Глазами женщины - Екатерина Кокурина

Кокурина Екатерина

Глазами женщины

Екатерина Кокурина

Глазами женщины

Сон

Тени пришли ко мне. Тени женщин, давно умерших, или никогда не живших. Кого только не было среди них! Блудницы и монахини, крестьянки и знатные дамы, красавицы и дурнушки... Все они были я и не я. Они тесным кольцом окружили меня, и каждая громко умоляла выслушать ее историю. Еще немного, и они растерзали бы друг друга, а может, и меня заодно. "Стойте! -- закричала я. -- Успокойтесь! Я выслушаю вас всех. Начнет... ну, вот, хотя бы ты..."

Судьба

О Финн Мак Кумал, зачем ты упрекаешь меня в измене? Зачем бередишь мои раны? Да, я виновна пред тобой, не спорю, но могла ли я поступить иначе, чем поступила?

Ведь ты, доблестный Финн, никогда не искал моей любви. Ты просто подумал, что настало время взять себе жену, и начал подыскивать ее. Ты пришел свататься ко мне, решив, что я буду тебе достойной супругой, раз красотой и умом превзошла всех дев Эрин. Разумом, а не сердцем, выбирал ты жену, о Финн! И все, что случилось после -- твоя расплата.

Сердце мое не знало любви. Все вокруг по кому-то вздыхали, но только не Грайне. Ни один прекрасный юноша не привлек моего взгляда. И мне, по совести, тогда все равно было, за кого выйти замуж. Вспомни, что я ответила на твое сватовство: "Стать женой Финна Мак Кумала для меня честь". И это воистину так, о Финн. Но только сердце мое молчало.

И после, на свадебном пиру, когда все пили чашу за чашей за молодую жену Финна, я радовалась и гордилась, а сердце все так же молчало. Вдруг две белых гончих, что лежали у моих ног, стали драться из-за брошеной кости. Какой-то светловолосый юноша подбежал и так ловко разнял их, что я рассмеялась. Юноша, улыбаясь, поднял на меня глаза, и мне показалось, что мир озарился. Это заговорило, наконец, мое сердце. Так пришла ко мне любовь к юному Диармеду, твоему племяннику.

Не думай, о Финн, что я сразу решилась изменить тебе. О, больше всего на свете я хотела бы, чтобы ты никогда не сватался ко мне! И, пока ты бражничал с воинами, я сидела и размышляла: "Финн, отважный предводитель Воинства Фианов, оказал мне великую честь, предложив стать его женой. Но Финн не любит меня, как и я не люблю его. Диармед самый красивый юноша, какого я видела, и в глазах его горит сама молодость. Сердце мое пылает от любви к нему. Так что же мне выбрать -- долг или сердце? Могу ли я заставить свое сердце молчать? Нет, никогда. Это судьба". И я решилась.

Дождавшись, когда ты и большинство воинов отяжелели от выпитого вина и уснули, я подозвала Диармеда и призналась, что полюбила его. Я стала просить его убежать со мной прямо сейчас, со свадебного пира. Но Диармед, хоть сердце его пылало так же сильно, как мое, не хотел предавать своего родственника и господина. Душа его содрогалась при мысли о подобном бесчестьи. И он хотел предпочесть долг любви.

Тогда я сказала:

-- Не думай, о Диармед, что ты так легко сможешь отвергнуть меня! А что, если против одного долга я поставлю другой? Я накладываю на тебя гейс и запрещаю когда-либо расставаться со мной!

И тогда Диармед смирился, ведь нарушить гейс -- еще большее бесчестье, чем предать господина. Подумай сам, о Финн, мог ли твой племянник поступить иначе? О, нет, все мы попали в сети судьбы.

В ту же ночь мы бежали. И хотя нас преследовали, словно оленей, мы были счастливы своей любовью. Но иногда Диармед мрачнел. Как-то раз он сказал мне:

-- Я ни о чем не жалею. Но сердце говорит мне, о Грайне, что недолгим будет наше счастье, а месть Финна будет ужасна.

Я возразила:

-- Финн Мак Кумал не только доблестен, но и справедлив. Позже мы повинимся ему, и он не сможет отказать нам в прощеньи. Ведь только любовь была виною нашего проступка.

Так я думала тогда. Что ты скажешь на это, о Финн? Где была твоя справедливость, когда ты обманом завлек своего племянника в западню и погубил его? Неужели душа твоя не содрогнулась от такого вероломства?

Когда Диармед услышал твой рог, призывающий на помощь, он, позабыв все распри, поспешил на твой зов. А я поспешила вслед за Диармедом, чтобы, если понадобится, встретить с ним вместе и смерть, и бесчестье. Скажи мне, о Финн, как случилось, что бесстрашный Диармед умер?

Ты молчишь. Разве месть так сладка, чтобы ради нее погубить родную кровь? Ведь ты не любил меня, Финн, и я не успела еще стать твоей женой -зачем же ты мстил? Ответь мне, ответь!

