Блокада. Запах смерти - Алексей Сухаренко

– Одна смена отдыхает в караулке, другая бодрствует? – уточнил кто-то.

– Верно, – подтвердил офицер. – Два командира отделений разводящие, один – мой помощник. – Он оглядел всех и остановил взгляд на Сергее Мышкине: – Будешь моим помощником.

Однако назначение на эту должность обязывало весь караул пробыть в караульном помещении, и Мышкин срочно отреагировал:

– Разрешите обратиться!

– Что?

– Прошу назначить меня разводящим, – попросил старший лейтенант.

– Это еще почему? – поморщился недавний десятиклассник, недовольный тем, что его решение не понравилось подчиненному.

– Я разжалован и осужден за дезертирство, хотя на самом деле просто отлучился из роты на свидание с невестой, – начал на ходу придумывать Мышкин, пытаясь исправить ситуацию. – А рота была поднята в атаку и почти вся полегла под немецкими минометами. Меня сочли трусом. Теперь я хочу доказать обратное, поэтому прошу назначить меня разводящим. Отсиживаться в караульном помещении я не хочу.

Младший лейтенант задумался над словами командира отделения. С одной стороны, его подчиненный пытался изменить его решение, что ему очень не нравилось, так как подрывало его авторитет, но с другой стороны, по-человечески Скворцов понимал желание молодого человека отмыться от наложенного клейма.

– Товарищ младший лейтенант, да чего, нехай померзнет, раз ему так треба, – неожиданно подал голос другой сержант, пожилой украинец с уставшим болезненным лицом. – А я вместо него с вами в караулке службу справлю. А то у меня так ноги разболелись последнее время.

– Хорошо, – согласился младший лейтенант, благодарно кивнув украинскому дядьке, который помог ему с честью выйти из неловкой ситуации.

Смена караула на Ладоге должна была произойти после обеда. А пока личный состав получил сухой паек в виде четверти буханки хлеба, консервной банки с перловой кашей в бараньем жире, несколько маленьких кусочков сахара и ста граммов спирта на одного человека. Патрули, находящиеся в карауле, неоднократно участвовали в перестрелках с солдатами противника, которые также выставляли кордоны или пытались захватить пленного. Кроме того, зима была холодной, и в караулах нередки были случаи обморожения, при которых спирт был единственным спасением от инвалидности.

После обеда взвод младшего лейтенанта Скворцова построился на плацу для осмотра перед заступлением в караул. Бойцы, получившие карабины и по два магазина, стали выглядеть намного серьезнее, теперь напоминая своим видом настоящих солдат. Командир батальона, выслушав доклад Скворцова о готовности, прошелся вдоль шеренги бойцов, задержавшись на мгновение перед Мышкиным и пожелав ему взглядом удачи. Затем построившись в две шеренги, взвод начал марш к пункту назначения на Ладожском озере в трех километрах пути. Мазут шагал в паре с Дрыном. И в предвкушении перехода к немцам пребывал в прекрасном настроении. Николка, мало понимавший суть марша, был погружен в воспоминания о Волковой деревне. Он написал письмо отцу Амвросию и с нетерпением ждал вести из дома. Цыган, который шел рядом с ним, думал о предстоящей операции, но помимо воли его мысли постоянно возвращались к Анастасии, оставшейся в холодном и голодном Ленинграде. Про Настю думал и Сергей Мышкин, но постепенно сосредоточился на выполнении оперативного задания, прорабатывая детали перехода. Главной его задачей было свести на дальнем посту участников побега.

Через сорок минут пути показалась большая воинская палатка, которую обычно медики использовали для полевых операционных. Десять человек, в том числе отделение Мышкина, сразу отправились менять посты. Цыгана и Николку Мышкин поставил на ближний пост, назначив Ивана старшим. Зарецкий принял от сдающего пост бойца ракетницу, из которой он должен был выстрелить, подав сигнал при появлении немцев. Чтобы не замерзнуть, они с Николкой стали прохаживаться взад и вперед по утоптанной предыдущим караулом площадке. Начал падать снег.

Все пять постов располагались на расстоянии пятисот метров друг от друга и тем самым составляли линию протяженностью в два с половиной километра, прикрывавшую участок фронта, который должен был удерживать батальон капитана Зверева в случае атаки врага. С флангов соседние подразделения также выставляли караулы, и таким образом создавался длинный, практически на протяжении всей береговой линии озера, предупредительный кордон, не позволяющий противнику совершить внезапный прорыв.

После развода постов Мышкин вернулся в караулку, взял листок бумаги и стал высчитывать, когда пересекутся смены Зарецкого с Николкой и Мазута с Дрыном. Получилось, что через двенадцать часов, в четыре утра. «Время самое подходящее», – обрадовался удаче Мышкин.

