Дау, Кентавр и другие - И. Халатников

Спрашивается: не противоречит ли демонстративный шаг П.Л. изложенной выше концепции об его отношении к влас­тям? Нет никакого сомнения, что Капица никогда не был го­тов прощать личной обиды, в том числе нанесенной ему влас­тями. Цену себе он знал, и чувство собственного достоинства у него было сильно развито. Однажды, уже в опальные годы, его пригласили к правительственному телефону в «Соснах», доме отдыха Совета Министров, расположенном неподалеку от дачи П.Л. Звонил Г.М. Маленков. Он сказал Капице: «То­варищ Сталин удивлен, почему вы перестали ему писать». знаю, что П.Л. ответил Маленкову, по-видимому, ушел от от­вета. Но, перестав писать Сталину, П.Л. показал ему, что он на него серьезно обижен. Тот понял и отреагировал на этот шаг звонком Маленкова. Неявка Капицы на юбилейное со­брание должна была еще раз показать Сталину, что П.Л. на него обижен. Так что дело сводилось к ссоре между ними, которая, как надеялся П.Л., рано или поздно будет разрешена. Что же касается реакции ректора МГУ, то она отвечала прави­лам того времени...

Кентавр

Пора рассказать о происхождении прозвища «Кентавр», ко­торым называли П.Л. Капицу и друзья, и недруги. Давать про­звища было обычаем в нашем сообществе. Ландау все называ­ли Дау, Померанчук был Чук, я — Халат. Это упрощало общение. П.Л. Капица тоже был не чужд этой традиции. Про него рассказывают такую историю.

Капица, который много времени провел в Англии, работая с Эрнестом Резерфордом, очень уважал его, считая своим учи­телем. В то же время Резерфорд отличался крутым нравом, это чувствовали на себе все его сотрудники. И Капица прозвал его «Крокодилом». Более того, даже на фронтоне Мондовской ла­боратории, которую Резерфорд построил для Капицы, был изоб­ражен скульптурный силуэт крокодила. Капица во многом ста­рался подражать Резерфорду, в том числе и в отношении сурового характера. Впрочем, возможно, тяжелым характером Петр Лео­нидович обладал сам по себе, от рождения, независимо от Ре­зерфорда — теперь трудно сказать, что откуда взялось.

Прозвище же для самого Капицы придумал А.И. Шальников, замечательный физик и добрейший человек, сыгравший значительную роль в создании Института физпроблем. За дол­гие годы совместной работы с П.Л. Капицей он хорошо изу­чил тяжелый характер последнего. Петр Леонидович мог быть и очень мягким, и очень жестким. Один знакомый А.И. Шальникова, впервые встретившийся с П.Л. Капицей, был шоки­рован его нелюбезностью (а возможно, и грубостью). Под све­жим впечатлением он спросил у Александра Иосифовича: «Так кто же ваш директор — человек или скотина?», на что Шальников дал мгновенный диалектический ответ: «Он — кентавр». Это прозвище прилипло к Петру Леонидовичу и прижилось, хотя его, естественно, употребляли за глаза. Но сам Капица, тем не менее, о его существовании знал.

В 1944 г. в Институте пышно отмечалось пятидесятилетие П.Л. Капицы. Все сотрудники придумывали к этому юбилею различные подарки. Его помощник и главный «оруженосец» Ольга Алексеевна Стецкая со всеми советовалась о том, какой сделать подарок от Института, чтобы он понравился Петру Леонидовичу. И тут А.И. Шальников в шутку предложил зака­зать настольную бронзовую фигуру кентавра с лицом Петра Леонидовича. Ольге Алексеевне, которая ничего не знала о прозвище, неожиданно понравилась эта идея. Она взялась за дело, нашла скульптора, заказала ему фигуру...

И вот, в самый торжественный момент, при гостях, при всем начальстве, собравшемся в кабинете юбиляра, Ольга Алек­сеевна торжественно, как рождественского гуся, внесла на вытянутых руках бронзового кентавра. У Петра Леонидовича при виде этого «подарка» так изменилось лицо, что Стецкая тут же развернулась, быстро вышла из кабинета, нашла завхо­за и велела ему немедленно спрятать фигуру подальше с глаз долой. Так, возможно, эта скульптура и лежит до сих пор где-нибудь на чердаке Института, вся в пыли и паутине.

В то же самое время сам П.Л. был острослов, любил шутить и играть со словами. В Лондоне он как-то заехал к послу И.М. Майскому, но не застав его дома, оставил записку: «По­слу и Послице. Приходил Капица». Летом, во время каникул, Капица путешествовал по Украине с Н.Н. Семеновым. Н.Н. на­думал показать ему заповедник в Аскания-Ново. Их там встре­тили руководители заповедника, они решили притвориться ино­странцами. Капица громко повторял, обращаясь к Семенову: «Кес ке сэ жоповедник?». Братьев Е.М. и И.М. Лифшицев на­зывал «лифчиками».

