Колесо Фортуны - Николай Дубов

Осведомительная служба князя Радзивилла была хорошо поставлена — их уже ждали. Ворота как бы сами собой распахнулись перед каретой, стоящий на крыльце мажордом поклонился, сделал рукой приглашающий жест и пошел вперед, указывая дорогу.

Рослый молодой мужчина с налитым лицом и глазами навыкате обрадованно просиял, увидев графа.

— Hex бендзе похвалены Езус Христус! [65] — сказал Сен-Жермен.

— Амен! — воскликнул Радзивилл и приветственно распахнул руки, как для объятия. — Пане-коханку!

Безмерно рад снова видеть пана графа! Каким счастливым ветром занесло мосци пана в наши края?

— Я тоже рад встрече, — сказал Сен-Жермен. — А что касается ветра, то ветер скитаний всегда дует в мои паруса…

— Откуда же вы?

— Из Петербурга.

— О, значит, привезли верные вести! А то у нас всякое плетут, не знаешь, чему и верить… То правда, что москали раскалили вертел и засунули своему монарху в то место, в какое вставляют каплуну, чтобы его жарить, отчего император скоропостижно и помер?

— Нелепая выдумка! Он был просто задушен… Я все вам расскажу, князь, только прежде позвольте представить вам моего молодого друга. Корнет Ганыка, даже не зная меня, когда я подвергся нападению, не задумываясь о последствиях, бросился на мою защиту. В результате ему пришлось покинуть свое отечество, и я прошу вас оказать ему покровительство.

— Прекрасно, молодой человек! — сказал Радзивилл. — Рыцарственность и отвага есть первые добродетели шляхтича. — Он повернулся к Сен-Жермену: — Друг мосци пана — мой друг. А кроме того, надо помнить и про Вижунаса… А? — Он лукаво прищурил левый глаз и засмеялся. — Поговорим об этом завтра… Пан Доманский, — сказал Радзивилл молодцеватому шляхтичу, стоявшему у двери, — отведи пана корнета в комнату, какую мажордом укажет, и позаботься, чтобы ни в чем недостатка не было.

— Располагайся, пан, — сказал Доманский, введя его в покой, окно которого выходило в парк. — Если что понадобится, хлопни вот так в ладоши, появится лакей и все сделает.

Лакей появился, Доманский приказал ему приготовить гостю умывание и подать ужин.

— А кто, — спросил Ганыка, — кто этот Вижунас?

— Дракон.

Ганыка оторопело сморгнул, Доманский засмеялся.

— Видишь, пан корнет, у нас на Литве люди так считают, что, когда умрет человек, душа его должна явиться на божий суд. А чтобы предстать на этот суд, душе нужно вскарабкаться на высокую-высокую гору Анафиелас, да не налегке, а тащить на себе весь груз своего богатства, какое у него было. Если богач был добрым и помогал другим людям, то души этих людей помогают ему тащить его богатство на Анафиелас. А кто же станет помогать злому и скупому богачу, если сам он никому не помогал? Вот ему на гору никак и не взобраться… Тогда Вижунас отнимает у злой души все богатства и ветры уносят ее в ад.

— Как же так? — сказал Ганыка. — Разве князь не христианин? Ведь он верит в Иисуса Христа! И в дракона тоже? Это же язычество!

Доманский, явно подражая своему князю, лукаво прищурился.

— Так, пане добродею, окончательно ведь ничего не известно! Оттуда еще никто не возвращался, чтобы рассказать, как оно там на самом деле… Ну, а если Вижунаса и нет, так людям же помогать надо! Выходит, про Вижунаса помнить полезно, и что за беда, если он — языческий?..

На следующий день Ганыка с утра сидел у окна и смотрел на павлинов, разгуливающих по лужайке перед дворцом. Время от времени самец с треском развертывал фантастический веер хвоста, горделиво охорашивался и издавал удивительно противные клики. Они наводили на корнета тоску. Доманский предложил погулять по парку, Ганыка отказался — он ждал, когда его позовут. Сен-Жермен пришел к нему сам.

— Мне пора уезжать, поэтому займемся вашими делами. Вы решительно не хотите ехать во Францию?

— Если можно — нет.

— Пусть будет так. Деньги у вас есть?

— Вот все, что осталось от продажи Мулдова.

Ганыка высыпал из кошелька несколько десятков золотых монет и серебряную мелочь.

— Не слишком. В таком случае…

Граф отвинтил рукоятку своей трости, перевернул трость над столом.

Из нее высыпались золотые монеты, образовав небольшую горку.

— Вот видите, и произошел дорожный случай, о котором я упоминал, — улыбнулся граф. — Здесь сто пятьдесят луидоров, или три тысячи шестьсот ливров. Деньги небольшие, но пригодятся. К сожалению, больше наличных у меня нет.

