Творец, субъект, женщина: Стратегии женского письма в русском символизме - Кирсти Эконен

228

Тут можно указать на символику лаврового венка в античной культуре, а также на многочисленные повторы и вариации этого мотива в литературе и культуре вплоть до нашего времени. Программное стихотворение Брюсова «Поэту» заканчивается строками «И помни: от века из терний / Поэта заветный венок». Можно указать также на плетение как на литературоведческую метафору. См. дискуссию Н. Миллер (Miller 1988, 77–101) с Р. Бартом о понятиях текста, смерти автора и положении женского автора в «текстильном» контексте.

229

NB: визуальное сходство паука с буквой «Ж».

230

Гендерная точка зрения на творчество и субъектность возникает, например, в драме «Святая кровь» и во включенной в нее «Песне русалок», в которой русалки, ищущие «души», поют.

231

В качестве примера можно указать, например, на дискуссию о роли искусства и «Поэта»: ответ Андрея Белого на программную статью Брюсова «Священная жертва» называется «Венец лавровый» (Золотое руно. 1906. № 5. С. 4–44). Центральное место в этой дискуссии занимает вопрос о творческом субъекте. Также можно указать на традицию символистов публиковать именно венки стихов, т. е. тематически связанные циклы, как, например, «Stephanos» (Венок) Брюсова 1905 года.

232

К теме природного творчества как соответствия стихосложения Гиппиус вернется в стихотворении «Поэту родины» (1911), которое посвящено А. Меньшову. Стихотворение представляет родину как материал для творчества поэта-творца. Интересно, что поэт родины, кому посвящено стихотворение, — «А. Меньшов» — является женщиной (Поликсеной Соловьевой), прячущейся под этим псевдонимом. В данном стихотворении творческий субъект (женщина под маскулинным псевдонимом) выступает в оппозиции но отношению к природе как фемининная категория. В отличие от стихотворения «Женское», в «Поэту родины» более явно выражена модель, согласно которой фемининное является предпосылкой маскулинного творчества. Тем самым стихотворение «Поэту родины» подчеркивает специфичность и амбивалентность стихотворения «Женское» по отношению к гендерному порядку символистской эстетики.

233

На эту тему см.: Hasty 2002, 199–200.

234

О самоконструировании поэтической идентичности у К. Павловой см. также: Sanler and Vowles 1998. К теме значения К. Павловой для авторов-женщин символизма я вернусь в следующей главе, посвященной Л. Вилькиной.

235

Кристева говорит не об авторе-писателе, но о говорящем субъекте, обозначая этим различие между сознательным стремлением автора («писателя») и письмом как процессом, в котором участвуют различные силы, не всегда осознаваемые самим автором.

236

Кристева поясняет взгляды Лакана в книге «Polylogue» (1977).

237

Дискуссию на эту тему смотрите, например, в книге «Gender Trouble» Дж. Батлер (Butler 1990). В главе о Моник Виттиг (Monique Wittig) Батлер, придерживаясь своей главной темы — лесбиянства, сопоставляет идеи М. Виттиг, С. Бовуар и Л. Иригарэ об онтологии и субъектности женщин. Батлер показывает, как по-разному они понимали дискурсивную власть языка. В то время как Виттиг воспринимает язык (систему языка) как властный, Иригарэ считает его эластичным, хотя и определяет субъектность в качестве маскулинной категории. Общей основой их теорий являются размышления Бовуар, допускающие различные интерпретации.

238

Пользуясь выражением С. Лансер, деятельность Гиппиус можно характеризовать как «acts that may have profited individual writers or texts, but that have surely also reinforced the androcentrism of narrative authority» (Lanser 1992, 16). Ср.: Forrester 1991, 111.

239

Ср. характеристику Симоной де Бовуар сексуальности через андрогинность, хотя для нее основой андрогинности подразумевалась маскулинность. Позднее Каролин Хейлбрун (Heilbrun 1973) показала, что андрогинная теория основана на представлении, что сексуальные роли — это социально обусловленные конструкты, которые могут быть отброшены. Таким образом, идеал андрогинности по-прежнему имеет утопическую природу.

240

Об идеале синтетичности у Гиппиус пишут, например, К. Эберт (Ebert 2002, 40–41) и К. Боровец (Borowec 1999, 685).

241

В этой связи уместно указать на сходность позиции Гиппиус на идеал андрогинности у В. Вульф. Ср.:

«The normal and comfortable state of being is when the two live in harmony together, spiritually cooperating. If one is a man, still the woman part of the brain must have effect; and a woman also must have intercourse with the man in her. (…) It is when this fusion takes place that the mind is fully fertilized and uses all its facilities».

Э. Шоуолтер (Showalter 1977) в главе «Virginia Woolf and the Flight into Androgyny» рассматривает эволюцию идеала андрогинности у Вульф.

