Отходняк после ящика водки - Альфред Кох

Я поговорил с Багриновским. Он рассудителен и спокоен, разве что очень грустен. В глазах его настоящий художнический трагизм, который может возникнуть не только от болезни – но и просто от несовершенства этого мира, которое не может оставить равнодушным чувствительную натуру.

Отдельно надо сказать про Н.В. Гоголя. Он хоть в «Кащенко» не лежал, но диагноз его и картина течения болезни здешним медикам известны неплохо. Мне тут выдали подшивку газеты «Нить Ариадны», которая издается московским клубом психиатров. (А печатают там не только врачей но и пациентов.) И обратили мое внимание на публикацию «Точный диагноз поставлен 150 лет спустя: загадка болезни великого русского писателя». Предисловие, кстати, написал зам. главврача Аркадий Шмилович, а автор текста – профессор Дмитрий Мелехов. Вот пара цитат:

«Трактовка болезни Гоголя… до сих пор остается предметом дискуссии (маниакально-депрессивный психоз или приступообразная шизофрения, на первых стадиях протекающая в форме аффективных приступов). Первый приступ болезни Гоголь перенес в 1840 году в Риме.

…Аксаков потом писал: «Гоголь в эти периоды впадал в противный тон самоуверенного наставника». В состоянии патологической экзальтации появились мысли о его провиденциальном назначении.

…Гоголь страдал аффективно-бредовым психозом с кататоническими симптомами и приступообразным циркулярным течением.

… В дальнейших приступах, и особенно в последнем, было уже полное господство бреда греховности, самоуничижения, потери веры в возможность прощения, то есть… «ложная мистика», продиктованная болезнью.

…Болезнь и смерть Гоголя – типичный случай, когда врачи не умели распознавать это заболевание, которое еще не было описано в медицинской литературе».

Это без юмора, насчет героизма. Ну, много разных примеров про вовлечение врача в жизнь пациента, но я тут о другом. Вот вам будничная как бы цитата из рассказа одной дамы – завотделением:

– Юридическими проблемами больных официально никто не обязан заниматься. Юрист при больнице, конечно, есть, но он занимается делами больничными. И вот пациент звонит или приходит, рассказывает: пока он лечился, права собственности на его квартиру оформили на кого-то другого. Начинаем заниматься. Бывало, приходили в 90-е, откровенно угрожали: «Не мешайте отнимать жилье. Не пишите, не заводите уголовное дело, ваш пациент нам квартиру должен!» Стояли меня ждали вечером у ворот. Извините, говорю, я чиновник, пишу что обязана, застрелите – другой сделает то же самое. Так мы несколько квартир отбили. Потом приходили из органов, говорят: тут судебные процессы, бизнес делят, люди косят, а вы их прячете. Ничего, говорю, не знаем, есть закон: вы нам запрос, мы вам ответ…

– Я очень любил тут работать… Прекрасные условия! – Бильжо ударился в ностальгию. – Бывало, сижу в садике под деревом, пишу истории болезней. Хорошо! Я часто думал тогда: с каким бы удовольствием я тут полежал! Уединение почти монастырское…

В санаторном отделении были мужское и женское отделения, и они сообщались между собой. Они вместе обедали и вместе музицировали. Иногда крутили романы. Не без этого.

– А почему нет? Это же…

– …да, правильно, один из способов терапии. У меня была одна больная, внешне – страшноватая, так мне медсестры доложили о нарушении распорядка дня: ее застукали с ее другом, они занимались… ну ты сам понимаешь… на антикварном диване. Я обязан был как-то прореагировать, ну и стал ее попрекать. Она ответила:

– Андрей Георгиевич, ну я же все-таки женщина – чего вы меня хотите лишить?

Я понял, что не прав.

– А она не сказала: «Доктор, если б меня каждый день… э-э-э… вовлекали в личную жизнь, я б к вам в больницу никогда не попала, у меня б было прекрасное душевное здоровье»?

– Не сказала… Но может, ее состояние было бы действительно лучше.

– Когда я тут работал, – продолжал бывший психиатр по той, видимо, схеме, что раньше все было лучше, – в санаторном отделении стоял рояль, и больные там музицировали…

– А сейчас – в каждом отделении! – гордо ответили ему.

– В каждом?

– Абсолютно!

Мы прошлись, проверили: точно…

Жизнь стала лучше, жизнь стала веселей!

Ну хоть в одной отдельно взятой психбольнице по крайней мере.

И.С.

Часть 9

ЛОВЛЯ ТУНЦОВ В АТЛАНТИКЕ

Тунец – знатный трофей. Хищная рыба, входит в большую океанскую пятерку. Вес тунца достигает трехсот килограммов, а длина – трех метров. Водится эта рыба почти во всех морях и океанах. Я ловил тунца у берегов Северной Америки.

