Блокада. Запах смерти - Алексей Сухаренко

– Ну, может быть, отделения, а может быть, и взвода, – продолжал дурачить его Дед.

– Лучше бы взвода, – мечтательно задумался Христофоров. – Это же практически унтер-офицерская должность.

– Да, Сверчок, быть тебе унтером, как пить дать, – еле сдерживая смех, заверил его Дед.

На следующий день Христофорова вызвали к руководству школы, и в результате беседы Брониславу Петровичу стало ясно, какое повышение его ожидает. В разговоре, кроме обер-лейтенанта Шнипа, принимали участие еще два офицера – капитан и майор военной разведки.

– А какое будет у группы задание? – едва выговорил пересохшими от страха губами назначенный старший диверсионной группы.

– Ваша задача, – стал крикливым, неприятным голосом пояснять майор, чьи слова переводил Шнип, – проникнуть в город и легализоваться. Документы у вас подлинные, так что сделать это будет несложно. Затем вы должны через нашего человека создать материальную базу для вербовки несовершеннолетних блокадников и начать с их помощью диверсионную работу. Тоже простая задача.

– Несовершеннолетние? – удивился Христофоров.

– Ничего удивительного, – переводил Григорий Иванович слова молчавшего до сих пор капитана абвера. – Комиссары сами подбросили нам превосходный материал для вербовки. В городе детский паек выдается до двенадцати лет, а на работу принимают с шестнадцати. Все подростки с двенадцати до шестнадцати лет получают иждивенческий паек, на который просто невозможно выжить. А в этом возрасте организму, наоборот, требуется очень много питания, чтобы обеспечить необходимый рост и развитие. Тем самым несовершеннолетние готовы за продукты на любые преступления, и их можно использовать в любых направлениях.

– Какова численность группы? – задал следующий вопрос Христофоров.

– Кроме вас еще два курсанта, с которыми познакомитесь после разговора.

– Я могу высказать свое мнение по ним? – уточнил Бронислав Петрович, помня ругань Деда в адрес набранных курсантов.

– Мнение высказать можете, но заменять их не будут, поскольку эти двое – самое лучшее, что есть на сегодняшний момент в школе.

– Когда отправка? – выдохнул разочарованный беседой Христофоров.

– Узнаете вместе с дополнительными инструкциями за несколько часов до начала операции.

В учебном классе Бронислава Петровича ждали два курсанта разведшколы, с которыми ему предстояло вернуться в Ленинград. Видимо, знавшие, что их вызвали на беседу с непосредственным командиром, они вскочили с парт, вытянув руки в немецком приветствии. Бронислав Петрович немного растерялся, поскольку, несмотря на свое желание быть начальником, не имел соответствующего опыта. Однако он не подал вида.

– Меня зовут Бронислав Петрович Христофоров, – сказал первое, что пришло в голову, бывший артист и попросил их представиться.

– Курпатый Миша, – вскочил цветущего вида рыжий детина.

– Финютин Артур, – назвался худощавый, с ярко выраженными надбровными дугами парень.

Христофоров приказал последнему выйти и подождать за дверью, а оставшемуся предложил рассказать о себе и о том, как попал сюда.

Курпатый оказался родом из Львовской области из крепкой крестьянской семьи, которую от полного раскулачивания и высылки спасло то, что его старший брат воевал в Гражданскую в Красной Армии. Михаил работал трактористом в колхозе. Мобилизованный в начале, он попал со своим подразделением в окружение. Изголодавшие и измученные, солдаты пытались выйти к своим. Группа заночевала на небольшом украинском хуторке и была арестована местной полицией, а затем сдана в гестапо. На предложение о сотрудничестве Курпатый не раздумывая ответил согласием и был отправлен во вновь созданную под Ленинградом разведшколу.

– За что Советскую власть не любишь? – задал провокационный вопрос Христофоров, пытаясь хоть немного понять подчиненного.

– А за что мне ее любить? – пожал плечами Курпатый. – Хозяйство отобрали, с голодранью сравняли, дышать не давали. Жили все время под страхом, что придут и арестуют. Брата отца раскулачили и сослали.

Определившись для себя с личностью первого подчиненного, Христофоров позвал второго, оказавшегося бывшим беспризорником, который до самой войны бродяжничал по необъятным просторам Родины, подрабатывая мелким воровством и карточными играми. К двадцати семи годам он имел две судимости, язву желудка и устойчивую ненависть ко всем работникам милиции и других государственных ведомств. Однако в начале войны государство вспомнило о его существовании, мобилизовав на борьбу с немецкими захватчиками. Эшелон, который вез рядового Финютина, попал под авиабомбежку, в результате которой все разбежались. Артур занялся привычным делом, совершая кражи в пустующих домах, хозяева которых бросили все нажитое, спасаясь от немцев. За этим занятием он и был пойман немецкой военной полицией. Дальше все как у Курпатого: гестапо, подписка о сотрудничестве, служба в полиции, потом разведшкола.