Вызвав Мазута из палатки, он предупредил о часе операции. Уголовник молча кивнул, показывая всем своим видом, что для него перейти линию фронта труда не составит.

Вернулись в караулку Цыган и Николка, ушли на пост Мазут с Дрыном, потом опять наступила смена Зарецкого…

Около четырех часов утра Мышкин поднял смену. Снег уже валил огромными хлопьями, моментально заметая тропинку, протоптанную меняющимися бойцами. «За два часа при таком снеге следов может и не остаться», – удовлетворенно подумал Мышкин.

Произведя смену предпоследнего поста, он двинулся вместе с уголовниками к посту Зарецкого и Николки. Блатные стали возбужденно выражать свои эмоции.

– Потише, – строго цыкнул на них Сергей. – Отойдем хоть метров сто.

– Ты, сявка, хоре командирствовать, более мы тебе не подчиненные, – довольно зло отреагировал Мазут.

– Понял, фраер, что тебе вор толкует? – с угрозой спросил Дрын.

– Я о вашей же безопасности пекусь, – сделал вид, что спасовал перед ними, Мышкин, – а так хоть песни пойте.

До поста дошли молча, не проронив больше ни слова.

– Стой, кто идет! – раздался наконец оклик Николки.

Соединившись, две группы перебежчиков определили нужное направление, перекурили перед дорожкой и тронулись в путь. Идти в сторону вражеского берега было очень трудно, поскольку приходилось преодолевать снежную целину, проваливаясь по колено. Через километр Мазут решил остановиться и передохнуть.

– Нас скоро хватятся, а идти до немецкого берега еще километров пять, – стал возражать против остановки Мышкин.

– Опять ты, фраерок, голос поднимаешь? – Дрын скинул с плеча карабин и недвусмысленным движением направил его в грудь старшего лейтенанта. – Еще раз поперек вору скажешь, завалю прямо здесь.

– Убери ствол, – отвел дуло нацеленного на Мышкина карабина Цыган. – Фраер правильные вещи говорит, поторапливаться нам надо.

Дрын бросил взгляд на Мазута в ожидании каких-либо приказаний, но вор только скинул свой карабин и, подойдя к Николке, накинул ему на плечо, бросив:

– Тащи мой винтарь, отрабатывай свое место.

– Может, и мне карабин на этого деревенщину повесить? – гоготнул Дрын.

– Давай. – Николка готов был помочь и ему.

– Ну уж нет! – Дрын подозрительно посмотрел на Мышкина и Цыгана, не желая оставаться рядом с ними безоружным.

Группа двинулась дальше. Снег стал еще глубже. Местами попадая в заносы, перебежчики проваливались по пояс. Зарецкий, видя, как устал под тяжелой ношей Николка, снял с его плеча карабин Мазута и бросил на землю. Со стороны оставленного поста взлетела осветительная ракета.

– Нас спохватились, – догадался Мышкин.

– Щас на хвост сядут, – зло усмехнулся Мазут, вглядываясь вперед, словно пытаясь определить в темноте оставшееся расстояние.

– Надо знак фрицам подать, – решил Мышкин, кивая Зарецкому на ракетницу.

– Нас же заметят, – испугался Дрын, кивнув на оставленные позиции.

Неожиданно луч света прожектора рассек темноту и скользнул по перебежчикам.

– Ложись! – автоматически скомандовал Мышкин.

– Чего ложиться, если это с немецкого берега? – обрадовался Дрын, выхватывая у Зарецкого ракетницу. – Щас сигнал дадим.

Он вскинул руку, и в небо взвилась ракета. Тут же фигуры перебежчиков нащупал луч немецкого прожектора.

– Не стреляйте! – бросил карабин и поднял руки Дрын. Однако автоматная очередь, пущенная поверху, заставила его упасть на снег.

Группа Мышкина залегла. Свет прожектора продолжал освещать беззащитные фигуры. Автоматические очереди прошивали воздух над ними, словно убеждая, что лучше не подниматься.

– Сейчас нас возьмут, – догадался Мышкин, подбадривая остальных. – Специально высоко стреляют, чтобы не вставали. Они же не знают, кто мы. Может, мы разведка.

Выстрелы стали раздаваться все ближе и вскоре прекратились.

– Встать! – неожиданно раздалась команда на русском языке, и Цыган почувствовал удар в бок.

«Почему по-русски?» – подумал Зарецкий и стал подниматься.

Перед ними, окружив плотным кольцом, стояли немецкие солдаты.