Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

В протоколах заседания нет ни слова о предшествовавшей расколу драме. Маркс, с его блестящим, как алмаз, и таким же острым и твердым умом, знал, что выйдет победителем из любого поединка интеллектов. Он мог проявлять свой вулканический темперамент в частных беседах и спорах — но в подобных встречах он, казалось, наслаждался тем, как срывается в истерику оппонент, сам оставаясь невозмутимым, рациональным и убийственно логичным. Так и случилось, когда Центральный комитет обсуждал и голосовал за его предложение переместить исполнительный орган Союза коммунистов из Лондона в Кельн; объявить прежний устав недействительным и переписать его, а также разделить лондонский филиал Союза на две группы, или «района», — обе они подчинялись бы организации в Кельне, но не пересекались бы друг с другом {30}.

Эти шаги были необходимы, утверждал Маркс, чтобы избежать скандального разрыва и выяснить все разногласия между членами Союза. Он пояснил, что лондонская группа разделена не только по личным причинам, но и по позиции в отношении следующего этапа революции.

«В то время как мы говорим рабочим — у вас есть 15, 20, 50 лет гражданской войны, чтобы изменить ситуацию и набраться сил для захвата власти, другие [другая фракция Союза говорит] — мы должны немедленно взять власть или отправляться в свои постели». Маркс сказал, что хотел бы видеть в своей фракции не более 12 человек, остальных может забирать лондонский Союз {31}.

Карл Шаппер был членом Союза со дня ее основания — и близким другом Маркса, — однако в этом вопросе они стояли на разных позициях. Шаппер был не согласен с «неторопливым» подходом Маркса; он сказал, что поедет в Германию сражаться, «хотя и ожидает гильотины». Если бы Маркс хотел расколоть Союз, он мог сделать это, но «в таком случае результатом стало бы существование двух Лиг — одна из тех, чьим оружием является исключительно перо, другая — для тех, кто предпочитает действовать другими методами» {32}.

Виллих молчал. Маркс пытался спровоцировать его на ответное выступление, но Виллих и еще один член Союза продемонстрировали полное презрение и покинули зал. Было проведено голосование, в котором участвовали только сторонники Маркса — и потому неудивительно, что его предложение о разделении было принято единогласно {33}. В течение двух дней Маркс и его коллеги также вышли из Образовательного союза немецких рабочих, а вскоре после этого порвали и с бланкистским Союзом революционных коммунистов. Энгельс, Маркс и Дж. Дж. Гарни написали письмо группе, приглашая их прийти в квартиру Энгельса на Дин-стрит, чтобы стать свидетелями того, как будет сожжен их договор {34}. В плане Маркса по моральному уничтожению Виллиха и его соратников оставался последний пункт: Маркс попросил новый Центральный комитет в Кельне изгнать из своих рядов лондонских диссидентов, говоря, что они провоцируют мятеж и нарушают устав и партийную дисциплину. Кельн одобрил его предложение {35}.

Победа Маркса над его врагами совпала с выходом «Коммунистического манифеста» на английском языке в газете Гарни «Красный республиканец». Это был первый английский перевод, кроме того, впервые были указаны имена авторов «граждане Карл Маркс и Фридрих Энгельс» {36}. Однако у Маркса не было времени, чтобы насладиться своим триумфом. Уничтожив своих соперников в Лиге, он породил целую армию врагов (называвших Манифест реакционным документом); между тем Энгельс готовился к отъезду в Манчестер. С его отъездом Марксу предстояло остаться в Лондоне с группой молодых соратников, у которых еще молоко на губах не обсохло. У него не оставалось интеллектуального компаньона, кроме Женни, и некому было помочь ему парировать неизбежные нападки и негативную реакцию со стороны тех, кто не принял его позицию по разделению Союза. Никуда не делись и финансовые проблемы. В конце октября Маркс писал Вейдемейеру (который с мая преданно выплачивал залог за серебро, оставленное Женни в заклад во Франкфурте), прося продать серебро и прислать ему деньги, семья не могла бы без этого выжить. Единственные предметы, которые он не хотел продавать — маленькая серебряная кружка, знаменитое блюдо и ножичек с вилкой, подаренные его пятилетней дочке Женнихен {37}.

Дети были единственным светлым пятном в жизни Марксов. Несмотря на драматичные переезды, проблемы с деньгами и политические неурядицы, холод и голод; несмотря на то, что их окружали люди, говорившие на чужом языке, — дети были отрадой. Женни описывала дочек: «Хорошенькие, цветущие и добросердечные девочки». Их «пухлый» трехлетний брат Эдгар был «образцом маленького юмориста и комика, вечно полным забавных идей. Весь день напролет этот чертенок поет песни — с огромным чувством и необыкновенно пронзительно, а когда он исполняет «Марсельезу» Фрейлиграта или «О, июнь! — «подари нам дело, дело, которого жаждут наши сердца», — то делает это столь оглушительно, что эхо разносится по всему дому» {38}.

Единственное дитя, страдавшее весь первый год жизни Марксов в Лондоне, страдало недолго. Генрих Гвидо Маркс умер от осложнений после пневмонии 19 ноября, вскоре после своего первого дня рождения. Маркс писал Энгельсу в Манчестер: «Наш маленький «поджигатель» умер сегодня утром после страшных конвульсий. Всего за несколько минут до этого он смеялся и играл… Ты можешь себе представить, что мы чувствуем. Твое отсутствие в такую минуту заставляет нас чувствовать себя еще более одинокими» {39}.

Четыре дня спустя Маркс пишет другу, что Женни находится в «действительно опасном состоянии нервного возбуждения и истощения. Она сама ухаживала за ребенком и боролась за его жизнь в самых сложных обстоятельствах, идя на величайшие жертвы» {40}.

Фокси, которого Женни называла «мое бедное маленькое дитя печали», был похоронен на кладбище квакеров, на Тоттенхем Корт, 41. Его крошечный гробик не пришлось нести далеко, когда семья шла в похоронной процессии. На шумных улицах Сохо похороны были обычным делом, и Марксы не привлекали ничьего внимания, что только усугубляло их горе. Они были лишь одной из множества семей, намертво зажатых в пасти нищеты, в то время как совсем рядом жили и процветали среди несметного богатства те, кому повезло больше…

21. Лондон, зима 1851

С этим всеобщим процветанием, во время которого производительные силы буржуазного общества развиваются настолько бурно, насколько это вообще возможно при буржуазных отношениях, не может быть и речи о реальной революции.

В 1851 году королева Виктория с гордостью заявила, что ее возлюбленный муж принц Альберт объединил все человечество под знаменем мира и процветания.