Иван Берладник. Изгой - Галина Романова

    Эпарх удивлённо похлопал глазами:

    - Как? А разве это не любимое блюдо русских?

    - Любимое блюдо русских - хлеб. И щи. И уха.

    - Что такое «уха»?

    - Рыбный суп.

    - Ой, - эпарх всплеснул пухлыми ручками. - Я прикажу назавтра приготовить тебе суп из рыбы. Здесь много рыбы. Есть даже угри!

    Иван про себя застонал - он уже понял, что у эпарха Салоник свои понятия о том, как живут русские.

    Они выпили разбавленного виноградного вина, отведали «русскую баранину», после чего перешли к остальным блюдам. Ивану кусок в горло не шёл. Суетливость эпарха давно раздражала. Хозяин подметил сумрачность гостя.

    - Скажи, в чём твоя печаль, Иоанн? - спросил он.

    - Сам ведаешь, эпарх, - ответил тот по-гречески. - Тоскливо мне здесь. Как птице в клетке…

    - О, эту беду легко поправить! - Теодор Скиф взмахнул руками. - Сам понимаю, что эта жизнь не для тебя. Императору нужны такие люди, как ты. Стоит тебе поклясться в верности Мануилу Комнину, как он тут же даст тебе под начало легионы и пошлёт воевать. А там, глядишь, станешь, как я, правителем целой провинции…

    - Лучше бы он отпустил меня на Русь, - Иван отвернулся к окнам. - Не могу я здесь жить! Скажи, ты послал гонца в Константинополь?

    - Послал, - недовольно поджал губы эпарх. - Ответа до сей поры нет.

    - Пошли ещё. Я готов отслужить императору за возможность вернуться домой. Там у меня семья - жена и сын. Там мой дом.

    - Понимаю, понимаю, - замахал руками эпарх. - Но пойми и ты! У императора и без того много дел. Он не в состоянии ответить всем просителям…

    - Значит, надо просить снова и снова! Рано или поздно, а он заметит мои просьбы! - настаивал Иван. - Пошли гонца ещё раз!

    - Да пошлю я, пошлю, раз ты так хочешь! - отмахивался эпарх. Сказать по правде, он ещё ни одного гонца не отправил в столицу, ибо ещё до приезда высланного на поселение русского получил чёткий приказ - что бы ни случилось, отсюда князь-изгой уедет либо верноподданным империи, либо не уедет никогда.

    Однако Иван сумел настоять на своём, и гонец в Константинополь всё-таки отправился. В ожидании ответа князь чаще стал ездить к побережью. Права была Елена - Вырь, хоть и малый удел, а всё же свой. Чего не хватало ему дома, подле жены и сына? Захотел большей доли… А в чём она, эта доля? В том, что рискнул и проиграл? Или в том, что ему предоставляется возможность послужить Империи, побывать в землях, где не всякий князь бывал, повидать мир так, как никто из его соотечественников? А что потом? Смерть в бою на чужой земле, ради чужих людей? И безвестная могила в затерянных пустынях?

    Чёрные мысли теснились в душе. Чтобы не давать им над собой власти, Иван часто спускался в город. Глядя на людскую суету, ещё больше тянулся домой, но, пока был в городе и ездил по его грязным узким улочкам, отвлекался на простую суетливую жизнь жителей Салоник.

    Бывал он и на пристанях - там можно было услышать последние новости и сплетни из большого мира. Корабельщики знали, кажется, всё, а что не знали, то с удовольствием выдумывали - были бы слушатели. Обо всём - от войн, ведущихся в далёкой Европе, до имени очередной императорской наложницы - можно было узнать у приплывающих в Фессалоники торговцев.

    Иван ехал вдоль бревенчатых причалов, не замечая поклонов, которыми его награждали мореходы и купцы. Он смотрел поверх голов, не внимая гулу голосов…

    И вдруг вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна. Одеяние только что сошедшего с корабля человека показалось ему знакомым… Ну да! И речь! Русская речь!

    - Эй, человече!

    Иван кубарем скатился с коня, едва ли не бегом бросился к сходящим на берег людям.

    - Вы откуда? С Руси?

    - Вестимо, русские мы, - приятным бархатным голосом ответил сошедший первым. - Из Киева приплыли. Спешим на Афон, поклониться святым угодникам и помолиться за землю Русскую. А ты кто, человече?

    - Я тоже с Руси. Из Галиции… Галичан ли среди вас нету?

    - Галичан нет, - отвечали паломники, среди них были и старцы, и мужи средних лет, и двое юнцов с горящими глазами. - Из Киева тут люди, из Чернигова, есть со Смоленска двое…

    - Как там, на Руси? - Иван, как мальчишка, вертелся среди своих, заглядывал в глаза, с наслаждением дышал запахами кожи и овчины, всматривался в лица. Какие они открытые, красивые, полные внутреннего огня и силы! Не то, что греки - эти словно навек уснули или пребывают в мире своих нерадостных мыслей. Как он соскучился по русским людям! Он спрашивал то одного, то другого и с жадностью внимал ответам. Ему в радость было всё - войны с половцами, ссоры между князьями, рождения и смерти, всё-всё.

