Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Для своих политических соперников в Лондоне в вечно конкурирующей и враждебной эмигрантской среде Маркс тоже был удобной мишенью для обвинений и сплетен — не столько из-за своих убеждений, сколько из-за ядовитого темперамента. Будучи в том возрасте, когда мятежников обычно видят в образе романтических героев — как итальянца Джузеппе Мадзини и венгра Йозефа Кошута, — Маркс ни у кого не вызывал любви и восхищения {61}. Он столкнулся с высокомерным и агрессивным отчуждением. Некоторые из его злейших критиков были его бывшими соратниками или последователями. (Один высмеивал его, называя «всезнающим и премудрым молодым Далай-ламой Марксом».) {62} Философ Исайя Берлин предположил, что ужасающие условия существования уничтожили амбиции Маркса в первые годы пребывания в Лондоне, усугубив все негативное, что было у него в характере. «Череда мелких унижений и оскорблений, обусловленных его положением, разочарование из-за того, что он так и не стал лидером, которым всегда себя мнил, постоянное подавление его колоссального природного жизнелюбия — все это заставило Маркса сильно измениться, буквально задыхаться в пароксизмах ненависти и злобы… Он во всем видел заговоры, гонения и преследования, направленные против него» {63}.

За все это критиковать Маркса было легко. Однако за что его критиковали в действительности — так это за его очевидный потенциал.

Густав Техов — бывший прусский офицер, воевавший на стороне повстанцев в 1848 году. Он решил вступить в Союз коммунистов в Лондоне в 1850-м и встретился с Марксом и Энгельсом для обсуждения группы. Техов рассказывал, что Маркс произвел на него впечатление не только интеллектуального превосходства, но и подлинной значимости. «Если бы он имел такое же сердце, как интеллект; если бы он любил так же, как ненавидел, — я мог бы пойти за ним сквозь огонь, несмотря на то что он с трудом скрывал некоторое свое презрение ко мне, которое в конце концов выразил совершенно открыто. Он тем не менее является первым и единственным среди нас человеком, которому я без сомнений доверил бы роль лидера, ибо он обладает всеми нужными для этого качествами и не разменивается на мелочи, когда речь идет о великих делах» {64}.

Техов прекрасно описал суть интеллектуальной мощи Маркса и его личные слабости. Мысленно Маркс всегда имел дело с Большим Событием — и потому у него практически не было времени на всякие мелкие глупости и повседневные вопросы простых смертных; в том числе он не всегда понимал, какие последствия имели его действия для людей, которых он любил больше всего.

Тревожный пример такого отношения можно было наблюдать на следующий день после приезда Женни в Лондон 17 сентября. Организация беженцев 18 сентября избрала Маркса одним из пяти членов совета управляющих {65}, можно предположить, что он присутствовал на этом заседании. Возможно, он был избран заочно, но если нет — Маркс поступил черство по отношению к своей семье. Он был слишком болен, чтобы встретить своих измученных путешествием жену и детей на пристани — но чувствовал себя достаточно хорошо уже на следующий день, чтобы присоединиться к своим коллегам в пабе и быть избранным в комитет помощи беженцам. Если Маркс предпочел находиться на заседании — то это был всего лишь еще один из многочисленных эпизодов его жизни, когда он предпочитал семье нужды партии или работу.

Маркс, несомненно, заботился о своей семье, но предпочитал заниматься глобальными задачами, а не повседневностью, и потому Женни с детьми жилось очень трудно. Он был готов на любые личные жертвы во имя высокой цели — борьбы за изменение общества; однако его бескомпромиссная жесткость в борьбе против государства оборачивалась жестокостью к своим близким. Десять лет назад отец Маркса беспокоился о чрезмерном эгоизме своего сына, когда в Берлине Маркс самозабвенно боролся с младогегельянцами — и беспечно разорял при этом свою собственную семью {66}. Словно художник, целеустремленно преданный своей картине, Маркс переезжал с места на место, даже не сомневаясь, что семья следует за ним, потому что понимает важность его работы и признает его правоту. Эта уверенность в собственной правоте, возможно, в каком-то смысле ослепила его, и он не видел потребностей своей семьи.

А что же Женни? Показывала ли она когда-нибудь, что ей не так дороги идеи и цели Маркса, поскольку расплачиваться за них приходилось ей и ее детям? Все, на что мы можем опираться, — это ее письма, ее незавершенная автобиография и воспоминания ее друзей; однако на основании всего этого нельзя заподозрить, что в первые месяцы жизни в Лондоне ее лояльность хоть сколько-нибудь поколебалась. Конечно, она была женщиной XIX века, аристократкой — и традиция просто не давала ей никакого реального выбора, кроме как следовать за мужем и разделять его судьбу. Кроме того, она не хотела давать лишний козырь противникам Маркса — и потому могла не выражать протест открыто. Но даже при всех этих допущениях следует признать: Женни полностью разделяла взгляды своего мужа и полностью, до мелочей уважала потребности того, кого искренне считала гением. При всех его недостатках Женни любила Маркса, глубоко и полностью доверяла ему. Она осталась все той же юной романтической девушкой, которая, не колеблясь, бросила вызов обществу и семье, выйдя за Карла Маркса замуж; она считала дело его жизни и своим тоже. В своем письме Вейдемейеру, подробнейшим образом описывая их домашние и житейские неурядицы, она добавляет: «Не думайте, что я сломлена этими ничтожными страданиями, потому что я хорошо знаю: мы не одиноки в своей борьбе, а кроме того, я нахожусь в окружении самых любимых и близких мне людей, и мой любимый муж, основа и смысл моей жизни, всегда на моей стороне» {67}. Любой ее гнев был направлен только на тех, кого она считала предавшими Маркса. Любые жалобы она адресовала лишь правящему классу, борьбе с которым посвятил себя ее муж. Жизнь Женни была трудна, немыслимо трудна. Однако она никогда не обвиняла в этом Маркса. Все, чего она требовала от него взамен, — это верность.

Жизнь в Лондоне потрясла Женни, но это было внешнее потрясение, внутренний ее стержень не поколебался. Даже если бы она могла заглянуть в будущее, она вряд ли поверила бы, каким ударам и проверкам на прочность будут подвергаться ее сила и преданность мужу, который будет получать все новые политические и финансовые удары. А реальная трагедия Женни и вовсе будет личной…

20. Зальтбоммель, Голландия, август 1850

Когда я смотрю на здешнюю идилию, покоящуюся на мешках кофе, ящиках чая, тоннах селедки и бутылях масла, мне хочется стать поджигательницей и пройтись по стране с горящим факелом!