Птицелов - Юлия Остапенко

Когда всё кончилось, Ив отстранилась от него, и Марвин ощутил себя так, словно ему отрезали правую руку. Он сел на корточки и уставился на неё сквозь лениво расползающуюся пелену в глазах. Ив приподнялась на локтях, и теперь на её лице не было даже той тени улыбки, которую Марвин видел прежде.

— Прости, — глухо сказала она. — Прости, я не должна была. Но я не удержалась, я…

В её голосе прорвалось такое отчаяние, что она сама услышала это и рывком перевернулась на бок, пряча застывшее лицо.

И Марвин внезапно понял. Всё — её взгляды, вопросы, её странное смятение, иногда переходящее в мольбу, а иногда в гнев, — всё встало на свои места. Это понимание тоже возникло там, в глубине , и тоже было оружием — но теперь это было его оружие, его собственное. Второй урок Лукаса из Джейдри: убивай тем, чем собираются убить тебя.

Марвин медленно — да, Лукас делал это очень медленно, — провёл открытой ладонью по спине Ив, глядя, как по её позвоночнику перекатывается дрожь.

— Вы довольны? — спросил он так, как спрашивает прилежный ученик о выполненном задании.

Ив из Мекмиллена обернулась через плечо, и сквозь упавшие на лицо тёмные пряди свернул такой же тёмный, дикий взгляд, восторженный и ненавидящий.

— Ты очень талантлив, — хрипло сказала она. — Но заносчив и глуп. В нём этого никогда не было. Скажи ему, что над этим тебе ещё стоит особо… поработать. А когда закончишь, приходи снова. Но не раньше. Ясно тебе?

Марвину стоило большого труда сохранить улыбку на лице, и ещё труднее — выдержать этот взгляд. И он вдруг снова понял, что Лукас из Джейдри в который раз перехитрил его. Убивай тем, чем собираются убить тебя… о да.

— Я вас ни о чём не просил, — грубо сказал он и, отвернувшись, встал, поэтому не видел, как при изменившемся тоне его голоса она встрепенулась и приподнялась, глядя на него с отчаянной надеждой.

— Стой! Подожди! Иди сюда… или нет… о, боги…

Он заставил себя не обернуться. Истеричка. Глупая деревенская потаскуха, с ходу задравшая юбку перед первым же мужиком, который забрёл в эту глушь. Идиотка, бес знает сколько уже лет влюблённая в человека, который, может статься, даже имя её забыл. И теперь пытавшаяся увидеть этого человека в том самом первом встречном мужике, думавшая о нём, занимавшаяся с ним любовью — с ним , а не с тобой, Марвин из Фостейна… или, может, правильнее сказать, Щенок из Балендора? Щенок, которого заставили сыграть в постели роль волка, да ещё и удовольствие от этого получить…

«Но я ведь справился, — думал Марвин, забыв о том, что старается не поддаться глубине . — Это была роль волка, и щенку она, похоже, оказалась по зубам. И что бы ты на это сказал, Лукас из Джейдри? Я поимел твою женщину так, будто был тобой. Она захотела, чтобы я был тобой. Она видит тебя во мне, чувствует твои прикосновения в моих руках. Теперь я знаю, чем ты берёшь женщин. И у меня такое чувство, будто я подглядывал в замочную скважину… и мне стыдно, проклятье, мне просто стыдно теперь».

Внезапно его переполнило такое отвращение к самому себе, что он мигом забыл о том, как только что собирался использовать эту невообразимую ситуацию в своих целях. А ведь мог бы: Ив спала с ним, видя в нём Лукаса, и, Ледоруб знает почему, она решила, что у них много общего — да ведь она уже по уши влюблена в Марвина, она от него зависит… Останься же с ней, Марвин, не позволяй прогнать себя, будь и дальше её домашним Лукасом, Лукасом её мечты — и оба они окажутся в твоих руках. Великолепная идея — и до того гнусная, что Марвин ощутил приступ тошноты. Именно в этот миг он понял, что это значит — быть Лукасом из Джейдри.

И на мгновение ощутил жалость к своему врагу.

Он очнулся, стоя уже одетым у порога и сжимая в ладони медную ручку двери. Ив, по-прежнему лежащая голой в постели, неотрывно смотрела на него, и в ней было всё и не было ничего. Она спала с ним, но она не верила ему, он для неё просто не существовал.

— Прощайте, месстрес, — сказал Марвин.

Он спустился во двор замка как в тумане, в тумане же зашёл на конюшню и сам оседлал Ольвен, радостно зафыркавшую при виде совсем позабывшего её хозяина. Выехав за ворота, он по-прежнему думал о взгляде, которым его проводила Ив. Чего она теперь ждала? Чего она теперь ждала бы от Лукаса, если они и впрямь так похожи? У Марвина не было ответа на эти вопросы. Нет, он не был Лукасом, у них ровным счётом ничего общего, кроме желания побеждать, и, кажется, Марвину снова придётся искать другой способ поквитаться. Потому что его навыки здесь бесполезны, а приемами Лукаса, похоже, ему вовек не овладеть.

Марвин понял, что едет по направлению к озеру, возле которого встретил сперва Хозяйку Мекмиллена, а потом и Рысь, — и воспоминание об этих встречах, случившихся будто в прошлой жизни, наконец вернуло его к реальности. Проклятье, о чём он вообще думал?! Уму непостижимо! Да ведь он ехал в Мекмиллен не для того, чтобы трахать его хозяйку, а для того, чтобы напасть на след герцогини, а теперь что делать?! Спору нет, Ив его больше и на порог не пустит. Ну, что, может быть, ещё разок себя подрезать, вдруг она опять сжалится, а там, глядишь, снова в постель затащит? Эх, Марвин, совсем уже плохи твои дела, если одна только память о Лукасе из Джейдри и стремление найти способ отомстить ему делают из тебя такого дурака…

Марвин остановил кобылу и стоял посреди заснеженного луга, в трёхстах ярдах от закрывшихся за ним ворот Мекмиллена и полустах — от кромки леса. Его лицо пылало, ныл располосованный бок, всё тело ломило, сердце выскакивало из груди, а голова, того и гляди, собиралась лопнуть. Это была трудная минута, адски трудная. И один только Единый знает, что сделал бы Марвин по её окончании, если бы не услышал крик. Высокий тонкий крик, едва слышный, но различимый — он нёсся от леса, как раз со стороны озера. Счастье ещё, что день стоял тихий — любой порыв ветра без труда заглушил и развеял бы этот крик. Но ветер утих, видать, перед снегопадом — небо быстро темнело, и гуща деревьев впереди становилась непроглядной.

Тем не менее Марвин с радостной готовностью пришпорил кобылу и помчался вперёд. И приступ внезапного благородства тут совершенно ни при чём: сейчас он был счастлив заняться чем угодно, а там, глядишь… Но он не довёл мысль до конца: скрип снега и хруст прошлогодних веток под копытами кобылы, а потом и под ногами Марвина заполнили весь его разум, и он позволил им это.

Озеро изменилось. В первый миг Марвин даже усомнился, то ли это самое — кто знает, сколько в округе прудов — но потом узнал ивовые заросли на другом берегу. Сейчас они были проломлены, словно там пробирался крупный зверь, а за ним, может быть, всадники… И все они упокоились на илистом дне.