Снова три мушкетера - Николай Харин

— Как же они поступают, если находится чудак, которому затруднительно распевать песни с горящими шипами между пальцев рук и ног? — с невольным содроганием спросил д'Артаньян.

— Тогда индейцы заключают, что пленник трус и заслуживает продолжения пыток. Мне самому, к счастью, видеть их не приходилось, но рассказывают, что все, что вы можете увидеть в Париже в день публичной казни на Гревской площади, просто детская забава по сравнению с тем, что проделывают дикари с белыми христианами в Новом Свете.

— Однако, сударь, — продолжал хитрец, бросая на хозяина быстрые взгляды, чтобы удостовериться в произведенном эффекте, — хоть эти ребята и свирепы, но, если найти к ним подход, с ними вполне можно иметь дело. Гримо этот подход нашел.

Он заплатил им несколько монет, и индейцы смастерили ему отличное каноэ. Престарелый вождь сам долго бродил по лесу, пока не разыскал здоровенный кедр, по его мнению, наиболее подходящий для этой цели. Потом наши дикари обожгли его, не срубая, опалили ветви и, когда дерево наконец упало, натаскали воды, развели здоровенный костер и принялись заливать те места, которые обгорать не должны. Затем каменным топором они выскоблили выгоревшую древесину, и на этом работа была закончена.

Гримо запасся провиантом и совсем было собрался пуститься за черепахами, как нелегкая принесла на Тортугу испанцев.

Д'Артаньян вспомнил рассказ бравого капитана Ван Вейде, но не подал виду, что уже слышал кое-что о похождениях своего слуги в Новом Свете.

— Я, сударь, человек не слишком-то воинственный, но, если надо, могу за себя постоять. Тут как раз и возникла такая ситуация. Испанцы настроены были решительно. Если судить по справедливости, то испанцев в тех краях можно понять. Буканьеры и пираты сильно им досаждают. То нападут на испанскую барку, груженную кожами и табаком, то возьмут на абордаж какой-нибудь одинокий корабль. Вот они и предпринимают такие экспедиции, чтобы остудить пыл этих разбойников.

Плохо только то, что пираты-то неуловимы для испанцев. Они грабят, жгут, а потом исчезают в лесах, рассыпаются кто куда, а колонистам приходится расплачиваться за своих соплеменников.

Однако выбирать не приходилось. Испанцы бы не стали разбираться, кто из них прав, кто виноват, а прикончили бы всех подчистую. Поэтому все сбежались в форт. Впрочем, это был не форт, сударь, а одно название, но все-таки там был деревянный палисад из толстых бревен, бойницы для стрельбы и блокгауз, в котором можно было отсидеться в случае нападения.

Испанцев приплыло человек двести, а может быть, и все триста. И первым делом они подожгли хижины тех бедняг, которые бросили их, укрывшись за палисадом. Предварительно, конечно, испанцы вытащили из этих незатейливых жилищ все мало-мальски ценное. Хижины загорелись быстро. Из форта, где мы попрятались, был хорошо виден густой черный дым, поднимавшийся к небу. Настроение было не из лучших, и те, кому эти хижины принадлежали, принялись проклинать испанцев на все лады.

А проклинаемые, которым от этих бесполезных ругательств было не холодно и не жарко, обшарив тем временем всю округу, приступили к форту и предложили нам сдаться. Их главный офицер, весьма гордый на вид идальго, сказал, что в таком случае большинству колонистов они гарантируют жизнь, а повесят только тех пиратов, которых сумеют опознать или по каким-либо признакам установят, что те принимали участие в набегах на их селения и корабли.

Это нам не очень понравилось. Почем было знать, не установит ли этот проницательный идальго, что все мужчины от восемнадцати до семидесяти, находящиеся в данный момент под защитой хоть и плохоньких, но все же стен форта, принадлежат к числу морских пиратов, подлежащих повешению? Все хорошо понимали, что тогда спорить будет уже поздно.

Поэтому наш губернатор приказал в ответ выпалить по ним из пушек. Наши сделали несколько выстрелов, одно из ядер шлепнулось в группу испанцев и, кажется, убило или покалечило двоих-троих из них.

Тогда неприятель пошел на приступ, и это, я вам скажу, сударь, было славное дело. Наши палили изо всех бойниц и швыряли в испанцев горшки с порохом. Такой горшок снабжен фитилем, который поджигают, перед тем как бросить. Наш отпор оказался настолько силен, что они бросились назад под защиту леса.

Вроде бы для первого раза все сошло хорошо, но губернатор и богатые плантаторы очень переживали из-за того, что испанцы вытоптали все фруктовые плантации и посадки вокруг форта.

Мы с Гримо очень опасались отправиться прямехонько на тот свет, если испанцы ворвутся в форт: они ведь считают всех французов в тех краях разбойниками и грабителями. Поэтому мы тоже усердно стреляли из мушкетов, которые нам вручены были по приказу губернатора, и даже бросали эти самые горшки с порохом, рискуя подорваться сами, так как фитили казались мне слишком короткими. Боюсь, сударь, что мне пришлось бросить пару-тройку таких горшков через палисад, вовсе не поджигая фитиля, так как мне казалось, что лучше сохранить жизнь нескольким испанцам, чем взлететь на воздух самому.

Итак, сударь, мы пережили неприятные минуты. Однако уже второй их приступ показал, что наш форт, как бы плох он ни был, — орешек не для их зубов. Они оставили человек тридцать убитыми и отошли снова, забрав с собой раненых.

Голод нам пока не угрожал, жажда — тоже, так как на территории форта был колодец. Шло время, испанцы не нападали — они совещались, как им быть дальше.

Наступила ночь. Темнота в тех широтах сгущается быстро. На небе зажглись звезды, океан глухо вздыхал где-то за спинами испанцев, а вокруг не было видно ни зги. И тут господин Эвелин подошел к губернатору месье де ла Пласу и объяснил последнему, что он намерен делать. Господин Эвелин затеял отчаянное предприятие. Он говорил по-испански так же свободно, как и по-французски, поэтому господин Эвелин намеревался, пользуясь темнотой, пробраться к испанцам и вызнать, что они замышляют. Это был дерзкий замысел, но от него могла быть большая польза.

Губернатор сначала противился, но потом согласился. Он увидел, что господина Эвелина все равно не переубедишь. И вот месье Эвелин отправился на разведку, а мы остались дожидаться его возвращения, не в силах чем-либо ему помочь.

Однако часа за два до рассвета он вернулся. Все поздравляли его. И даже голландцы и англичане считали за честь подойти и пожать ему руку. По словам мсье Эвелина, выходило, что испанцы поняли, что без пушек, которые были у нас и которых не имели они, форт им не взять. Их командир решил, что не стоит понапрасну проливать кровь своих людей. Корабельные же пушки не могли причинить форту никакого вреда, потому что расстояние было слишком велико, да вдобавок форт располагался значительно выше — в гористой части острова. Решено было отправить корабль обратно на Эспаньолу за легкой артиллерией, а привезенные орудия установить на высокой горе неподалеку от форта, чтобы обстрелять нас оттуда.