Королева Виктория - Кристофер Хибберт

С течением времени Джон Браун становился все более самонадеянным, все более высокомерным и тем самым настраивал против себя других. Остальные слуги завидовали ему, а придворные возмущались его наглостью и люто ненавидели за слишком привилегированное положение. Он стал «слишком властолюбивым и заносчивым, — говорил о нем лорд Карлингфорд. — Ни один слуга не имеет возможности продвинуться по службе, минуя этого хитрого интригана. А он не поддерживает никого, кому не нравятся его манеры... Некоторые из придворных всячески потакают Д.Б. и делают ему дорогие подарки и т.д., а он презирает их за это. Однако при этом он безгранично предан королеве и готов сделать для нее все, что только потребуется». А поскольку королева полностью зависела от Джона Брауна и никогда не выезжала из дворца без преданного слуги, доктор Дженнер и сэр Чарльз Фиппс решили в конце 1864 г., что в интересах здоровья ее величества будет лучше, чтобы Джон Браун перебрался из Балморала в Осборн и как можно чаще находился с ней. По крайней мере он может заставить ее выйти на свежий воздух, что не удавалось никому из других слуг и придворных.

К началу 1865 г. мистер Браун получил повышение по службе и стал руководителем всей королевской прислуги в Балморале, отвечая как за внутренний порядок, так и за все, что происходило за пределами дворца. А к концу 1872 г. его ежегодное жалованье достигло небывалой для такой должности суммы — 400 фунтов. В письмах к Джону Брауну королева стала все чаще употреблять слово «эсквайр» («господин») и называть его своим «другом» и «наиболее доверенным слугой», который, по ее словам, не взял за все это время ни единого выходного дня и ни разу не покинул свой пост. «Он приходит в мою комнату после завтрака и обеда, чтобы получить необходимые распоряжения, — писала королева старшей дочери. — И все он делает правильно и своевременно. У него прекрасная память и сообразительный ум. К тому же он безгранично предан мне и готов выполнить любое поручение. Я всегда чувствую, что в моем доме рядом со мной находится верный и преданный друг, которому можно доверить любое дело. Одному Богу известно, как я сейчас нуждаюсь в такой помощи и поддержке. В большом доме, где много людей, много забот и при этом нет хозяина, такой человек просто необходим». «Он по-настоящему предан мне, — писала королева королю Леопольду, — и меня это очень успокаивает».

А среди окружения королевы недовольство высокомерием Джона Брауна и его доминирующим положением при дворе стало быстро превращаться в откровенную ненависть. Он не любил, когда в комнате для курения собиралось много мужчин, которые дымили там почти всю ночь, поэтому он отдал распоряжение запирать эту комнату сразу после полуночи. Кроме того, ни сыновьям королевы, ни зятьям не позволялось курить в ее присутствии, что тоже вызывало раздражение близких родственников королевы. Сам же Джон Браун пыхтел своей трубкой, ничуть не заботясь о здоровье госпожи. Браун очень не любил, когда его в любое время дня и ночи вызывали для решения самых мелких хозяйственных вопросов, и приказал конюшим не беспокоить его по пустякам, поскольку он просто не в состоянии вникать во все, да к тому же «его придворный статус при этом принижается».

Однако наибольшее количество врагов он нажил себе бесконечными ссорами со слугами и придворными: не поладил с королевским капелланом, повздорил с немкой-библиотекаршей, поругался с управляющим имением, часто бранился с министрами, а однажды допустил непростительную вольность и остановил доклад премьер-министра Гладстона довольно бесцеремонной фразой: «Вы уже достаточно сказали». Кроме того, он разругался с принцем Альфредом, герцогом Эдинбургским, а когда его все же заставили принести извинения, а после этого сообщили, что его королевское высочество вполне удовлетворен этими извинениями, он нарочито громко проворчал: «Я тоже удовлетворен». Джон Браун часто ссорился с помощником личного секретаря королевы Артуром Биггом, а однажды заявился в его кабинет и сказал, что тот не пойдет на рыбалку вместе со всеми. «Ее величество полагает, — с едкой ухмылкой добавил он, — что вам следует хоть немного времени уделить своим непосредственным обязанностям».

Правда, Джон Браун не осмеливался ссориться с дочерьми королевы, но и они были им крайне недовольны. Так, например, принцесса Алиса жаловалась, что «только ему одному было позволено говорить с королевой на любые темы, а мы, ее дочери, вынуждены были ограничивать себя только тем, что не расстраивало ее, не портило ее настроения или что она сама хотела от нас услышать». Были, правда, и те, кто считал, что королева порой просто-напросто боится своего слуги, в особенности когда тот бывал пьян[49].

