Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы - Абрам Рейтблат

Принадлежал к их числу и многолетний театральный рецензент и переводчик газеты Рафаил Михайлович Зотов (1796–1871), большой комплекс писем Булгарина к которому публикуется ниже[829]. С 1812 г. он служил в Дирекции императорских театров (вначале начальником репертуара немецкой труппы, с 1820 г. – русской), но в 1836 г., после острого конфликта с директором театров А.М. Гедеоновым, вызвал его на дуэль и был уволен по распоряжению царя, с указанием не принимать его никуда на службу. Снисходя к его униженным просьбам, III отделение в течение 15 лет пыталось устроить его в какое-нибудь ведомство, но успеха эти попытки не имели. В поисках заработка Зотов обратился к литературе. В прошении в III отделение (1838) он писал: «Я занимаюсь литературою, – и в ней теперь мое единственное пропитание. Тружусь день и ночь, чтоб прокормить многочисленное свое семейство <…> с непреодолимою тоскою чувствую всю тягость, всю ничтожность моей теперешней профессии. Я – русский дворянин, – и первою, единственною целию жизни должна бы быть: служба Царю и Отечеству»[830]. Тем не менее его многочисленные исторические романы (Таинственный монах, или Некоторые черты из жизни Петра I. СПб., 1836; Шапка юродивого, или Трилиственник. М., 1839, и др.) имели успех у массовой читательской аудитории.

В роли театрального рецензента он выступал с начала 1820-х гг. – в журналах «Сын Отечества» и «Благонамеренный».

За свою жизнь Зотов написал и перевел более 100 пьес, большая часть которых шла на сцене. Он оставил «Театральные воспоминания» (СПб., 1859), являющиеся ценным источником по истории русского театра первой трети XIX в. Отстаивая в теории принципы классицизма, в своей драматургической практике он ориентировался на популярные зарубежные образцы «массового» романтизма (французская мелодрама, немецкая мещанская драма).

Эстетические взгляды Зотова были довольно архаичны (что и приводило его нередко к столкновениям с более близким современным вкусам Булгариным, как об этом свидетельствует публикуемая переписка). Он признавался: «Мы более придерживаемся системы классицизма, потому что он всегда имел целию поучения зрителей высокими примерами доблестей древних исторических лиц; он внушал в них чувство изящного, любовь к поэзии, привязанность к условленному порядку даже в театральных пьесах, а комедии классицизма высмеивали порок и предрассудок умно, тонко, забавно и с сохранением нравственной цели». Романтизм, по его мнению, утратил моральную цель театра, теперь «вместо приучения к порядку развели идеи анархии и разврата»[831].

В «Северной пчеле» он печатался в 1842–1858 гг. – преимущественно как оперный и балетный критик, демонстрируя доскональное знание предмета и хороший вкус, а эстетическая консервативность не мешала ему оценивать современные явления в этих медленно изменяющихся видах искусства. По крайней мере, историк балета отмечает, что «в балетных статьях он показал себя несомненным знатоком хореографического искусства»[832].

Много писал Зотов о чрезвычайно популярной в Петербурге в середине 1840-х гг. итальянской опере. Он сам отмечал, что «существование Итальянской оперы сделало в петербургском обществе какой-то переворот: все лучшее и образованнейшее общество почитает теперь какою-то необходимостью быть в Итальянском спектакле. Мнений, партий – множество; энтузиасты на каждом шагу; споры беспрестанные <…>»[833]. Публикуемая переписка дает богатый материал для характеристики внутриредакционных отношений в «Северной пчеле» (любопытна, сравнительно с нынешними временами, гораздо бóльшая независимость сотрудников, допускающая полемику членов редакции на страницах газеты), вкусов Булгарина, его взаимоотношений с разного рода властями, цензурой и т. д.

Почтеннейший Рафаил Михайлович!

Я с большим удовльствием прочел статью вашу о «Фаворитке»1 – и хотя на счет талантов наших певцов имею совершенно противуположное мнение – т. е. почитаю их вовсе бесталанными барачниками и коровицами и не могу слышать, без ужаса, ни одной ноты на русской сцене – но Вас благодарю, что вы их похвалили, – ибо мне вовсе неохота ссориться за эту дрянь и сражаться, за Дульцинею, с ветряными мельницами! Но разбор, т. е. система разбора «Фаворитки» – точно такая, как быть должно – и техника вовсе не мешает, а напротив2. Но все это было постороннее – а вот в чем сейчас я должен Вас предуведомить, чтобы Вы остереглись говорить об анахронисмах в декорациях и костюмах «Руслана и Людмилы»3 – ибо они апробованы высоким лицом4, которое ими чрезвычайно довольно5. «Пчела» же некоторым образом – придворная газета. Ее читают и царь, и принцы, и принцессы! Prenez garde à vous!6 Мы уже испытывали то, за неуменье попасть в такт, чего и врагу не желаем. Ради бога – ни гу-гу о постановке пиесы – если не угодно хвалить – но нельзя же не похвалить великолепия. Предостерегаю Вас, почерпнув известие из верного источника. – Кроме того предостерегаю Вас еще и о том, чтоб быть осторожнее в изъявлении гласного мнения о пиесах. Слова Ваши теперь ловят на лету и переносят, а в дирекции боятся Вас как черта!

Преданный и верный

Ф. Булгарин

30 н[оября] 1842

РГАЛИ. Ф. 207. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 21.

1 Опера итальянского композитора Г. Доницетти, впервые исполненная в Петербурге (силами русской оперной труппы) 18 ноября 1842 г.

2 В своем отзыве о спектакле (СП. 1842. 30 нояб.) Зотов дал подробный разбор всех его компонентов в такой последовательности: содержание оперы, костюмы, декорации, вокал, игра актеров, музыка, перевод либретто.

3 Опера М.И. Глинки, премьера которой состоялась 27 ноября 1842 г.

4 По-видимому, императором.

5 Сам Булгарин в отклике на премьеру (Первые впечатления, произведенные оперою «Руслан и Людмила» // Северная пчела (далее в библиографических описаниях – СП). 1842. 1 дек.) отрицательно отозвался об опере, но уже в самом начале рецензии отмечал, что «декорации превосходные!». Зотов посвятил премьере обширную статью (СП. 1842. 8, 10 дек.), где довольно сдержанно оценил музыку Глинки, хотя и не отрицал, что в ряде отношений «опера его имеет высокие достоинства». Зато он тоже отметил, что «декорации прелестные, костюмы чудесные», и заключил, что «постановка “Руслана и Людмилы” выше всего, что мы до сих пор видели в этом роде. Это такие роскошь и великолепие, которым бы позавидовали нам все столицы Европы». Но он все же не внял предупреждениям Булгарина и не удержался от того, чтобы не отметить «небольшой анахронисм» в изображении церквей. Обзор рецензий на первые спектакли «Руслана и Людмилы» см.: Ливанова Т.Н., Протопопов В.В. Оперная критика в России. М., 1966. Т. 1, вып. 1. С. 262–287 (в том числе о Булгарине на с. 262–268, о Зотове на с. 272–273).