— Я не могу, господин граф, — сказал Ганыка и покраснел. — Я беден, но…

— Не говорите глупостей, корнет! Это — дружеская услуга, а не подаяние или плата за помощь. Когда сможете, вернете. Разве вы сами не отдали бы другу все, что имеете, если бы тот оказался в беде?

Ганыка подумал и кивнул. — Французские и русские золотые монеты здесь не нужны. Казначей князя охотно обменяет их на польские злотые и, надеюсь, не слишком обсчитает вас. Теперь о главном. Я мог бы написать вам рекомендательные письма во Францию и своим друзьям в Санкт-Петербурге.

Но письма легко потерять, а в России, пока на троне Екатерина, письмо с моей подписью может погубить вас и того, кому адресовано. Поэтому я дам вам нечто более надежное.

Сен-Жермен снял с пальца тускло поблескивающее кольцо и протянул Ганыке.

— Чудно, — сказал корнет, разглядывая кольцо. — Что тут вырезано? Вроде крестик в кружочке…

— Это не крестик в кружочке, а "колесо счастья", или "клир Фортуны", как называют его астрологи. Только не подумайте, что кольцо само по себе приносит счастье — таких вещей в мире нет… У этого кольца очень важное достоинство: его нельзя продать, поэтому никто не украдет, оно — железное.

— Зачем вам железное кольцо, когда вы можете… — Могу. Но, как видите, других колец не ношу, а этим очень дорожу. Это не обычное железо, а небесное — оно не ржавеет.

— Как — небесное? — удивление Ганыки сменилось недоверием. — Что же оно, с неба упало? Железо с неба не падает.

— Падает, дорогой юноша, падает! Вы, конечно, видели падающие звезды? Они сгорают, не долетев до Земли. Иногда долетают. Когда-то в Индии упала громадная глыба железа. Она лежала столетия, а может быть, тысячелетия и не ржавела. По приказу великого Чандрагупты из железа изготовили трехсаженную колонну и поставили в честь бога Вишну на горе, которая называется Стопа Вишну. Колонна существует уже тысячу триста лет и остается все такой же. Кольцо сделано из крохотного кусочка этого небесного железа. Для вас все это не имеет значения, важно только одно: кольцо — условный знак. Если вы окажетесь во Франции, оно откроет вам безоговорочный доступ ко мне. Когда снова попадете в Петербург, покажете его Елагину, Ивану Елагину. Он вернулся из ссылки и быстро входит в силу.

Елагин и его друзья окажут вам любую помощь, какая потребуется. Запомните имя — Иван Елагин. Когда-нибудь вы возвратите мне кольцо, и я смогу вас лучше отблагодарить. А теперь пойдемте к князю…

— Так что с паном делать, пане-кохакку? — сказал Радзивилл, накрутил на палец клок чуприны и задумчиво подергал его. — А вот что мы сделаем: раз пан есть вояка, то пусть пан вступает в мою гусарию. Как-нибудь у меня десять тысяч сабель. Выбирай, пан, любую хоругвь.

— Нет, — сказал Ганыка, — благодарю ваше сиятельство, но этого я не могу.

— Почему?

— Мало ли… Случись война, я против русских воевать не стану, я присягу давал.

— Присягу пан давал императрице, пане-коханку, а теперь сбежал и от императрицы, и от присяги.

Ганыка побледнел.

— Я присягал не только императрице! Цари меняются, вера и отечество остаются!

— Похвально, похвально, что пан такой патриот!..

Тогда оставайся просто при моем дворе, найдем пану какое-нибудь занятие…

— Это не годится, князь, — сказал Сеи-Жермен. — Не знаю, есть ли у вас свои соглядатаи в России…

— А мне зачем? Пускай за мной москали подглядывают, если им нужно.

— Не сомневаюсь, что они подглядывают. И конечно, узнают, как появился при вашем дворе наш юноша. Это может ему очень повредить, когда он вернется в Россию.

— Вернусь ли?

— Если пан-граф говорит, значит, так и будет! — сказал Радзивилл. — Он все знает наперед. Неизвестно, кто пану-графу служит — бог или черт, — но все его предсказания сбываются. Если б я мог удержать пана-графа при себе как астролога, я бы правил миром. Беда только, что пана нельзя удержать — пан проходит и через каменные стены…

— Вы сильно преувеличиваете, князь, — сказал СенЖермен, — но удержать меня действительно нельзя, когда я этого не хочу… Однако вернемся к нашему юноше.

— Если нужно его просто спрятать, то у нас на Литве есть такие углы, где, по-моему, кроме упырей и вурдалаков, никто и не живет…

— Это уж слишком, — сказал Сен-Жермен. — Наверное, найдутся и не столь глухие. Все-таки мой юный друг привык к просторам…