Однажды Генри Понсонби обнаружил Джона Брауна в стельку пьяным на диване, в то время как королева ждала его в своей карете, чтобы совершить обычную вечернюю прогулку Не долго думая Понсонби запер Брауна в его комнате, спустился вниз, «погрузил в карету ящик с продуктами» и отправился с королевой, не сказав ей ни слова. «Королева сразу же догадалась, в чем было дело, — вспоминал позже он, — но не придала этому никакого значения. Впрочем, она не обращала на это внимания и в других подобных случаях».

В 1867 г. королеву с большим трудом уговорили принять участие в военном смотре в Гайд-парке, и она согласилась, на этот шаг при том непременном условии, что с ней будет находиться Джон Браун. Министры категорически возражали против участия королевского слуги в столь важном государственном мероприятии. Королева пришла в ярость и заявила министрам, что не позволит, чтобы ей указывали, когда, где и с кем она должна покидать свой дворец, тем более если речь идет о «комфорте и безопасности». К счастью, военный парад был отложен совсем по другой причине и очередного скандала удалось избежать. Одному из своих конюших королева сказала, что было бы глупо предполагать, что ее карета будет подвергнута нападению разъяренной толпы, если она появится та военном смотре в сопровождении «бедного и доброго мистера Брауна». Все негативные чувства, направленные против Брауна, раздувались еще сильнее представителями высших слоев британского общества, которые выражали недовольство тем, что им «так и не удалось вытащить королеву из добровольного затворничества».

Итак, влияние Джона Брауна на королеву продолжалось, а многочисленным посетителям Балморала и Осборна оставалось лишь удивляться его масштабам. Однажды утром один из многочисленных зятьев королевы решил поохотиться в королевских лесных угодьях, но с ужасом обнаружил, что до него там побывал мистер Браун и распугал всю птицу. А другой родственник королевы вспоминал, что в Балморале Джон Браун специально посылал слугу на озеро, чтобы узнать, есть ли там рыба. Если рыба клевала плохо, то он наотрез отказывался идти на рыбалку с королевой, и та вынуждена была рыбачить со своим личным врачом. Его самодовольство и амбиции стали притчей во языцех.

«Когда мэр города Портсмута приехал просить королеву почтить своим присутствием военный парад добровольцев, — отмечал в дневнике Генри Понсонби, — личный секретарь отправил эту просьбу королеве и стал ждать приватного ответа, чтобы в случае отказа как можно более деликатно сообщить его мэру. И пока они сидели в комнате конюших и ждали ответа, в дверь просунулась голова Брауна. «Королева сказала свое однозначное «нет»», — промычал он и захлопнул дверь, не дав себе труда объяснить причину отказа». Примерно так же вел себя Джон Браун и в тех случаях, когда решался вопрос, кому из числа придворных нужно обедать с королевой. Он просто просовывал голову в дверь, бесцеремонно оглядывал присутствующих, а потом говорил: «Все, кто сейчас здесь, будут сегодня обедать с королевой».

Однако наибольшее возмущение придворных вызывало поведение Джона Брауна во время многочисленных шотландских егерских балов-маскарадов. «Какое грубое животное этот Браун, — недовольно проворчал лорд-канцлер. — Конечно, я знаю, что такой бал не может продолжаться без него, но я даже представить себе не мог, чтобы простой слуга настолько грубо обращался с королевой». А камердинер королевы лорд Рибблздейл так описывал один из подобных сумасшедших балов-маскарадов, на котором присутствовала королева:

«Мы были все одеты в шотландскую национальную одежду и отплясывали совершенно фантастический танец под названием «Цветы Эдинбурга». Даже для опытных танцоров исполнение этого сложного танца требует максимальной сосредоточенности и осторожности, если не сказать — здравого ума. Самое главное здесь — быть в нужном месте и в нужное время, что мне удавалось с большим трудом. В какой-то момент меня толкнули в спину, я упал прямо под ноги королевы, а вслед за этим послышался грозный окрик: «Куда ты прешь?!» Это был мистер Браун, который с некоторых пор являлся главным королевским церемониймейстером. После исполнения нескольких каледонских танцев мистер Браун подошел к королеве и спросил: «Ну, что теперь предпочитает танцевать ваше величество?» Вспомнив о большом количестве присутствующих здесь англичан, королева предложила какой-то сельский танец, однако это не получило одобрения Брауна. «Сельский танец!» — недовольно воскликнул он и сердито повернулся на каблуках.