Письма с фронта. 1914–1917 - Андрей Снесарев

Давай губки, мордочку, лапки, всю, а также малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Наде хочу написать прямо в Новочеркасск, да соберусь ли. Леле сюда было бы хорошо пристроиться: отряд постоянно с нами. Андрей.

Дорогой Женюрок!

Сейчас получил твое письмо от 26-го; оно, как и многие другие, просмотрено цензурой. Она вообще работает трудолюбиво… начинает и сожитель мой получать письма со штемпелем. В письме ты пишешь, что получила два моих письма и что два джентльмена, имена коих Евгений и Кирилл, также получили по письму каждый. К сожалению, к твоему сведению я должен отнестись подозрительно, так как от двух упомянутых господ нет ни строчки, что было бы иначе, если бы они действительно получили по письму: я их аккуратность и тактичность хорошо знаю.

Сегодня день Ангела Осипа, но я узнал это поздно, да и все равно ничего не могу придумать… приготовьте, хотя задним числом, вы что-либо.

Если нам подвезет, то мы будем отдыхать месяц… и у нас разные проекты. Думаем устроить хор и петь в церкви. Я хочу набросать ряд рассказиков и переслать тебе для напечатания. Пройду вперед по математике и, может быть, окончу «Психологию». Сожитель, вернее всего, все же уедет в отпуск.

Общее положение дел складывается в окончательный перелом в нашу пользу. Это здесь начинает чувствоваться. Пленные какие-то растерянные, не знают что и как говорить, положение дел внутри Австрии сумбурное и упадочное; у германцев все попытки срываются, как у пойманных фальшивых игроков.

Я тебе написал, но повторю: я передал петрог[радскому] в[оенному] начальнику, чтобы он к выдаваемому тебе содержанию прибавил еще 87 руб., так что ты будешь получать в месяц 521. Чтобы картина была тебе ясна, изложу, что я имею:

Остается у меня:

А всего Анд[рей] Ев[геньевич] получает вместе с Евген[ией] Вас[ильевной], живущей в Петрограде, 521+352 = 873 руб. в месяц.

Проживает эта пара в месяц:

913 руб., а отсюда каждый месяц утечка из приданного Евгении Андреевны около 40 руб.

Гутор прислал боевую на меня аттестацию, очень хорошую и обстоятельную, хотя не без кислых оговорок в 1–2 местах. Он меня удивил, так как я ждал после наших отношений, что он мне свинью подкатит.

Ну, кажется, моя золотая рыбка, я написался. Прежде всего, «Христос Воскрес», так как Осип как раз к этому великому дню к вам прикатит. Дай Бог вам встретить день здорово и весело. Целуй папу с мамой и поздравляй с великим праздником. Не забудь поздравить, кого следует (наш славный полк).

Давай губки, детей… я вас обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая и славная моя женушка!

Только что перебрались на новое место, соснули, пообедали, и я сажусь писать тебе…

Завтра утром отправляю к тебе Осипа с другим н[ижним] чином. С последним он закупорит и отправит все вещи, а сам останется с вами и будет затем грузить вас на Самсонов хутор, или куда там вы еще соберетесь. С ним я посылаю 400 руб., а остальные 500–600 перешлю почтой по получении от казны. Наш корпус отошел в резерв, в котором, если ничего не случится особого, мы простоим не менее месяца. Мы расположились в небольшой помещичьей усадьбе у дер. Несвой (поищи в моих картах или приобрети трехверстку нашу – 3 вер[сты] в дюйме – с гор[одом] Хотин… к югу от него в 15–17 верстах), а остальные части в дер[евнях] Балковцы, Толбуряны, Гиждева и Данкоуцы. Нам с сожителем пришлось по отдельной уютной комнате; всех их восемь. Сначала вчера мы выждали, пока все наши части отошли с позиций, и в 3 часа ночи взобрались на наш огромный автомобиль (Пирс) и полетели на Новоселицу, оттуда по шоссе на Мамалыгу (станция, куда и надо направлять теперь все вещи для полков), а отсюда мимо Сталинешти к себе в Несвой. Сзади нас один из адъютантов ехал на нашем маленьком автомобиле (Ровер)… он шел на случай поломки нашего. Путешествие было приятное – тихое и уютное. Было свежевато, кочки иногда давали знать, но в общем Пирс удивительно мягок и удобен.

Возле нашей усадьбы парк – молодой и невысокий, с большим плодовым отделением.

Зелени на полу много, но деревья еще не распустились. На земле целый цветник, особенно много фиалок и маргариток, последние удивительной цветовой игры. Сожитель нарвал много пахучих фиалок, мне все попадались без запаху… «Дитя, не тянися весною за розой… ранней весною срывают фиалки…» Ты поймешь, что, гуляя по парку, я пел эту песню и только ее…

Я жду сейчас доклада, а затем выйду и нарву тебе цветов, которые и вложу в письмо… «помни, что летом фиалок уж нет…» Парк еще голый, но дно его уже зеленое, и, когда гуляешь по нему, он будит в душе и тревогу, и мечтательность… тревогу не в смысле опасения, а в смысле трепета и взлета дум и ожиданий. Все голо, но почки налились, пищат птицы, пролетает одинокая муха, и из каждого кончика оголенной еще ветки рвутся наружу трепет жизни и потревоженная тайна обновления природы.

Поместье брошено и запущено, много покинутых старых журналов («Современник», «Русская мысль» и т. п.), остался дворник, и каким-то чудом уцелели павлины – два кавалера и одна дама… они ночью спали на дереве (пережиток от их далеких прадедов), а днем ходили по парку, и кавалеры по очереди кокетничали своими хвостами.

Последнее твое письмо от 27-го, где ты волнуешься по поводу моего посещения «подчаска». Я думал поговорить насчет этого, но так как теперь мы в резерве, то вопрос сам собою пока отпадает. Пробыл я на позиции ровно полтора месяца (с 18 февраля по 3 марта) и за это время 6 раз был в окопах, что дает одно посещение на неделю. В роли бригадного я бывал 2 раза в неделю в окопах, в роли командира полка почти что через день, т. е. 3–4 раза в неделю. Видишь, родная, пропорция выглядит нормальной; а писать тебе о посещениях я стал обратно: как ком[анди]р полка упоминал сравнительно редко или сопутствующие события, как командир бригады – о тех, которые представляли интерес, а теперь – о каждом.

Френч мой вышел хоть куда, но на штаны материи не нашел, почему френч будет лежать: носить его с обычными защитными штанами «неприлично», и теперь я с новым ожесточением принялся за свою рубашку. Если тебе можно сшить мне рейтузы (с лампасами) по моим старым (если уцелели), то сшей и высылай с Осипом. Галя, Герой и Ужок расположены здесь хорошо. Ужок высматривает теперь стригуном и похож на жеребенка. Дадим ему сегодня отдых (вчера он прошел 22–24 версты); а завтра вновь за работу. Галя стала спокойнее, начала есть и перестала нудиться.

Уход Иванова был неожиданностью для многих, а особенно для него самого; он осунулся, похудел и говорит, что постарел лет на 15. Конечно, он для дела не был подготовлен, но лучше ли будет его преемник? Вчера только узнал, что Ив[анов] был известен под кличкой «артиллерийский каптенармус»… Это метко и бьет в точку.