Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

«Хозяин постоянно приходит к нам в сопровождении констеблей и заявляет, что мы хотим украсть его вещи, погрузив их вместе с нашим скарбом, что мы хотим сбежать, не заплатив, и уехать за границу… Через пять минут после начала скандала у нашего дома собралась толпа местных зевак, человек 200 или 300, весь сброд Челси».

Маркс и Женни и раньше попадали в затруднительные обстоятельства, но никогда еще не опускались до такого уровня унижения. Все их имущество стояло на улице, и теперь его нужно было заносить обратно и дожидаться рассвета {50}.

В конце концов они переехали на Лейчестер-сквер, но оставались там всего неделю, после чего хозяин их выселил. Это было снова связано с несвоевременной оплатой — но кроме этого еще и с жалобами от другх жильцов на постоянный плач маленького Фокси. Наконец на помощь им пришла мать Женни, дав достаточно денег, чтобы они смогли арендовать две комнаты (одна из них была не больше стенного шкафа) на Дин-стрит, 64.

Что касается газеты, то Маркс успел выпустить вего 6 номеров, после чего газета была закрыта. Маркс винил во всем отсутствие денег и преследование со стороны властей; Женни обвинила прусское правительство в блокировании продаж путем подкупа книготорговцев, имевших контракт на распространение {51}.

Дом на Дин-стрит во Французском квартале Сохо принадлежал еврею, продавцу кружев; раньше он сдавал квартиру члену Союза Генриху Бауэру. Бауэр, сапожник по профессии, провел эту весну в Германии, восстанавливая там филиалы Союза. Вывод, который он сделал, — «как во Франции в 1793-м, так сейчас в Германии». Его отчет описывал следующий этап революции; в нем отмечалась необходимость подготовить пролетариат, убедившись, что все повстанцы вооружены. В будущем, предупреждал Бауэр, рабочие больше не опустятся до того, чтобы «служить аплодирующей клакой буржуа-демократам»; он пообещал, что, как только нынешнее правительство в Германии будет свергнуто, Центральный орган Союза будет возвращен на родину {52}.

По словам Энгельса, работы Бауэра начали приносить свои плоды, но неприятный инцидент, произошедший через месяц после его приезда в Германию, пустил под откос все его усилия {53}.

В мае какой-то сумасшедший пытался убить короля Фридриха Вильгельма {54}. Агитация Бауэра в сочетании с обращением от радикального Союза и выпусков «Ревю» с их зажигательными статьями не оставили властям никаких сомнений, где искать виноватого. Консервативные газеты Пруссии объявили, что нападение было подготовлено в Лондоне окружением Маркса, а одна роялистская газета даже поместила сообщение, что Маркс был замечен в Берлине {55}. Как это уже бывало во Франции и Бельгии, прусские чиновники начали давить на английские власти, требуя депортировать опасных экстремистов.

Британский посол в Берлине принял конфиденциальный отчет от прусского министерства внутренних дел, в котором говорилось, что группа Маркса готовила заговор не только против Германии, но и против королевы Англии, возможно — в сговоре с британскими военными. В документе говорилось, что группа Маркса «официально обучала и обсуждала» убийство князей и имела в резерве для таких действий до 20 специально обученных людей. Доказательства того, что королева Виктория была в опасности, были совершенно очевидны, — говорилось в докладе, после чего приводились фразы, подслушанные шпиком во время предполагаемого совещания немецких беженцев в Лондоне: «Английский теленок не избежит своей участи. Английские лезвия лучшие, топоры остры, и гильотина ждет каждую коронованную голову» {56}.

Чтобы избежать преследований со стороны полиции, очень хорошо знакомых Женни и Марксу, они хотели переехать в сельскую местность, но у них не было на это средств {57}. Единственным средством борьбы оставался ответ в прессе, так сказать, клеветой на клевету. Для этого обратились в ведущие английские газеты. В письмах в редакции «Сан», «Спектейтор» и «Глоуб» Маркс, Энгельс и Виллих (с гордостью именовавший себя полковником повстанческой армии в Бадене) описывали всю абсурдность того, что их имена связывают с предполагаемым убийцей Фридриха Вильгельма, который по своим взглядам является ультрароялистом {58}. Они также опосредованно обратились к британской общественности, объявив себя жертвами пристального и необоснованного внимания агентов английской полиции.

«В самом деле, сэр, мы никогда не предполагали, что в этой стране существует так много полицейских шпиков — с ними мы имели удовольствие познакомиться за последнюю неделю. Мало того что какие-то сомнительные личности следят за нашими домами, прилежно занося в блокнот какие-то заметки каждый раз, когда кто-то входит и выходит; мы не можем сделать и шага без того, чтобы за нами не увязался кто-то из них; мы не можем войти в омнибус или кофейню, чтобы не оказаться в их компании или по крайней мере в компании одного из них… Какой прок может быть от этой скудной информации, нацарапанной у наших дверей жалкими шпионами, этими проститутками в мужском обличье, которых наверняка изгнали даже из рядов обычных информаторов и которым платят за их работу?» {59}

Англичане не слишком жаловали беженцев, особенно бедняков, с их неряшливыми бородами, предполагаемыми атеизмом и безнравственностью — но они были склонны игнорировать их, а не изгонять. Англичане были уверены, что их социально-политическая система настолько безупречна, что им незачем бояться радикалов, и для них предметом особой гордости было то, что в отличие от континентальных монархий их страна не лишала людей прав только потому, что они не согласны с ее политикой {60}.

Повлияло ли это публичное обращение на английское правительство — неизвестно, но против Маркса и его коллег никаких мер принято не было, а на запрос прусского правительства о депортации не последовало никакого официального ответа.

Почему же Маркс привлекал такое пристальное внимание? В раскладе сил 1850 года он — никто. Его имя было не известно за пределами европейской оппозиции, да и внутри нее — тоже. Он был никому не известным философом и журналистом. Живя под надзором, он не имел возможности влиять на широкую общественность, даже когда был при университете, а теперь у него не было и этого преимущества. Что касается академического авторитета, то он легко был списан со счетов, поскольку практиковал сомнительное по общим меркам преподавание.

Разумеется, прусские власти хорошо знали его как агитатора, и он был вечным бельмом на глазу у своего зятя, который собирался занять пост министра внутренних дел. Однако непосредственной угрозы он не представлял, он и сам это признавал. В большей мере он был удобным пугалом для прусского правительства. После 1848 года правительства государств Европы пытались обвинить в восстаниях прессу, которая, по их словам, преувеличивала степень социального недовольства и разжигала страсти среди вполне законопослушных граждан. Маркс был легкой мишенью для тех, кто искал виновников беспорядков и последующего насилия, отчасти потому, что его имя всегда было вязано с коммунистами, а те считались крайними радикалами; отчасти же потому, что очень мало кто стремился встать на защиту его позиции, уж больно неясной и самостоятельной фигурой он был.