Князь Святослав - Николай Кочин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Варвары скрывают подлинный состав войск, - сказал свите василевс. - С таким малым количеством не могли держать они оборону. Но как простодушен князь, видны все его ходы.
И он велел передать Святославу:
- Дадим не только хлеб, но и вино и мёд. Для союзников настежь открыты наши сердца и наши закрома. К тому обязывает нас добрый обычай.
Святослав отлично знал, как этот полководец-цареубийца захватил престол, воспользовавшись хитростью любовницы, как вскоре он обманул и предал и саму эту любовницу свою - царицу. И это узурпатор в беседе ссылался как на свидетеля его чистой совести на христианского бога, которого он каждую минуту своего славословия тоже нагло обманывал. И князь про себя решил, что напрасно так болезненно беспокоился о пропитании. Может быть его и брать от греков не следует, император может отравить пищу. Ещё раз князь обдумал всё то, что сказал Цимисхию и осудил себя. Зря настаивал, чтобы греки предупредили печенегов. Это может навести Цимисхия на мысль, что русские очень обеспокоены предстоящим отходом домой и следовательно, слабы. И тогда, под конец беседы, князь похвалил греческие обычаи, василевса, свиту и уменье их говорить пышно и учено. То есть князь расхваливал то, что больше всего ненавидел. И по тому, как улыбался василевс и как вслед за ним тут же эту улыбку царедворцы передавали друг другу, князь понял, что его слова пришлись им по душе.
Наконец василевс слегка склонил голову и молчал. Это же сделали и царедворцы. Святослав понял, что свидание закончено, взмахнул веслом, лодка покачнулась и отошла от берега.
Возвратившись в город, князь отдал срочное приказание грузить на судна скарб, припасы, подарки, золото, овощи и немедленно идти в Киев.
К вечеру следующего дня войско отплыло по Дунаю, выслав вперёд по обеим берегам реки конных разведчиков.
Цимисхий несомненно рад был миру, предложенному Святославом. Война измучила его, поэтому он согласился на личное свидание с князем, что по ромейским понятиям было высшей честью для противника. Святослав не был разгромлен, не капитулировал. Даже отступающий, Святослав был страшным врагом. Ромеи снабдили его провиантом, лишь бы скорее убирался. И обещали свободный пропуск на родину. Цимисхий дал заверение предупредить своих союзников печенегов, чтобы они не чинили никаких препятствий русским на дороге к дому. Святослав возвратил Цимисхию всех пленных греков, захваченных в бою, обязывался не вести войну против Византии ни своими силами, ни силами союзных народов и не посягать на херсонесские владения. Кроме того, русский князь обязывался оказывать военную помощь грекам. Но ромейский император не сдержал своих обещаний…
Глава 46
Огненная купель
Цимисхий приказал знати выехать из Константинополя в Доростол, чтобы всем были очевидны его необыкновенные воинские подвиги. Даже вытребована была сама василиса Феодора, которая не видалась с мужем с того самого дня, когда постояла с ним под венцом. Были раскинуты шатры, украшенные шёлковыми тканями и коврами, выписаны музыканты, певцы, шуты и мимы из цирка. Толпящемуся на улицах народу раздавали дешёвые сласти и вино.
Василевс велел оцепить город и не выпускать из него никого, пока не будут выловлены все изменники, переметнувшиеся на сторону Святослава. Соглядатаям ушникам велено было внимательно слушать, что говорят на площадях, на базарах, в домах за столом и доносить немедленно.
И вот к Василию Нефе, который ведал сыском, стали сгонять толпами этих проговорившихся. Всё это были случайно под руку попавшие и схваченные, трясущиеся от страха жители города, которые плохо понимали, что происходит, и считали войну и голод и вызванные ими страдания наказанием божеским. Они падали на колени, завидя сановников, что-то бессвязно лепетали, умоляли о пощаде; женщины были с детьми на руках, вопили, призывая на помощь всех святых. Спешно с ними расправлялись: отрезали языки, приговаривали к удавлению или к отрезанию ушей и носа, отрубали руки, ослепляли. Особо опасных сажали на кол или зарывали живыми в землю. Были и такие, которых публично сжигали живыми на кострах.
Жестокость ромеев носила традиционно утончённый характер. Если варвары просто зарубали преступника, то византийцы наслаждались мучениями жертв: сперва они виновника ослепляли, потом четвертовали, надругались над телом, оскверняли его, прежде чем умертвить. Причём так поступали со всеми решительно: и с сановниками, и с епископами, даже с свергнутыми императорами. Сам Цимисхий прежде чем умертвить предшественника своего дядю Никифора, резал и терзал его тело. Даже женщины, приученные к этим зрелищам и обычаям, нисколько не уступали мужчинам в выдумках по части изощрённого мучительства.
