Роман Молодой - Сычев К. В.

Епископ Евфимий был удивлен, когда в его келью вошел Михаил Тверской. Благословив склонившего голову князя, он спросил: – Неужели ты, сын мой, захотел обратиться за помощью к Господу? Или вновь собрался на жестокую брань и пришел за моим благословением? Я не могу поддержать тебя в войне против русских людей!

– Я прибыл не за этим, святой отец, – пробормотал великий тверской князь. – Мне нужен мир, а не жестокая брань! Я хочу, чтобы ты пошел в стан Дмитрия Московского и предложил ему вечный мир! Прошу передать этому Дмитрию, что я готов подчиниться его воле, но он должен прекратить разорение моих земель! И возьми с собой лучших бояр, чтобы они поддержали мои слезные слова…

– Это – другое дело! – улыбнулся отец Евфимий. – Я сегодня же вечером пойду в московский стан и передам твои слова великому московскому князю!

На следующий день состоялось подписание мирного «докончания». Москва выгодно использовала сложившееся положение дел. По этому договору Михаил Тверской навсегда отказывался от притязаний на великое владимирское княжение, признавал Великий Новгород «вотчиной» Москвы, согласился с независимостью Кашинского удела от Твери. Стороны договорились также о небывалом: союзе против татар и Литвы! Что касается тверских условий, то великий московский князь принял только одно из них – в случае спора Москвы с Тверью их общим судьей будет великий рязанский князь Олег Иванович. Но от этого общий смысл соглашения не изменился. Московское войско с победой уходило на восток. Сила некогда великого тверского княжества была существенно подорвана.

ГЛАВА 24

ЛИТОВЦЫ ПОД СМОЛЕНСКОМ

Дмитрий Ольгердович погонял коня, мчавшись во весь опор. За ним стремительно скакали его брянские дружинники: нужно было успеть на соединение с войском князя Кейстута. Зима 1375 года была холодной, но снега выпало совсем немного. Черная скользкая земля, покрытая тонким слоем снега, грозила опасностью: разогнавшиеся кони могли в любой момент упасть! Однако на этот раз беда обошла брянскую рать стороной. Еще немного, и вдали показались литовские воины. Они медленно двигались в сторону Смоленска. – Теперь не спешите! – сказал Дмитрий Брянский своему воеводе Пригоде Уличевичу. – Подай знак дружине!

Княжеский воевода поднял руку, и горнист, приложив ко рту рог, зычно прогудел, оживив черно-белую пустыню. Брянские воины, повинуясь своему князю, резко осадили коней, и те, склонив головы, перешли на шаг.

Литовцы, услышав знакомый звук, продолжали свое движение вперед, словно не замечая шедшую за ними брянскую тысячу.

– Слава Господу! – подумал Дмитрий Ольгердович. – Наконец-то мы догнали своих!

Он беспокоился за брянскую дружину. По слухам, неподалеку стояло большое войско великого смоленского князя Святослава, столкновения с которым до соединения с основными силами князь Дмитрий не хотел. Он прекрасно знал силу смоленской рати и понимал, что преждевременное сражение его отряда с превосходящим по численности врагом может быть гибельным для его воинов.

А это означало потерять не только дружину, но и власть над Брянским уделом! Что такое князь без войска?

Этот год был очень тяжелым. Опять случился неурожай. И если бы не запасы хлеба, накопленные брянцами в предыдущие годы, уделу бы грозил голод. Весьма недобычлив был и пушной промысел. За прошлую зиму брянские охотники заготовили всего треть от обычного количества мехов. Спасало лишь то, что не надо было платить в Орду «выход», и серебро расходовалось очень обдуманно. Великий литовский князь Ольгерд Гедиминович, зная о недороде и плохой зимней охоте в брянском уделе, согласился уменьшить в два раза установленную Литве выплату. Однако потепление в отношениях Литвы с Мамаем не сулило брянцам больших благ. Великий князь Ольгерд не раз говорил своему сыну Дмитрию Брянскому во время совместных походов на врагов о том, что дружба с татарами может привести к восстановлению прежнего тяжелого «выхода». С другой же стороны, татары довольно серьезно беспокоили Московское княжество и его союзников, отвлекая Москву от литовских дел. Совсем недавно полчища Мамая вторглись в нижегородскую землю и нанесли тяжелый урон тестю великого московского князя. – Зачем вы ходили на Тверь? – возмущались татарские послы, представ перед великим князем Дмитрием Константиновичем Нижегородским. – За это вам – месть от нашего великого хана и могучего Мамая!

После этого татары Мамая вторглись в Новосильский удел, стерев с лица земли Новосиль и заставив союзника Москвы князя Романа Симеоновича уйти в Одоев.

Еще один удар по Москве нанесли и новгородские разбойники, ведомые некими «воеводами» Прокопием и Смолянином, которые на своих семидесяти судах-ушкуях, напали на Кострому и, имея всего две тысячи ватажников, разгромили пятитысячное войско воеводы Плещеева, позорно бежавшего с поля битвы. Разграбив Кострому, они пошли на Нижний Новгород, не готовый к отражению неведомых врагов. Здесь новгородские «тати» выжгли окрестности, осадили город, но взять его не смогли. Тогда они, ограничившись поджогом бревенчатых крепостных стен и захватом «множества пленников», отправились дальше – «на Булгар и Казань – где выгодно их продали. Не зная жалости, эти разбойники прошли вниз по Волге, грабя купеческие караваны, убивая всех, кто пытался сопротивляться, и захватывая пленников. Так они дошли до Астрахани, продали на невольничьем рынке свою добычу и, чувствуя полную безнаказанность, устроили всеобщую пирушку, на которую пригласили местную татарскую знать. Когда же жестокие разбойники захмелели и утратили свою былую воинственность, местный мурза Салчей, собрав воинов, беспощадно перебил их всех.

Так закатилась слава знаменитых новгородских ватажников. Хоть и отказывались от них «знатные новгородские люди», заявляя, что «Великий Новгород не повинен в набегах злобных ушкуйников», тем не менее «вся Русь» знала о происхождении «пьяной вольницы». Бытовало мнение, что если новгородские ватажники так храбры и сильны, то войско «славного города» и вовсе непобедимо! Новгородское ополчение, в составе которого пребывали «многие вольные люди», неплохо проявило себя под Тверью, нанеся тверичам немалый урон…А вот теперь такая неудача! В довершение ко всему, новгородцы погрязли в собственных дрязгах и спорах. Там едва не случился церковный раскол! Но, сплотившись, новгородская знать и церковные иерархи, сумели подавить движение «стригольников», выступивших против устоявшихся православных канонов. Несчастных еретиков – проповедника Карпа, дьякона Никиту и многих их сторонников – утопили в Волхове. После этого очередной союзник Москвы и богатый данник надолго утратил значение «славной землицы»…