Первый шедевр - Яков Калинин

Пора!

Глаза Грегори распахнулись – лицо Амира было прямо перед ним, но глаза направлены куда-то в сторону. Будто он слушает его сердцебиение. Вся боль, которую перетерпел Грегори за всю свою жизнь, концентрируется на кончике его указательного пальца.

Возмездие!

Амир успевает взглянуть обоими глазами в самый последний момент. Палец ненависти вонзается в левую глазницу. Мокрый скользкий глаз утопает в ней, под пальцем Грегори. Мягкая упругая оболочка лопается, как вареное яйцо. И вся боль, заключенная на кончике указательного пальца Грега, вселяется в череп его лучшего друга детства, чья глотка рвется в крики боли.

– Твою мать! Вот это шоу! – сквозь крик Амира слышится восторженный вопль Куки.

Колено Грегори врезается в пах Амира. Пока он пытается сориентироваться, Грегори переворачивается и ползком движется к краю холста, где все еще валяется пропитанное хлороформом полотенце. Пальцы хватают мокрую ткань в тот момент, когда рука Амира цепляет его за шиворот и рывком возвращает обратно.

Он снова оказался на спине. Перекошенное болью лицо Амира окровавлено: кровь с прозрачной жидкостью течет из глазницы, с плотно зажатым веком. Целый глаз целит в лицо Грегори. Глаз за глаз?

– Они тебе еще пригодятся, – заметил Тим.

Тогда Грегори попытался ударить Амира в кадык, но тот перехватил руку. Нет! Так не получится! Грег извился змеей и оказался на спине Хорвата. Полотенце было в его руке.

– Понюхай-ка это! – Грег двумя руками прижал полотенце к его лицу.

Пальцы прижимали махровую ткань со всей силы. Амир пытался сопротивляться, вцепившись в руку. Он был силен, даже слишком, но с каждой секундой становился немного слабее. Надо лишь потерпеть. Еще немного.

Десять. Руки Хорвата продолжают тянуть вниз, тогда Грегори обхватывает его тело своими ногами.

Девять. Восемь. Семь. Шесть. Амир меняет тактику и цепляется ногтями в лицо Грегори. Тогда он прижимает подбородок к его шее так сильно, как только может.

Пять. Четыре. Три. Сопротивление слабеет. Тогда Грегори усиливает давление подбородком.

Два. Один. Руки Амира безвольно опадают, но Грегори не отпускает. Лишь едва разжимает пальцы, держащие нос, чтобы тот побольше вдохнул хлороформа.

Щелк.

Резкий запах вернул сознание. Не полностью. Голова раскалывалось, а перед глазами… нет, перед глазом все плыло. Снова ватка с нашатырным спиртом прилипла к сломанному носу. Амир одернул лицо. Действие тут же взорвало голову болью. В пульсирующем алом мраке он угадал лицо Грегори. Того самого Грегори, который был ему как брат.

– О, ты очнулся, – Грегори, кажется, улыбнулся, сложно было утверждать это наверняка.

– Черт возьми… что ты со мной сделал?

Амир попытался пошевелиться, руки оказались свободны, как и ноги, но висели в паре футов над землей. Каждое движение давалось с большим трудом. Грегори держался от него на расстоянии, и… совсем голый. Он спрятал правую руку за спиной…

– Ты спрашивал, «как работает моя хреновина», – Грегори постучал окровавленным ногтем по металлу. – А я обещал тебе показать.

– Ты чертов маньяк!

– Я решил построить этот механизм для рисования маятником. Принцип простой: ты подвешиваешь емкость с краской на веревку и позволяешь гравитации творить твою работу. Краска течет равномерно и выводит геометрию узора на холсте.

Грегори ходил туда-сюда, потом стал наворачивать круги, заходя за спину Амиру. От него шло абсолютное, одухотворенное зло, тихое, вкрадчивое, скрытое.

– Но я решил не доверять весь процесс гравитации. В каком-то смысле, ты мой соавтор. И мы с тобой, дорогой мой друг, напишем эту картину вместе… Заткнись, черт!

– Я ничего не говорил, – выдохнул Амир.

– А я и не тебе… так о чем я…

– Грегори, ты болен! Я не знаю, что с тобой произошло, но это не ты!

– Это я, Амир. Это всегда был я. Каждую минуту своей жизни. До последней капли… Только сейчас я…

– Ты не виноват, Грег, – прошептал Амир. – Ты был всего лишь ребенком.

– О чем ты?

– О твоей маме. Она была больна, она не хотела, чтобы все так…

– Не говори о ней!

– Грегори, что бы ты ни натворил… еще не поздно… Очистить свою совесть…

Художник подошел к нему поближе, глядя в один оставшийся глаз. Он вытащил руку из-за спины с небольшим пультом с желтыми стрелками. Амиру показалось, что это не единственный предмет в его руке…

– Моя совесть чиста, Амир. Я не убийца. Я творец!

Лампы над потолком зажглись ослепляющим светом, Амир зажмурился от рези в глазу. Лишь в самый последний момент он увидел, как в руке Грегори сверкнуло лезвие опасной бритвы, которой он несколько часов назад гладко выбрил свое лицо. По шее и голой груди потекло что-то горячее. Грегори отступил на несколько шагов и лег на холст. Тело Амира резко поднялось под самый потолок. Он схватился обеими руками за шею, пытаясь остановить собственную кровь.

Кровь с едва слышным стуком падала на белоснежный холст. Как капли дождя по зонтику. Стук становился все чаще. В панике Амир попытался извернуться всем телом, но лишь сильнее раскачивался на тросах. Внезапно конструкция начала двигаться вперед. Конвульсии становились все сильнее – он пытался вырваться из оков, но лишь сильнее разбрызгивал содержимое своих сосудов.

Грегори лежал под кровавым дождем и, кажется, улыбался с закрытыми глазами. Кровь капала ему на лицо, тело, даже на причиндалы между ног. С ужасом Амир смотрел