Ты плачешь! О, не плачь, не плачь! Прости меня, доблестный Финн, я не хотела быть жестокой. Я знаю, ты не мог поступить иначе, как не могла и я. Это наша судьба, злая судьба.

Спасение

Имам Ахмед ибн Ибрагим аль-Гази, прозванный Левшой, огненным смерчем прошелся по эфиопской земле. Стон и плач неслись отовсюду. Страна была разорена и разграблена, почти все церкви и монастыри -- разрушены. Среди того немногого, что еще уцелело, была драгоценнейшая жемчужина Эфиопии, Лалибэла.

О, Лалибэла, восьмое чудо света! Никто и никогда не создавал ничего подобного тебе! Огромные храмы, изваянные в скалах, уходят глубоко под землю, как другие возносятся высоко в небо. В тяжелые времена родилась Лалибэла. Построенные среди гор храмы-убежища несколько веков защищали христианство от нападений разъяренных мусульман. Мудрость и богатство, накопленные здесь, были неисчислимы. Но наступили времена, когда и Лалибэла должна была пасть. Имам Ахмед неумолимо приближался к ней.

Накануне того, как войти в Лалибэлу и предать ее огню и мечу, имам увидел страшный сон. Суровый голос, звенящий и пронзающий сердце, сказал ему: "Если имам не спасет завтра женщину, он умрет!" Левша проснулся в лихорадке, чувствуя тяжесть во всех членах. Страшные слова продолжали звучать в его ушах и заставляли сердце болезненно сжиматься. Имам стал искать женщину, которую он мог бы спасти, но ни одной женщины не осталось в округе -- все они разбежались и попрятались, напуганные приближением его войска. Полный недобрых предчувствий, имам Ахмед отправился осматривать храмы Лалибэлы, о чудесах которых ходили легенды.

Сумрачной и жуткой показалась ему Лалибэла. Бесчисленные подземелья, ведущие в самые недра земли, заманивали души в преисподнюю. Странные, вытянутые лики святых смотрели со стен, кто с укором, кто с насмешкой. Ужас все глубже проникал в душу Ахмеда. Ужас и ненависть к чернокожим монахам в черных рясах.

Войдя в Бетэ Ымануэл, самый большой и богатый храм Лалибэлы, имам приказал развести посреди храма костер и согнать к нему всех монахов. Странное дело -- чем ярче разгорался костер, тем сильнее бил Левшу озноб. Он поднял глаза и замер -- с потолка жутким взглядом, полным угрозы, на него смотрели двенадцать апостолов. Ахмед зажмурился и попытался справиться с собою. Тут согнанные в церковь монахи затянули заунывные псалмы. Отзвуки их голосов разносились по подземелью, рождая странное эхо, полное вздохов и всхлипов. "Зов шайтана!" -- ужаснулся имам.

-- В огонь! -- пронзительно закричал Левша. -- Всех монахов -- в огонь!

Не успели воины выполнить приказ имама, как невесть откуда в храме появилась женщина в белоснежных одеждах. Стремительно подбежав к костру, она прыгнула в огонь. Мусульмане застыли в растерянности, не зная что делать.

-- Назад! -- крикнул Ахмед, но голос его сорвался и перешел в хрип. -Назад!

Языки пламени лизали белые одежды женщины, но она, казалось, не замечала этого. Спокойно стоя посреди бушующего костра она заговорила, и имам вздрогнул -- ее голос был голосом из его сна:

-- Я не сгорю в огне, если ты, собака, поклянешься не губить Лалибэлу!

-- Клянусь! -- воскликнул Ахмед и бросился в костер, желая спасти женщину. Воины, пришедшие, наконец, в себя, поспешили на помощь имаму. У него, к счастью, успела только обгореть одежда, женщина же была вся покрыта ужасными ожогами.

Имам постепенно приходил в себя, к нему возвращалось всегдашнее спокойствие. В последний раз оглядев сумрачный храм он приказал:

-- По коням! Не будем задерживаться в этой обители шайтана!

Через час войско Ахмеда было уже далеко.

Так женщина спасла Лалибэлу.

Ребенок

Она родилась зимой. Быть может, она бы не умерла, родись она летом.

Она родилась девочкой. Если б она родилась мальчиком, она могла остаться жить.

Мы знали, что придется убить ее -- у нас не было иного выхода. Когда я рожала ее, я уже знала об этом. Своей жизнью она могла причинить смерть нам и другим нашим детям. Зима только началась, а мы уже голодали. Лишний рот стал бы для нас смертным приговором. С нами такое случилось впервые, но многие наши соседи уже не раз умервщляли детей, которых не могли прокормить. В Исландии жизнь сурова.

Мое сердце обливалось кровью при мысли, что мое дитя ждет смерть на самом пороге жизни. Как только я почувствовала приближение родов, я начала молиться всем богам, и нашим исконным покровителям, и новому Спасителю, весть о котором принесли люди с Юга. Я молилась, чтобы родился мальчик -- у Сигурда не поднялась бы рука убить крепкого и здорового мальчика, будущего воина и работника. У девочки не было никакой надежды на спасение.