Следствие не закончено - Юрий Лаптев

Там, где проходила могучая машина, оставались лишь ровная щетина стерни да смятые вороха соломы, словно изжеванной зубьями молотильного аппарата.

И люди, только что обиженные поведением Балаша, уже готовы были простить ему все его причуды.

— Родятся же такие мастера! — вырвалось восхищенное восклицание у Егора Васильевича. — Песня, а не работа! Сеяла целая бригада, а скосит все поле один!

— Истинная правда, — поддакнула Воронкову одна из колхозниц, уже немолодая, но легкая и проворная в движениях и лицом румяная, словно девушка. — Цены не было бы Александру Тимофеевичу, ежели бы не озоровал да еще поменьше баловался вином.

— На то они и Балаши! — раздумчиво сказала вторая женщина, видимо, искренне убежденная в том, что это прозвище не только все объясняет в поведении комбайнера, но и многое оправдывает. Подумала и добавила, почему-то сокрушенно качнув головой: — Вот и сынок у Александра Тимофеевича себя еще покажет. Вы не глядите, бабы, что он при отце такой тихонький, Васятка. Парень себе на уме…

Чайная Дома колхозника помещалась в длинном, как бы приплюснутом здании тяжелой церковной кладки, с редкими, узкой прорези, окнами — вековом обиталище сельских священников. От площади дом был затенен тополями палисадника, а высокое каменное крыльцо, ступени которого были стесаны подошвами людей до покатости, выходило во двор. Две стороны двора были застроены приземистыми, как и дом, службами, а третья примыкала к обширному саду.

Приход издревле считался богатым, и по всему чувствовалось, что служители церкви жили здесь из поколения в поколение замкнуто, скупо и добротно.

Сейчас двери поповского дома были широко раскрыты для многочисленных завсегдатаев «Балашовки», кирпичные сарай и коровник были переоборудованы под исполкомовский гараж, сад отмежеван к школе, но, как это ни странно, плесенный налет подспудной жизни, какой жили старые обитатели этого дома, сохранился.

А происходило это потому, что, хотя чайная и торговала под вывеской райпотребсоюза, полновластным хозяином этого заведения вот уже больше двадцати лет был Яков Прохорович Балашов.

Много темных слухов ходило в народе про этого высокого и сутуловатого человека с благообразным лицом, тяжелыми не по фигуре руками и угнетающе пристальным взглядом светлых, но не ясных глаз. Упорно поговаривали, что Балаш, помимо водки, приторговывает и самогоном собственного производства; при случае окажет «содействие» пропившемуся человеку тем, что купит у него за сходную цену пиджак, часы, а то и велосипед; пропускает через кухню, где поварихой у него работает свояченица — простоватая и благодушная на вид тетя Феня, купленное в конце базарного дня «чохом» лежалое мясо. Да и вообще почти всем было ясно, что стараниями Якова Прохоровича колхозная чайная давно уже превратилась в питейное заведение, торгующее вином круглые сутки.

Но сколько ни наряжали районные власти всевозможных ревизий и обследований, как плановых, так и внезапных, ничего предосудительного в поведении Якова Прохоровича обнаружить не удавалось.

Объяснялось это тем, что Балаш имел двадцатипятилетний опыт в торговом деле, и не только в чайной, а и на продуктовой базе и в правлении райпотребсоюза у него имелись свои люди. А в других районных учреждениях к Якову Прохоровичу благоволили работники, любящие честь и почтение, а еще того больше — даровое угощение. Для таких полезных людей при чайной была даже оборудована специальная комната, которую подавальщицы Клаша и Васильевна — тоже преданные Якову Прохоровичу женщины — называли Макеевкой, в память бывшего начальника районной милиции, пропившего здесь в первый же послевоенный год свое доброе имя, партийный билет и право свободного передвижения.

Казалось, незыблемо укрепился младший сын Прохора Балаша на густо унавоженной земле бывшего поповского владения. Этому способствовало и то, что три дочери Якова Прохоровича — Антонина, Раиса и Елизавета, все три, как на подбор, девицы властной красоты и крутого нрава, — были пристроены им за влиятельных людей: Раиса здесь же в районе, а Антонина и Елизавета — поднимай выше — аж в областном центре!

Мог козырнуть Балаш при случае и еще одним представителем своей фамилии: ведь не кто-нибудь, а сын его родного брата был одним из ведущих по области комбайнеров и депутатом районного Совета.

А кто сделал Александра таким?