Если из Нью-Йорка поехать на север, то, вырвавшись из Куинса, будешь долго ехать по Long Island, то есть Длинному острову. Протянувшись с юга на север на несколько сот километров, этот остров сосредоточил виллы всех нью-йоркских богатеев. Там можно встретить поместья Моргана, Рокфеллера, а можно и нынешних нуворишей. В том числе и наших, и бывших наших.

Немного в стороне от всех этих фешенебельных Хэмптонов, в западной части Лонг-Айленда, находится маленький городишко Си Клифф. Здесь когда-то осели бежавшие от красных мудаков русские эмигранты первой волны, поэтому в нем аж две православные церкви. Городок тихий, спокойный, весь спрятанный в тени огромных вековых деревьев. Расположен он не со стороны океана, а в бухте, выходящей в залив. На хорошей лодке от него до Манхэттена не больше часа ходу. Почти вся местная молодежь разъехалась: кто в Нью-Йорк, кто в Сан-Франциско, а кто и в Россию. Теперь в Москве можно заработать больше, чем там. Остались одни старики. Князья, графья, в общем – голубая кровь. В этом городке родился и Боря Иордан, мой московский товарищ. Надеюсь, он в представлениях не нуждается, но здесь важно то, что у него в Си Клиффе большой дом, где все лето отдыхает его семья. Вот с Борисом мы и сговорились пойти на тунца.

Мы арендовали большую, сорокаметровую, яхту и рано утром выплыли из городской гавани. Плыть нужно было весь световой день до острова Нантакет, который находится между мысом Монток, что на самой северной оконечности Лонг-Айленда, и Кейп-Кодом, то есть мысом Трески, окаймляющим залив Бостона.

Кстати, если в середине августа отплыть из Кейп-Кода и, оставив за кормой Бостон, взять на север и наискосок пойти прямо в океан, то миль через сорок-пять-десят можно встретить множество китов-горбачей. Огромные животные метров по 12–15, покрытые ракушками, подплывают прямо к лодке, переворачиваются на живот, машут длинными плавниками, выпрыгивают из воды, с брызгами падают обратно в воду. Это завораживающее зрелище особенно нравится детям.

Кейп-Код очень интересное место. Первыми его открыли пираты Карибского моря. Еще задолго до первых поселенцев-англичан, так называемых отцов-пилигримов, прибывших в Америку на корабле «Мейфлауэр» и основавших в 1620 году на Кейп-Коде колонию, пираты использовали эти места для хранения награбленных сокровищ. Места опять же здесь были тихие, вдалеке от оживленных судоходных трасс, поэтому удобно было и безопасно предаваться милым пиратским радостям: пить ром, курить пеньковую трубку, любить пленниц и делить золото.

По случаю бравого пиратского прошлого на мысу есть небольшой музейчик. В нем собраны поднятые со дна моря пиратские прибамбасы. Сабли, кинжалы, кирасы, большое количество серебряных и золотых монет. Есть даже здоровенная пушка. Весь этот романтический металлолом сопровождается кровожадными картинками и страстными рассказами о пиратском быте, навевая мне детские воспоминания о всевозможных одиссеях всяких там капитанов Бладов.

Музей этих брутальных мачо несколько обескураживает неожиданным соседством с небольшим городком педерастов под названием Провиденстаун. Голубые здесь не милые и смешливые, как обычно, а очень даже подкачанные и агрессивные. Так, например, жене Бориса Елизавете они не позволили в местном кафе покормить сына-младенца грудью. «Хватит нам ваших гетеросексуальных штучек! Это вы в Нью-Йорке можете показывать последствия архаичного секса между мужчиной и женщиной! А нам здесь этого не нужно!» – орал здоровенный владелец забегаловки и таки вытолкал нас на улицу. По ней, блистая бритыми ягодицами, которые выглядывали сквозь овальные прорези в джинсах, вальяжно раскачивая бедрами, проходили местные хозяева жизни. Мы поспешили ретироваться на яхту. Это был явно не наш праздник.

Однако в городках по соседству происходят и совершенно другие вещи. Однажды моя жена здесь, на Кейп-Коде, приняла участие в демонстрации в поддержку традиционных ценностей. Она, в составе большой группы местных жителей, толкая перед собой коляску с маленьким сыном, защищала право мужчин и женщин на секс в его обычном понимании. Демонстранты несли плакаты примерно следующего содержания: «Boy + boy = 0, girl + girl = 0, boy + girl = baby». И тому подобные призывы. Вернувшись с очередной рыбалки, я в целом одобрил ее гражданскую позицию по защите человеческой популяции.