В 1964 г. праздновали в «капичнике» 70-летие П.Л. Я еще возглавлял теоротдел, и мы подготовили поздравление. Через зал был протянут транспарант, на котором было написано из­речение: «Только глупые люди не понимают шуток. П. Капи­ца». Я не уверен, что П.Л. это говорил, но в дальнейшем это изречение многократно цитировалось и приписывалось ему.

Далее, на подиуме, где сидел в своем кресле юбиляр, появился отряд пионеров (аспиранты) во главе с А.Ф. Андреевым, на котором был красный галстук и в руках барабан. Все это долж­но было напоминать ритуальные приветствия пионеров на съез­дах партии и других официальных мероприятиях. Приветствие наших «пионеров» исполнялось в стихах. Заключительное дву­стишие звучало:

Не ко двору Гайдуков и Гантмахер,

Пусть по добру отправляются на хер!

Имелось в виду, что незадолго до юбилея по необъяснимым причинам П.Л. не согласился оставить в ИФП двух молодых блестящих экспериментаторов — Г. Гайдукова и В. Гантмахера. После приветствия П.Л. спустился с подиума, подошел ко мне и сказал: «Очень остро». Просигналил, что шутку понял.

В беседах реакция П.Л. бывала часто неожиданной. В Ин­ституте долгие годы работал экспериментатор-виртуоз М.С. Хайкин. Будучи избранным членом-корреспондентом АН, он все еще оставался старшим научным сотрудником. Наконец, ре­шился и попросил П.Л. перевести его на должность заведую­щего лабораторией. Ответ П.Л. был таков: «Конечно, Миша, вы заслуживаете занимать должность завлаба. Но что я буду делать с вами через пятнадцать лет, когда вы прекратите рабо­тать?» Самому П.Л. было в это время лет около 80-ти.

В сложных ситуациях Капица применял неожиданные ходы, ставившие его оппонентов в безвыходное положение. Вот один из примеров.

28 апреля 1938 г. Ландау арестовали. Капица немедленно отреагировал, написав письмо И. Сталину, однако никакой реакции не последовало. 6 апреля 1939 г. Капица пишет пись­мо В. М. Молотову, в котором просит его обратить внимание НКВД на «ускорение дела Ландау». Реакция последовала очень быстро — через несколько дней П.Л. был приглашен в НКВД, где его принимала большая группа заместителей Берии во гла­ве с начальником следственной части НКВД Кобуловым. На столе лежали пять больших томов «дела Ландау». Кобулов пред­ложил Капице ознакомится с этими материалами. П.Л. мгно­венно понял, что после чтения этих томов затем последует дискуссия без всякой гарантии на успех. Тогда он сделал встреч­ный ход — задал Кобулову и всем присутствующим вопрос: «Вот вы утверждаете, что Ландау был немецким шпионом, что является преступлением. Но всякое преступление должно иметь мотив. Объясните, какие могли быть мотивы у еврея Ландау стать немецким шпионом?». Тут последовала немая сцена в духе Гоголевского «Ревизора». Вопрос Капицы поставил гене­ралов в тупик, они никогда до этого не задумывались о мотивах преступлений и даже не очень четко представляли себе смысл этого слова. Кобулов немедленно предложил прервать беседу, и через два дня он же запросил у П.Л. личное письмо Л.П. Берии с просьбой «освободить из-под стражи арестованного профес­сора физики Л.Д. Ландау под личное поручительство».

Через два дня, 28 апреля 1939 г., ровно через год после ареста, Ландау был освобожден. По-видимому, генералы, поломав голо­ву, так и не смогли найти ответ на вопрос Капицы о «мотивах».

Ландау и бомба

В августе 1946 г. в Лаборатории № 2 (как называли тогда Институт атомной энергии) был запущен первый советский реактор. С этого началось создание нашей атомной промыш­ленности и научных центров для работ над бомбой. Физики, привлеченные к Атомному проекту, имели право продолжать и свои мирные исследования — в отличие от американских специалистов, которые были изолированы от всего мира и на время полностью прекратили научную деятельность. За годы Атомного проекта наша физика не потеряла позиций в науке. Например, в физике низких температур — Институт физпроблем как был лидером в мировой физике, так и остался. Мы печатали статьи в научных журналах, я сделал обе диссертации по физике низких температур — кандидатскую и докторскую.

В нашем же Институте это началось так. В декабре 1946 г. меня перевели из аспирантов в младшие научные сотрудники, и Ландау объявил, что я буду заниматься вместе с ним атом­ной бомбой. В это время в теоротделе Ландау было всего два сотрудника: Е.М. Лифшиц и я. Задача, которую поручил нам Ландау, была связана с большим объемом численных расче­тов. Поэтому при теоротделе создали вычислительное бюро: двадцать—тридцать девушек, вооруженных немецкими элект­рическими арифмометрами, во главе с математиком Наумом Мейманом. Первой задачей была рассчитать процессы, про­исходящие при атомном взрыве, включая (как ни звучит это кощунственно) коэффициент полезного действия. То есть оценить эффективность бомбы. Нам дали исходные данные, и следовало посчитать, что произойдет в течение миллионных долей секунды.