Слово - Сергей Алексеев

У входа на каменных ступенях сидели несколько офицеров и Глотов. Комбат объяснял задачу. При появлении Муханова все встали.

– Приказ командира дивизии – утром замок взять, – не дожидаясь вопросов, сказал Муханов. – Начало атаки – пять часов утра.

– А артподготовка? – спросил Глотов. – Чтобы подавить их, надо…

– Насчет артподготовки, капитан, уточните у своего командира полка, – отрезал Муханов. – И никакой самодеятельности.

– Я своих людей, товарищ полковник, в конце войны губить не буду – упрямо сказал комбат. – Немцы там сидят, как собаки! Это же не люди… Это… Эти недоноски! Человеческого языка не понимают!.. Наших и так уже трое убитых и пять ранено… Да двух танкистов…

Из замка ударила гаубица. Снаряд разорвался в кронах деревьев, и на мгновение парк озарило, словно светом молнии. Секунду спустя с треском упало дерево…

– Послушай, Глотов, – Муханов старался разглядеть лицо комбата, но, кроме поблескивающих в темноте глаз, ничего не увидел. – Ты в чем пытаешься меня убедить? В том, что нельзя понапрасну водить людей на смерть в конце войны? Так я это без тебя знаю.

– Да нет, товарищ полковник. Я хотел сказать, из всей этой затеи ничего не выйдет, – Глотов сердито, по-мальчишески, засопел. – Эти щенки не сдадутся, знаю я их! Им головы так заморочили!.. Да что там говорить!.. Сейчас самое время для атаки, товарищ полковник! Они немножко выдохлись, спать хотят… Сейчас бы батареей беглый огонь, а я своих поднял. Как миленьких бы взяли!

– Ты знаешь, капитан, что такое детонация? – спросил Муханов.

– Так точно, знаю.

– Замок начинен снарядами, это все равно что по вагону с боеприпасами стрелять… А в замке – исторические ценности.

– А они наши ценности пожалели? – вмешался молчавший до этого командир батареи. – Они, гады, из Ясной Поляны конюшню сделали, дом Чайковского разграбили… А мы должны ихние замки жалеть? У них – гордость нации, а у нас нет!.. Сами еще орут – русские варвары! Цивилизованные нашлись…

– Между прочим, там – и наше добро, – Муханов кивнул на замок. – Там исторические памятники, наворованные в России. Так что мы в первую очередь свое спасаем. Это же часть нашей истории, часть России.

– Без пушек мы в этом парке до конца войны просидим, – проворчал Глотов, отвернувшись. – А на пулеметы идти… Я, товарищ полковник… В общем, я на войне только понял, почему мертвым глаза закрывают. Потому что живым всегда стыдно… смотреть в глаза. Даже в мертвые… А я в них за три года во как насмотрелся! – Он полоснул себя ладонью по горлу и замолчал.

Муханов сел на каменную ступеньку, привалился плечом к стене.

– Тебе двадцать-то есть, капитан? – спросил он.

– Есть, – не сразу ответил Глотов. – А что возраст? У меня всегда возраст спрашивают… Ну, молодой я, товарищ полковник, молодой! Так что, ничего не понимаю?

Можно было не спорить с двадцатилетним комбатом. Можно было отдать приказ, заставить его молчать, прикрикнуть, в конце концов. Война не кончилась, этот двадцатилетний парень носит погоны, и еще не потерял силу закон беспрекословного подчинения младшего старшему.

Война еще шла, но вот-вот должна была закончиться, а этот парень ничего еще, кроме войны и кроме открытых мертвых глаз, толком не видел в жизни, и ничего, пожалуй, не чувствовал так остро и сильно, как укор этих глаз и стыд за то, что он – жив, а его товарищ – уже нет… Он слишком многое понимал, но весь его опыт был опять же связан с войной, со страданиями и горем.

И поскольку этой треклятой войне скоро конец – наступит новая жизнь, еще не познанная бывалым двадцатилетним воякой. И в этой новой жизни будут свои ценности. В ней не попросишь артиллеристов подбросить огня, и с шашкой наголо не развернешь эскадрон для атаки. Он, полковник Муханов, прошел эту перестройку еще в Двадцатые годы и помнит, каким болезненным, мучительным было приживание к другой, мирной жизни. На первый взгляд ясные и простые цели вдруг обрели вторые и третьи смыслы, над которыми следовало напряженно – думать.

Муханов скользнул взглядом по гимнастерке комбата – четыре боевых ордена, две нашивки за ранения…

– Мы с тобой еще поговорим на эту тему, капитан… Возьмем замок и поговорим… А сейчас немедленно найди перебежчику погоны, достань ремень и отправь его назад, через нейтралку, – Муханов встал:

– И обеспечь, чтобы он дошел живым и невредимым; Пускай работает… Понял?

– Так точно, – Глотов козырнул. – Есть достать и отправить…

– И еще… На огонь противника не отвечать. Только наблюдать. Артиллеристов тоже касается.

– Есть! – ответил командир батареи Лихота.

– Обо всем, что делается в замке, немедленно докладывать мне.

Комбат Глотов пригнул голову и нырнул в подземелье – к телефону. Офицеры, прячась за деревьями, побежали к своим бойцам. Война продолжалась…

Во всем замке самым уютным местом была спальня бывшего владельца. В ней и грохот пулеметов казался не громче карнавальных трещоток, и отрывистое рявканье гаубиц не сотрясало ни пол, ни воздух: Такая же тихая война изображалась и на огромном полотне у стены: закованные в доспехи рыцари дрались красиво и бесшумно.

Еще неделю назад, когда роту Вайсберга затолкали в этот каменный мешок, он, сменив таким образом морской дивизион на гитлерюгенд, разыскал генеральскую спальню и оборудовал в ней командный пункт. Он приказал будить его лишь тогда, когда русские подойдут к замку и начнут артобстрел. За четыре года войны он привык к бомбежкам, и обстрелам так, что сейчас боялся их не услыша? Первые дни он с удовольствием спал на генеральском ложе не снимая сапог и мундира. Просыпаясь, чтобы выпить вина, поднятого из подвалов, Вайсберг подолгу смаковал мысль, что не каждый день и не каждому пехотному капитану удается вот так поваляться на пуховике генерала-аристократа. Но потом и это ему надоело. Он стал разглядывать картину и думать о том, как хорошо воевали в средние века. Ни обстрелов, ни бомбежек, да и войско из рыцарей, а не из мальчиков с цыплячьими шейками. Встретились в чистом поле, сшиблись, поработали мечами и копьями – вот и войне конец. И, как говорят русские, либо грудь в крестах, либо голова в кустах…

Глядя на батальное полотно подолгу, Вайсберг ощущал беспокойство. И мысли его становились короткими, отрывистыми, как команды. Немедленно спустить ящики со снарядами в подвалы! Иначе от первого же русского снаряда, попавшего в окно, замок взлетит на воздух. Мальчики этого не понимают. Мальчики стреляют…

Однако он тут же вспоминал, что находится всего лишь в замке рыцарских времен и что русский снаряд уже влетел в немецкое окно и разнес в клочья всю Германию. И теперь боевому капитану, трижды раненному, доверили командовать гарнизоном мальчишек… Боже мой, какой это позор! Скорей бы уж русские начали бомбить и все кончилось.