Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

в имущественных правах. Эдварда объявили узурпатором, и Джон Невилл был вынужден совершить общественное покаяние в продолжительной ему верности.

При этом Ричард ощутил знакомую боль. Счастлив ли ты сейчас, Джонни? Он сильно сомневался.

Джон, писала Сесиль, не был восстановлен в положении графа Нортумберленда, но Уорвик забрал у Гарри Перси должность губернатора восточных границ с Шотландией и вернул ее своему брату. Ричард уже слышал новость. Эдвард состоял в тайной переписке с Перси, делая все, от себя зависящее для подпитывания подозрений, гарантированно терзающих душу Гарри, интересуясь, как долго последний рассчитывает сохранять графство, чтобы чувствовать себя в безопасности, пока Уорвик достаточно не укрепил личное могущество.

Братец Джордж занял прежее положение лорда-наместника Ирландии. Он также получил назначение наследником Ланкастеров, если у принца Эдуарда и Анны Невилл не появится детей, и приобрел основание предъявить права на герцогство Йоркское в качестве старшего и рожденного в законном браке сына покойного герцога Йорка. Сесиль сжато прибавила, что ей пришло письмо от Джорджа, в котором тот просил ее прощения за парламентский акт, обвиняющий герцогиню в совершении супружеской измены. Джордж заявлял, что имя Сесиль запятнано Уорвиком, а он совсем не при чем.

Прекрасно зная свою матушку, Ричард прочел целые тома внутри единственного прочерка темными чернилами под словами "рожденный в законном браке". Он не удивился тому, что Джордж не осмелился посмотреть матери в глаза после этого последнего оскорбления. Юноша обнаружил, что чем больше росли его собственные проблемы, тем меньше и меньше давала знать о себе склонность терпимо относиться к безумствам брата.

Ричард вернулся к чтению, хотя и знал каждое слово наизусть. С новорожденным сыном Эдварда все было в порядке, как и с сестрами мальчика. Дядя детей ухмыльнулся, ни единого упоминания о матери детей, невестке Сесиль. Лондон затих, в ожидании, по мнению герцогини, того, что может произойти дальше. На текущий момент горожане приняли Ланкастера.

Только в последнем предложении матушка позволила появиться на поверхности своим чувствам, но и сейчас значительно сдержанным. "Наше дело - справедливо, Ричард, и мы одержим победу. Мой дорогой сын, вы не должны отчаиваться".

Первые абзацы письма, написанные Френсисом, изобиловали ходульностью, вымаранными зачеркиванием словами и чернильными пятнами дрожащего пера. А что он мог сказать другу, попавшему в изгнание? Их детские уроки светских любезностей такой темы не затрагивали, подумалось Ричарду с искрой черного юмора.

Но Френсис скоро пришел к обычному ритму. Он описал въезд Уорвика в Лондон. "Спесивый, как павлин". Упоминание о Джордже представлялось бы вернее, и было благоразумно покрыто чернилами. Кислым пером Ловелл красочно оживлял на страницах своего послания никогда не виденного Ричардом Гарри Ланкастера. Длинные седеющие волосы, безвольно лежащие на воротнике голубого одеяния Эдварда, незамутненные детские глаза, покачивание в седле, подобно мешку с соломой.

Король Англии, подумал Ричард, с изумлением и справедливой степенью горечи. Уорвик, должно быть, потерял разум вслед за Гарри.

Френсис также сообщал, с намеком на искреннюю жалость рассказчика, что, по слухам, Гарри накорябал на стене личных покоев в Тауэре - "Величие - это лишь забота".

Ричард наскоро пробежал остаток уже знакомого письма. Он позабавился насмешливому выражению Френсисом сожаления о совершении ими морского путешествия в оздоровительных целях и был тронут его решительным признанием, как трудно дождаться весны, когда снова расцветет белая роза.

Не в первый раз со дня, когда материнский посланец привез ему письма, Ричард подумал, Христос хранит Френсиса, словно тот олицетворяет его представление о свободе действий. Молодой человек отложил письма, чтобы вновь наполнить кубок и опять его осушить перед чтением третьего.

Это письмо не было настолько измято и обтрепано, как два предыдущих, оно прибыло только вчера из Эйра в Артуа, где проживала сестра Ричарда, Маргарет. Ее послание сквозило упорной бодростью, почти неистово оптимистичной, такой же, какой была сама Маргарет во время их краткой встречи в Эйре, вскоре после прибытия братьев в Брюгге.

Она выражала уверенность, что Карл скоро сочтет возможным выделить английским изгнанникам более достойную лиц королевской крови сумму, чем те пять тысяч крон, которых Маргарет добилась от мужа, взяв на себя все расходы. Супруга Карла оправдывала и наводила лоск на факт, что герцог снова отказался встретиться с ее братьями, и ничего не говорила о продолжающемся пребывании при бургундском дворе герцогов Сомерсета и Эксетера, людей также преданных делу Ланкастеров, как и сама Маргарита Анжуйская.

Маргарет сообщала Ричарду, что Сен-Квентин, осаждаемый французами с 10 декабря, окончательно пал. Она признавалась в получении письма из Англии от одного из тех людей, чье благосостояние было важно им обоим, от человека, представлявшего безумие доверия медовым словам Уорвика. Герцогиня Бургундская пообщалась бы с Ричардом на эту тему подробнее, как только они увидятся в следующий раз. Но младшему брату не следует упоминать о ее словах Неду, по крайней мере, не сейчас.

Больше новостей, которыми стоило поделиться, не находилось, за исключением того, что Маргарита Анжуйская все еще пребывала во Франции, снова откладывая с отплытием в Англию... Как мало она должна была доверять Уорвику! На данный момент Маргарита оставалась в Париже, покинув Амбуаз на прошлой неделе, в сопровождении сына и его жены, ибо он окончательно вступил в брак с дочерью Уорвика 13 декабря. С ними также были графиня Уорвик и супруга Джорджа, по слухам, больная.

Дальше Ричард не читал, вернув письма во внутренний карман камзола. Он не вводил Роба в заблуждение, у молодого человека не было намерения остаться в одиночестве. В действительности, он приветствовал уединение. Как гость Грютхюзе, Ричард заставлял себя держать личные чувства в тугой узде, понимая, что не к месту и не осторожно сделанное замечание может взрастить слухи, способные использоваться Ланкастерами.

Но тут он обнаружил призрачность своего уединения. Ричарда окружали тени, сидевшие с ним за столом, опустошавшие с ним бутыль вина и смеявшиеся над ним с помощью воспоминаний, направленных лишь на причинение боли. Поэтому, когда молодой человек ощутил легкое прикосновение к своей руке и