Христофоров впал в уныние, поскольку эти двое показались ему совершенно ненадежными людьми. После собеседования его вызвал к себе Шнип. Григорий Иванович поинтересовался его впечатлением, хотя по лицу сразу все понял.

– Господин обер-лейтенант, почему они? – не скрывал паники Христофоров. – У них же мозгов не хватит, чтобы найти выход в сложных ситуациях.

– Господин Христофоров, успокойтесь, – выслушав его речь, хладнокровно обронил обер-лейтенант. – Для того чтобы выжить, нужно не образование, а звериное чутье, которого у этих двух с избытком. К тому же они самые предсказуемые и лояльны к нам, что уже доказали своими действиями.

– Чем же? – недоверчиво произнес Бронислав Петрович.

– Они прошли вербовку через участие в казнях красноармейцев, евреев и других антисоциальных элементов. Так что точно не побегут в НКВД.

– Ну, если только так… – удивился и немного успокоился Христофоров, приняв этот весомый аргумент.

Известие об убийстве Серебрицкого повергло Алексея Петракова в изумление, и у него возникло ощущение, что нечто похожее с ним уже происходило. Ну да, так начиналось расследование по Бадаевским складам – с убийства его начальника. «Вот дверка в ленгорисполком и захлопнулась, перед самым моим носом», – проанализировал мысленно последствия произошедшего с важным свидетелем майор милиции. Причем он испытывал не разочарование, а скорее облегчение от того, что на сей раз не попадет в немилость властей из-за своей дотошной принципиальности. Однако из профессионального любопытства Петраков решил съездить на место преступления.

Труп уже увезли на вскрытие, на полу в кухне об убийстве напоминал очерченный мелом контур тела и темно-бурое пятно крови. По беспорядку в комнате можно было понять – преступник что-то искал. Машинально поинтересовавшись снятыми отпечатками, он уже собрался уходить, но неожиданно почувствовал, как под его подошвой что-то захрустело. Взглянув на пол, к своему удивлению, обнаружил рассыпанные крупинки риса. Представить, что подобная драгоценность могла быть рассыпана в результате небрежности хозяина, в такое голодное время он себе представить никак не мог. Значит, рис рассыпали, когда впопыхах уносили продукты с места убийства.

«Видимо, кто-то узнал, что Серебрицкий хранит дома дефицитное продовольствие», – предположил опытный оперативник. Следуя своей интуиции, Петраков открыл дверцу остывшей «буржуйки». В топке среди золы обнаружил не успевшие сгореть обрывки бумаг. На одной из них ему удалось прочитать слово «Балык», название дорогущего и по довоенным меркам продукта. «В одной из накладных значились два ящика консервированного балыка осетровых рыб», – отреагировала на явно не случайное совпадение память.

Петраков дал поручение следователю вписать находку в протокол и приобщить к делу. В течение дня майор установил, что данные консервы в продуктовые пайки работников ленгорисполкома не входили, а после повторного изучения накладных пришел к выводу, что банка наверняка из партии, которая была вывезена Серебрицким в адрес исполкома и подлежала хранению на складе неприкосновенного эвакуационного запаса.

«Опять я нарыл злоупотребление государственных служащих», – подвел он печальный итог, вновь испытывая стойкое ощущение повторения событий и понимая, что всего этого недостаточно для каких-либо конкретных утверждений и разговора с начальством. И тогда Алексей Матвеевич решил для себя: «Надо запастись терпением».

Кроме майора Петракова, еще одного человека известие об убийстве Серебрицкого повергло в изумление и досаду. Это был Семен Иванович Брюжалов, смерть подручного доставила массу неприятностей. Безусловно, Брюжалову было важно знать, от чьих рук погиб его человек и не является ли убийство началом его провала. Поэтому, желая быть в курсе происходящего, он моментально организовал реакцию властей города, чтобы милиция постоянно докладывала о ходе расследования наверх. Однако более всего Брюжалов был обеспокоен тем, где взять надежного человека, который бы следил за продуктовым складом исполкома, в котором хранилось и его собственное неучтенное продовольствие. Из тех, кто числился в его резидентуре, на эту должность подходящих кандидатов не было. Кроме, пожалуй, одного сотрудника милиции, занимающегося несовершеннолетними. Но его переход на работу в ленгорисполком было бы трудно утрясти межведомственно. Да и привлекать к нему внимание в планы Брюжалова не входило.