Князь Святослав - Николай Кочин

- На, рви на части, жги огнём мой прах, умножишь мою радость перед богом. Возвеличишь мой дух.

Душан разорвал гнилое веретье на груди и обнажил на истязаемом в кровоподтёках и синяках теле железные вериги.

Цимисхий поморщился, а сановники вздрогнули и отвели от Душана глаза в сторону.

Душан шагнул, приблизился к царю:

- Что, царь, испугался? На-на! Режь, жги, мучай! Зажарь меня на огне или посади на кол, как всех этих посадил.

Он указал рукою в сторону улицы, вдоль которой корчились на кольях, вбитых в землю, заподозренные в ненависти к Цимисхию славяне, греки, венгры.

- Еретик. Ты и креста не целуешь, - воскликнул василевс, - а ещё учишь царей…

- Да, мы не почитаем креста, видя в нём орудие казни сына божия. Мы не почитаем икон, эту мазню ваших живописцев, это гнусное идолопоклонство. Мы осуждаем маммону богатства и призываем к братству и бедности. И за это вы нас гоните, как гнали Христа и его апостолов. Посмотрите на ваших пастырей, они жрут, пьют, ублажают своё тело в роскошных постелях с блудницами, угодничают перед властями.

Не стерпев этих слов, Варда Склир схватил Душана и зажал ему рот. Цимисхий остановил Варду: пусть Душан по глупости весь выговорится, тогда его вредоносное еретичество всем будет ясным и очевидным.

Душан продолжал всё в том же тоне непререкаемого пророчества:

- Помни, василевс! Праведник должен обладать добродетельным молчанием и слёзным даром. А тебя окружают распутные кобылы - бабы, да бесы - комедианты. Дни ты проводишь в войне, что есть грех, да в гульбе и пиршестве. Тьфу! Тьфу!

Душан плюнул в сторону василевса и свиты.

При царе Петре, при котором ромейское духовенство было особенно корыстолюбиво и назойливо, притом упорно внедряло церковный быт и в мирскую жизнь прихожан и требовало непрекословного повиновения царю и боярам («Царь и бояре богом суть поставлены»), богумилы, благодаря своей простоте, чистоте сердца и твёрдости духа приобрели большую любовь в народе. Каждого богумила, казнённого за свою веру, народ считал мучеником. И вот сейчас Цимисхий увидел, как воины, стоявшие тут, с мистическим умилением смотрели на Душана.

- Мятежник! - еле выдавил Цимисхий с отвращением, дыхание его спёрло от гнева.

Душан произнёс, как заклинание, громко и торжественно:

- Мы ненавидим войну и насилие! Мы ненавидим корысть и суету! Мы проводим время в кельях на молитве и в помыслах о боге… И не помышляем о власти. И к мятежу не призываем, царь. Мы - кротки. Не надо лгать!

Василевс поднялся с походного трона: лицо его перекосило от возмущения. Он приказал:

- Разжечь костёр и здесь, сейчас же на раскалённых углях его, мерзавца, зажарить.

И к ужасу своему увидел, что никто из свиты, ни из солдат не пошевелился. Все были объяты страхом перед этим, стоящим в лохмотьях и струпья диком, о котором шла молва, что сколько бы ни пытались его сжечь, огонь не брал.

Цимисхий обернул в сторону сановников своё искажённое гневом лицо. Все должны были исполнить его приказание наперегонки, как он привык к этому, а здесь стояли, как заворожённые.

Варда Склир приблизился к готовой вязанке хворосту, подсветил растопку. Сухой хворост быстро обнялся с пламенем и осветил багровым светом лохмотья старика, который не менял ни позы, ни выражения лица.

- Владыка, - прошептал на ухо императору всесильный паракимонен. - Мы рискуем быть скандально сконфуженными. Многие из еретиков продали душу дьяволу, и этот еретик может в огне остаться невредимым. Это произведёт ужасное впечатление на всех окружающих. А, главное, поколеблет власть трона.

- Были случаи? - спросил так же тихо опешивший царь.

- Были, владыка.

Иоанн Цимисхий колебался, и это всем передалось и все были безгласны и недвижимы. Вдруг Феодора подбежала к старику, сорвала с него лохмотья и бросила их в огонь. Все ахнули и застыли в священном трепете. Огонь мгновенно превратил лохмотья в пепел.

- Видите, военачальники! - сказала с укором царица. - Значит и паскудное тело его, как злостного еретика, тоже тленно.

И она решительно толкнула его в огонь.

Глава 47

Собака собаку не ест

Теперь Иоанн Цимисхий тщательно принялся выискивать изменников по всей Болгарии. Все пути и дороги от города были перекрыты, везде стояли сторожевые заставы и проверяли проезжих и прохожих. Василевс дал строжайший наказ во что бы то ни стало отыскать и Калокира. Но его нигде не находили. И вот однажды доложили василевсу, что Калокир явился с повинной сам.