    - Помолитесь и за меня, - попросил он. - Душа на чужбине изболелась. Птицей бы полетел, в трюме вашей ладьи бы тайком поплыл - так домой охота. На что угодно бы решился! Передайте Богородице мои мольбы - пущай отпустят меня домой. Хоть умереть на Руси!

    - Да кто ты такой?

    - Князь я, Иван Ростиславов сын. Вырь, что в Посемье, моя вотчина. Там жена и сын.

    - Как же тебя сюда занесло?

    - С греками воевал, да в плен попал. Живу тут не то, как гость, не то, как пленник… Император на службу к себе зазывает, а я домой прошусь. Тоска здесь.

    - Терпи, - наставительно заметил старший паломников. - Ежели такое испытание тебе Господь посылает, знать, надобно нести крест свой, как он нёс.

    - Я терплю. Да только сердце изболелось… Помолитесь за меня, отцы, ибо сам я не могу - душа мятётся, покоя нет.

    - Помолимся, - утешил старший паломник. - Уповай на милость Господа. Авось, всё устроится…

    До самого отплытия на Афон Иван пробыл с русскими - дышал с ними одним воздухом, беседовал о Руси, вспоминал свои похождения, даже исповедовался, каясь во всех ошибках. Верилось - чем откровеннее будет он, тем точнее донесут его просьбу богомольцы до святого места и тем вернее судьба соблаговолит ему. И, когда они отплыли до Святой Горы, долго глядел им вслед, ощущая, как растёт в груди пустота и боль. Словно сердце отпускал с ними в дорогу.

    Но когда ладья, отчалив от берега, скрылась из вида, Иван словно проснулся. Господь помогает смелым. Может быть, молитвы паломников помогут ему в осуществлении его замысла - но и сам он не будет сидеть, сложа руки.

    Как почётному пленнику, Ивану полагалось денежное содержание - на дом, вина, прислугу и женщин для утех. Предполагалось, что, став на службу императору, он отработает все вложенные в него средства. Этими деньгами Иван сумел подкупить свою стражу, и те стали сквозь пальцы смотреть на то, куда и зачем ездит странный русский. Всё же главного он не раскрывал - как ни велико было вознаграждение, любой солдат мог получить награду, если выдаст план побега. А состоял он в том, чтобы, когда русские паломники поплывут обратно, тайком пробраться на их судно и в трюме покинуть ненавистные Салоники.

    Уже всё было готово, и русская ладья должна была со дня на день пристать к берегу, дабы пополнить для обратного пути запас воды и пищи. Иван опять пошёл на высокий скалистый берег, откуда были видны почти все Салоники, причалы и залив. Стоял пасмурный день, видно было плохо, но он до рези в глазах всматривался вдаль - не мелькнёт ли бело-полосатый парус? Если бы мог, полетел, как на крыльях, навстречу ему.

    Топот копыт он услышал не сразу и вздрогнул, когда окликнули по имени:

    - Архонт Иоанн! Перед ним стоял гонец:

    - Архонт Иоанн, вас приглашает к себе эпарх Фессалоник, благородный Теодор Скиф.

    - Не пойду, - ответил Иван, опять оборачиваясь на море.

    - Но у него для вас важные вести. Прибыли гонцы с Руси!

    Русь! Не может такого быть, чтобы всё было так легко и просто. Он строил планы, готовился рискнуть жизнью и честью, а судьба подкидывает странный дар. Что это? Ловушка?

    - Что за гонцы? - спросил, стараясь не выдать дрожи в голосе.

    - Из Галисии…

    …Нет, он не скакал - летел, как на крыльях. Гонцы из Галича? Возможно ли сие? Но почему бы нет? А вдруг заболел и умер братец Ярослав? Вдруг что-то переменилось на Руси и о нём вспомнили? Вдруг…

    Иван был готов к любому развитию событий, но, взбежав по широким ступеням в просторный дом эпарха и увидев его гостя, почувствовал, что радостное нетерпение покидает его - словно его выдуло ледяным ветром.

    Подле эпарха стоял Избигнев Ивачевич.

    - Ну, здравствуй, княже Иван Ростиславич, - радушно улыбнулся тот в седые усы и шагнул, раскрывая руки для объятий.

    - Откуда? - Иван отшатнулся. - Как? Какими судьбами?

    . - Ведомо, что не доверяешь ты мне, - покачал толовой боярин. - Я и сам не хотел ехать, да уломали меня.