После трагической гибели брата Яков Прохорович, можно сказать, принял на свое иждивение вдову и сына Тимофея Прохоровича. Он же выхлопотал Александру и путевку на областные курсы механизаторов, а потом за свой счет направил племянника на Кубань присмотреться к работе одного из лучших по тому времени комбайнеров страны.

Можно забыть такое благодеяние?

Вот только женитьбой своей Александр не угодил дядюшке. Яков Прохорович присмотрел в жены своему племяннику девицу самостоятельную, дочь директора племсовхоза «Ракитное», а тот взял да и женился скоропалительно на дочери пустякового, с точки зрения Якова Прохоровича, человека — колхозного пчеловода Василия Харитонова. А сама Анюта Харитонова до замужества была первой комсомолкой по селу. «Да разве из такой девки может получиться справная жена?»

Однако опасения дядюшки оказались напрасными, потому что «справная жена» из комсомолки Харитоновой получилась; вновь повторилась угнетающая своей обычностью история крестьянской девушки, судьба, каких до сих пор по селам и деревням тысячи: родился у Анюты сын — Василием его назвали, потом дочка — Клавдия, еще дочь… И пришлось молодайке попридержать активность свою комсомольскую: до того ли, когда детишек надо обихаживать, и хозяйство блюсти — дом, огород, скотину, да кормильца-мужа надо уважить. А у кормильца к довершению напасти и характер оказался крутой и своенравный, да еще и дядюшка, который не хочет выпустить Александра из-под своего влияния.

Известно, хватка у Балашей твердая.

В общем, кто Аннушкиной жизни не знает, тот иногда и позавидует: шутка сказать, на первой странице областной газеты поместили портрет ее мужа и на областной доске Почета красуется такой же портрет! А кроме почета и заработки тысячные. Хоть кому!

Но только сердобольные женщины-соседки, у которых вся жизнь семьи знатного комбайнера на глазах, Аннушке не завидуют, а, наоборот, утешают молодую женщину: «Ничего, говорят, Анюта, то ли бывает… Вот детей, бог даст, вырастишь, тогда вздохнешь. Они у тебя растут душевные, что сынок, что дочери, а главное — не балованные. Таким теперь дорога!»

Ну, а про мужа соседки молчат, хоть и примечают, что Александр Тимофеевич по неделе домой не показывается. Только слава, что муж.

Зато на сынка Васю Аннушка не нарадуется — старательный паренек и не по годам раздумчивый: сегодня, к примеру, окончил семилетку, а на другой день принес домой аттестат, прочитал его матери и сестренкам от первого словечка до последнего, потом неловко погладил мать по плечу и сказал:

— С недели, мамаша, начну работать в МТС. К бате на комбайн пойду.

— К бате?.. Да разве отец допустит тебя, Василий, к машине?

— Допустит!

Аннушка глянула в лицо сына и даже испугалась: вот и у Васи в голосе и во взгляде появилась та самая злая упряминка, перед которой она трепетала всю свою замужнюю жизнь. Неужто и сынок ее задастся характером в Балашей?

Страшно становится матери от таких мыслей: ведь до сих пор живет в памяти пожилых односельчан угрюмый облик васюткиного прадеда — каторжника Прохора Балашова, сгубившего собственную дочь! И даже вырубку, где была усадьба лесника, колхозники считают нечистым местом. Правда, про деда Тимофея Прохоровича никто не сказал ни одного плохого слова — и жил человек, не таясь от людей, и смерть принял честно. Аннушка и сама помнит, сколько народу собралось на похороны и как оплакивали люди своего председателя. А вот про второго деда, Якова Прохоровича, слухи по селу идут нехорошие; а где дым, там и копоть. Да и на мужа ее, а на Васиного отца, многие колхозники обижаются, говорят, что выше директора МТС ставит себя комбайнер Александр Тимофеевич.

Событие, которое долго обсуждали жители Пастухова, произошло в самый канун Октябрьского праздника, на другой день после того, как Александр Тимофеевич узнал, что он награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Нужно сказать, что и до этого события вопрос о поведении знатного комбайнера обсуждался даже в райкоме. Однако, несмотря на то, что на бюро прозвучали голоса, резко осуждающие Александра Балашова, решение было смазано несколько раз повторенным словом «учитывая»: учитывая самоотверженную работу, учитывая чистосердечное раскаяние и столь же чистосердечное обещание… Словом, товарищи учли все, что в той или иной мере шло в оправдание.