Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

«Ревю» наконец вышла в марте, когда Маркс смог договориться с издателем, что отдаст долг из будущих доходов от продажи. В самом начале номера была опубликована первая статья из важнейшей серии под общим названием «Классовая борьба во Франции» {43}. При оценке последних выступлений во Франции Маркс впервые использовал выражение «диктатура пролетариата» (которое позже было радикально переосмыслено Лениным), которую он охарактеризовал как необходимый шаг на нелегком пути к созданию коммунистического государства.

«Этот социализм является декларацией о постоянстве революции, классовом господстве пролетариата как необходимом шаге на пути к отмене классовых различий в принципе, к уничтожению всех производственных отношений, на которых они базируются; к отмене всех общественных отношений, которые продуцируют эти производственные отношения; к перевороту в сознании и идеях, которые являются продуктом этих общественных отношений» {44}.

В первом выпуске Маркс также проводит интересную параллель между относительным спокойствием на континенте в 1849 году и открытием золотоносных жил в Калифорнии, что, по его словам, создало свою собственную революционную ситуацию, которая помогла начаться экономическому возрождению Европы. Но золото или не золото, говорит Маркс, следующий экономический кризис неизбежен; он прежде всего есть следствие ущербности новой экономической системы и неизбежно приведет к всеобщему восстанию {45}.

Маркс никак не смягчает свои слова, что могло бы успокоить буржуазных покровителей или читателей издания. Маркс, пишущий в «Ревю», — однозначно коммунист. Он обращается к пролетариату и говорит с пролетариатом, который, по словам Маркса, начал первую великую классовую битву нового общества в июне 1848 года в Париже. И если никто не готов поддержать эту борьбу, выйдя на улицу, то сам Маркс и горстка его коллег будут делать это посредством печати.

«Ревю» станет для Маркса крайне ценной интеллектуальной, идейной платформой, однако с самого начала будет ясно, что процветающим это издание не будет никогда.

Написана и отредактирована газета была в Лондоне, однако печаталась в Германии, где пресса была сильно ограничена законом; корректор и издатель (которые несли бы ответственность, если бы газета вызвала недовольство правительства) хотели передать набор цензуре. Это означало бы значительные сокращения в публикациях. С грехом пополам газета была опубликована {46}, но ее появление вызвало больше тревоги, нежели поддержки.

Немецкие власти были предупреждены о восстановлении Союза и его усилиях, направленных на агитацию в Германии. Более того, газета была организована и заявлена таким образом, что найти инвесторов было почти непосильной задачей. Возникли трудности с распространением, и хотя часть подписки была продана, расходов все это не покрывало {47}.

Маркс, Энгельс и Женни отчаянно искали средства, чтобы сохранить издание. Но так называемая «партия Маркса» была в слишком сложном положении: им нужны были деньги на газету — и в то же время они собирали средства в помощь беженцам. Добавьте сюда персональный финансовый кризис Маркса, о котором было известно гораздо большему количеству людей, чем сам Маркс хотел бы, — и совершенно неудивительно, что в скором времени его противники начали распространять слухи, будто он и его соратники присваивают себе деньги, предназначенные для беженцев. Кроме того, они предположили, чтобы уже розданные средства пошли исключительно коммунистам, оставляя других ни с чем {48}. Слухи эти были тем более опасны, что распространялись не только в Лондоне, но и в Германии, где были напечатаны в газетах в форме обличительных писем. Гнев Маркса, Энгельса и Женни можно сравнить разве что с их же разочарованием и бессилием — потому что иной валюты, кроме их собственной репутации, у них не было. В конфиденциальном письме к Вейдемейеру в мае 49 года Женни буквально кричит от боли и гнева по поводу их положения: «Я прошу Вас как можно скорее прислать нам любую сумму, которая поступает от продажи «Ревю». Мы нуждаемся в них крайне! Уверена, что никто не может нас упрекнуть в том, что мы жалуемся на то, что вынуждены были терпеть много лет; общественность никогда не была посвящена в наши частные трудности, поскольку мой муж крайне чувствительно относится к этим вопросам и скорее пожертвует всем оставшимся, чем пойдет с протянутой рукой, обходя наших демократов… Но он был вправе ожидать от своих друзей помощи, особенно в Кельне… ожидать более энергичной и активной заботы о «Ревю»… Вместо этого дело совершенно разрушено и уничтожено небрежным и неряшливым отношением… при этом нельзя даже сказать, что нанесло ему больший вред — проволочки книготорговцев и тех, кто управляет делами в Кельне, или отношением демократов в целом… А здесь мой муж совершенно раздавлен самыми тривиальными заботами буржуазной жизни, и так раздражает, что они требуют себе в жертву всей энергии, всей спокойной, ясной, тихой уверенности в себе, какую он только мог собрать в кулак, чтобы ежедневно, ежечасно вести эту нескончаемую борьбу…» {49}

В качестве иллюстрации Женни описывает Вейдемейеру обычный день из своей повседневной жизни. Фокси, которому исполнилось полгода, еще ни разу не спал больше двух часов за раз, с самого рождения мучаясь судорогами. Он все время находится между жизнью и смертью.

«От боли он так сильно стискивает челюсти, что у меня открытые раны на груди, и иногда кровь попадает в его маленький, дрожащий от плача ротик». Она рассказывает, как однажды во время кормления Фокси в квартиру вошла хозяйка и потребовала 5 фунтов, которые они были должны, а не получив их сразу, подняла такой крик, что Женни принуждена была оставить ребенка и заплатить. «Двое судебных приставов пришли в дом и арестовали то немногое, чем я обладаю, — постельное белье, кровати, одежду… даже колыбель моего несчастного младенца и лучшие игрушки моих девочек, которые при этом залились слезами. Он угрожали отнять все и отставить меня лежать на голых досках вместе с дрожащими от испуга детьми, с больной израненной грудью». Женни вызвала друга, Конрада Шрамма, который хотел помочь, но лошади, везущие его кеб, испугались, понесли, и он принужден был выпрыгнуть на ходу. С обильным кровотечением его принесли в квартиру Маркса — вот и еще один человек, нуждающийся в уходе и заботе.

На следующий день, рассказывала Женни, Маркс пытался найти другое жилье, но как только говорил, что у него четверо детей, ему отказывали. Наконец приятель помог арендовать им два номера в отеле на Лейчестер-сквер, но когда они начали перевозить вещи из квартиры в Челси, их остановили, поскольку в Лондоне запрещено переезжать после захода солнца.