242

Брайдотти так суммирует мысли Кристевой: «A: cording to Kristeva, in effect, if the feminine wants to be truly revolutionary, it must know how to surmount the limits of femininity, and have the capacity to do so, and become other than woman: the subject of a new individuality. What will occur through feminism is not simply the end of the oppression of women, but a complete revolution of the cultural order, a new, neuter singularity» (Braidotti 1991, 235–236).

243

О философии любви Гиппиус как о революционной программе см. ст.: Hetherington s.а.

244

Позднее в статье «Женщины и женское» Гиппиус (Гиппиус 1971, 174) напишет о физическом изменении человека, которое необходимо для преобразования гендерного порядка. Там же Гиппиус, в отличие от сказанного в «Зверебоге», утверждает, что в женском теле (в реальной женщине, по ее терминологии) преобладает «Ж».

245

Мысли Гиппиус о гендерном порядке раннего русского модернизма заинтересовали Н. Львову, которая, хотя и не упоминает Гиппиус, все же намекает на ее стихотворение «Она» в статье «Холод утра». Название статьи о новой женской поэзии является аллюзией на стихотворение Гиппиус «Она» (2). Можно заключить, что, пусть Гиппиус и не предлагала прямого решения проблем авторов-женщин русского символизма, ее мысли можно было воспринимать в феминистском ключе (ср. обсуждение статьи Львовой в гл. 4).

246

Невеста, мать и сестра являются категориями, значение которых получает адекватное объяснение в статье «Женщины и женское». Тут Гиппиус (Гиппиус 1971, 170) говорит о том, что в позиции невесты, матери или сестры реальная женщина (в отличие от «Ж») является личностью, но теряет личность («теряет существование») в позиции жены или любовницы (ср. с мыслями Иванова в статье «О достоинстве женщин», рассмотренными в 4-й главе, посвященной функциям фемининного).

247

Личные и литературные взаимоотношения Бердяева и Гиппиус всегда были сложными и напряженными, о чем свидетельствуют они сами в книгах «Дмитрий Мережковский» (Гиппиус 1951, 182) и «Самопознание» (Бердяев 1993, 360 прим.).

248

Так как книга «Смысл творчества» вышла до статьи Гиппиус «О любви», я имею в виду не прямую реакцию Бердяева. Проблема пола была в центре внимания обоих мыслителей с самого начала XX века, следовательно, можно предположить, что они знали позиции друг друга в этом вопросе.

249

Схожую мысль можно найти у У. Блейка, который противопоставляет гермафродитизм андрогинности, причем относит последний к творчеству (Battersby 1989, 91).

250

Об уродстве речь шла уже в 5-й главе, тема затрагивается также в главе о Л. Зиновьевой-Аннибал (гл. 10).

251

Описывая Гиппиус, Бердяев ссылается на строку ее стихотворения «Она» («Она холодная, она змея»). Как я показала выше, данное стихотворение является одним из тех, в которых Гиппиус говорит о восприятии фемининности в своей культурной среде (в том числе самим Бердяевым), но тут Бердяев использует это же стихотворение для характеристики самой Гиппиус!

252

Превращение лирического субъекта в мужчину в поэме «Последний круг» можно оценивать как результат всеохватывающего и продолжавшегося всю жизнь практического и теоретического стремления автора. Тут, кстати, еще одна точка совпадения с В. Вульф, особенно с ее произведением «Орландо».

253

Вилькина Л. Мой сад: Сонеты и рассказы. М.: Гриф, 1906. Помимо 30 сонетов, в книгу включены три рассказа: «Пафос жизни», «Умер» и «Ее руки». Некоторые из сонетов публиковались ранее, например, в журнале «Северные цветы» (1903. № 3) под заголовком «Из женских сонетов».

254

А. Белый считал, что в стихах нет «изысканности формы… откровений, новых слов, новых форм» (Перевал. 1907. № 3. Январь. С. 53), В. Брюсов подверг критике скудость и невыразительность художественных средств и устаревшее «декадентское» мировоззрение (Весы. 1907. № 1. С. 73). См.: Лавров А. В. Вилькина Людмила Николаевна (Русские писатели 1989, 442). А. Блок выразил свое отношение к сборнику в письме к Брюсову: «С Вашим отзывом о сонетах Вилькиной я совершенно согласен» (Блок 1962–1969, т. 8, 179). Розанов, автор весьма своеобразного предисловия, также отрицательно отзывается о книге. Он отказывается от «конфетно-приторной» похвалы и предпочитает критику, и критикует сонеты за отвлеченность и символизм, потому что сам «не из сочувствующих этой школе». Об отношении Розанова к Вилькиной в целом можно судить по его письму З. Н. Гиппиус того же 1906 года, коша вышел «Мой сад» (Распоясанные письма 1991, 67–69).