На этот раз неумолимая жестокость выпала на долю не только тех, которые воевали против ромеев на стороне Святослава, но и тех, которые были вообще недовольны человеческим самоустройством на этой земле, хоть и не принимали участие в войне. Этих Цимисхий считал самым вредными еретиками, потому что они и само благоустройство в мире и богатство и знатность и земную славу ставили ни во что. Василевсу доносили, что во время Святослава подобные люди стекались в Болгарию, убегая даже из Константинополя. Особенно много он обнаружил в Доростоле беглых рабов, бедных и безземельных крестьян, которым в Болгарии при Святославе жилось легче.
Целыми днями Цимисхий вместе со своими вельможами растасовывал пригоняемых к нему славян. И он уже устал выносить смертные приговоры и ему захотелось повеселиться в кругу избранных дам, когда к нему привели старика в веригах, нечёсаного и лохматого с лихорадочным блеском в глазах. Старик не упал ниц, не просил пощады. Он глядел на василевса сухим испепеляющим взглядом.
- В чём его преступление? - спросил Цимисхий.
Наушник ответил:
- Он богумил. Хулит богатых, поносит всех, кто за царя. Сбивает с толку рабов и крестьян, чтобы они не работали на господина. Он не только чужую собственность ненавидит и считает греховным её иметь, он и сам не хочет никакой собственности.
- Неслыханная и вреднейшая ересь! Они, пожалуй, и саму мать-церковь посчитают ненужной!
- Не только ненужной, но и весьма вредной, - подсказал придворный историк. - Они кроме евангелия ничего не чтут, даже иконы, таинства, поклонение мощам…
- Кощенство! - произнёс свирепо Цимисхий. - Такому лучше на свет не родиться.
Василевс стал внимательно и брезгливо рассматривать еретика.
Через дыры платья просвечивало у старика грязное, синее тело.
- Он дошёл до такого безумия, что возвёл сам себя в апостольский чин. Его поймали как раз в тот момент, когда он хаял церковь и проклинал Твоё величие как слугу сатаны.
Цимисхий слышал о еретиках своего государства: об арианах, павликианах, о манихеях и знал про них одно, что они злейшие враги царя и церкви. И всех их он относил к своим личным врагам. Но богумилов считал извергами рода человеческого, для которых до сих пор ещё не придумано надлежащей казни.
- Кто ты такой? - спросил грозно василевс.
- Я - человек.
- А ещё?
- Сын божи.
- А ещё?
- Богумил. Богу милый.
- Знаешь ты, с кем разговариваешь?
- Скажешь, так буду знать.
- Я - василевс ромеев.
- А я - славянин. Христианин.
- Ты, говорят, мутишь народ, проповедуя бедность и неповиновение властям.
- Яко же и Христос.
- Значит ты с Христом на равной ноге?
- Пока он был человек, он был мне брат.
- Но он был и бог?
- Все люди, пока они люди, не боги, а все одинаковы…
- Значит и ты и я ничем не отличаемся друг от друга?
- Ничем. Бог во всех душах, будь люди бедные или богатые, черные или белые, ромеи или варвары, малы или стары, мужского пола или женского.
- Однако ты себя называешь апостолом?
- Так меня называют люди. Я им не перечу. Глас народа - глас божий.
- Вот я тебе посажу на кол, и все увидят, какой ты апостол.
- Премного меня обяжешь. Мучай тело, оно в твоей власти. Тело - сосуд сатаны. Его прельщает мясо, женщины и вино. Древо познания добра и зла было виноградное дерево, и Адам и Ева упились соком его. Тело - зло. Добро - душа и небо.
- Оставь бредни невежды, старик. Ничего ты не знаешь.
- Ничего не знать из противного истинной вере - значит знать всё.
В голосе звучала надменность пророка.
- Болтай больше… Как раз доболтаешься до казни.
- На, рви на части, жги огнём мой прах, умножишь мою радость перед богом. Возвеличишь мой дух.
Душан разорвал гнилое веретье на груди и обнажил на истязаемом в кровоподтёках и синяках теле железные вериги.
Цимисхий поморщился, а сановники вздрогнули и отвели от Душана глаза в сторону.
Душан шагнул, приблизился к царю:
- Что, царь, испугался? На-на! Режь, жги, мучай! Зажарь меня на огне или посади на кол, как всех этих посадил.
