Тайного совета сейчас соберутся у герцогини; вот тут-то я и пороюсь хорошенько в комнатах у Крунара! Глядишь, найду что-нибудь, способное придать весу моим подозрениям.

ГЛАВА 46

Дверь в его покои закрыта, стражи поблизости не видать. Я стучусь и окликаю:

— Канцлер Крунар!

Ответа нет. Я еще раз оглядываю коридор. Он пуст в обе стороны. Во дворце сегодня вообще удивительная тишина; остается только гадать, многие ли придворные прознали о случившемся в Нанте.

Убедившись, что никто посторонний не наблюдает за мной, я дергаю дверь. Она заперта, но может ли меня остановить какой-то замок!

Вытягиваю из рукава узкий, тонкий клинок и запускаю его в скважину, как учила нас сестра Эонетта. Нащупываю и подталкиваю металлические кулачки, пока не раздается характерный щелчок. В последний раз оглядевшись, проскальзываю в апартаменты канцлера Крунара.