- Как ты смел, презренный изменник, появиться ко мне на глаза? -вскричал василевс.

- Владыка, - ответил Калокир. - Это выявилось недавно, что изменник именно я, а не ты. Если бы я оказался на троне, то тогда ты бы был изменником.

Цимисхий любил остроумные дерзости, но только со стороны своих близких друзей. Остроумие Калокира его только обозлило.

- Наглец! Зачем ты явился? Почему не удрал в Киев с этим варварским князьком. Мог бы ты там обучать его богословию, ведь его мать христианка?

- Автократор, я хотел быть полезен тебе.

- Ты? Не бравший копья в руки. Чем же?

- Дельным советом, владыка. Я человек учёный и всё моё оружие - здесь!

Он ударил рукой по лбу.

- Вот я отрублю тебе голову и посмотрю, как это оружие тебе поможет.

- Ты сделаешь непоправимую оплошность, владыка. Ты не узнаешь того, что тебе в настоящий момент в первую очередь знать необходимо.

- Изворачиваешься, недостойный. Впрочем, отрубить тебе голову я сумею и после нашего разговора.

Калокир упал к подножию трона и стал целовать край одежды василевса. Он лежал вниз лицом, как то повелевал церемониал. И ждал повелений.

- Встань, блудный сын. И говори то, что может быть мне полезно. И знай, что всякая ложь или попытка увернуться от наказания отягчит твою участь.

- Трудно усугубить мою участь. Мокрее мокрого быть нельзя и голого раздеть невозможно.

- Ближе у делу. Без риторики. Я слушаю.

- Владыка, - сказал Калокир, - князь русов вовсе не хочет мира.

Иоанн Цимисхий тяжело вздохнул:

- Вот как! Откуда тебе это известно?

- Он отправился в Киев за новыми войсками. «Наберу новую дружину, - говорил князь, - и уж на этот раз не выпущу из рук хитрых греков».

Цимисхий нахмурился и задумался. Потом произнёс:

- Варвар есть варвар. Его исправит только могила. Одет как бродяга, и грамоте не обучен, а помыслы под стать самому Карлу Великому. Выходит, Калокир, надо готовиться нам к новым тяготам.

- Владыка, этого можно на сей раз избежать.

- Каким образом?

- Там, где бессилен меч, могущественна ромейская дипломатия. Уж это испытано.

- А-а! Дипломатия… Она не заменит солдата. Дипломатия - слова, слова, слова…

- Слово - тоже оружие. Оно ранит больше… Словом можно и убить…

- Очень ты красноречив, Калокир… Ты был и там услужлив, когда переметнулся на сторону Святослава, врага.

- Нет опаснее врага, чем бывший друг… Это мы испытали оба, василевс.

Это намёк был дерзостью неслыханной, близкой к оскорблению, но Цимисхий принудил себя признать, что недостойно василевса опуститься до обиды на изменника. Всё же он уязвил Калокира:

- Твой «брат» Святослав покинул тебя в тяжёлую минуту, а ведь клялся в дружбе до гроба… Ты - лишился всех прав, состояния и титулов. Стал - ничтожеством вроде проходимца Душана. А ещё мечтал о царском троне. Погляди на себя, кем ты стал. Ну как ты, Калокир, расцениваешь теперь вое положение?

- Здоровье может оценит только тот, кому приходилось его терять. О, богопоставленный, богопрославленный, боговенчанный! Благодетельное внимание василевса может оценить только тот, кто испытал горестное состояние опалы и пришёл к надежде увидеть лучезарный свет твоего величества. Опала и возвышение в жизни как день и ночь, и чем темнее была ночь, тем благодатнее и радостнее кажется нам свет нового дня, свет солнца. Я могу быть тебе бескорыстно полезен и тем искуплю грех вероломства. Только одно это утешение и осталось у меня, о, мой святой владыка царь.

- Утешение? Не лицемеришь ли опять? В тебя трудно проникнуть… Подумать только: изменить своему василевсу ради варвара, который носит холщёвую рубаху как простой солдат, ест сырую конину, и вместо постели спит на седле, положенном на сырую землю.

- Все мы когда-нибудь нарушали клятву своему василевсу, - ответил Калокир.

Иоанн Цимисхий понял, куда он метит, и сказал сердито:

- Болтай да не забалтывайся. А если в самом деле у тебя есть что дельное сказать, говори:

- Сперва попрошу у Вашего величества внимания выслушать краткую историческую справку.

- Твою?

- Нет. Василевса Константина Багрянородного.

- Я внимаю.

- Ещё Константин Багрянородный, покровитель наук и литературы, сам написал обширное сочинение «Об управлении государством» и дал нам в руки нить, ведущую к цели.