Тень Бога. Султан Селим. Владыка османов и творец современности - Алан Михаил

его формулировке, представляли собой «лучших помощников христиан»[731]. Они невольно побудили христиан улучшить и усовершенствовать свою духовную жизнь; в их отсутствие Бог использовал бы какое-нибудь другое бедствие в качестве своего инструмента.

Сами христиане, а не османы, были настоящей проблемой христианства. Поэтому христиане должны признать и принять сложность, которую Бог предложил им в виде османской угрозы. Только если Церковь преодолеет свои грехи, Бог выбросит османскую плеть.

Мартин Лютер. Yale University Art Gallery, New Haven, CT, USA /Bridgeman Images

«Поскольку дьявол – это дух, его нельзя победить ни доспехами, ни оружием, ни конем», – писал Лютер, критикуя призыв папы к крестовому походу[732]. Только дух мог победить дух. И, «так как турок есть гневный жезл Господа Бога нашего и слуга разъяренного дьявола, то необходимо прежде всего победить самого дьявола, господина турок, и тем вырвать жезл из руки Божией. Без помощи дьявола и поддержки Божией турок останется один в своей власти». Таким образом, способом установления мира и безопасности, по мнению Лютера, была не война против османов, а борьба внутри христианского мира с его собственными грехами. Если бы христиане Европы все до единого очистились от греха, Богу больше не понадобился бы кнут Османской империи, чтобы наказывать их, и поэтому мусульманская империя рассыпалась бы, позволив очищенному христианскому миру восторжествовать.

Пространство, которое османы открыли в Европе, ослабив католическую церковь, позволило отдельным христианам процветать в своей личной вере, а Лютеру – расширить сферу действия своего учения. Ислам, по мнению Лютера, служил христианству, угрожая ему. Для истинно верующего ислам был инструментом, который можно было использовать для искоренения коррупции в католицизме.

* * *

Лютер приберегал свои самые яростные нападки для самого папы Льва. «На Востоке правит зверь, – предположил он, – на Западе – лжепророк»[733]. Обе фигуры предвещали конец времен. «После турок, – предположил Лютер, – страшный суд наступит быстро»[734].

Государство, религия, общество всегда будут сталкиваться с внешними врагами; противостоять язычникам, совершавшим гонения на христианство извне, было, конечно, необходимо и похвально. Более зловещим, потому что его труднее было распознать, был враг внутренний – тот, кто был похож на вас, тот, кого вы знали, ваш собственный брат во Христе. Таким образом, желающий лишь обогащения папа всегда оказывался гораздо опаснее султана. Как выразился Эгил Грислис, цитируя Лютера: «Турок – это „черный дьявол“, грубый и поверхностный, неспособный обмануть ни веру, ни разум, „который, как язычник, преследует христианство извне“[735]. Папа, напротив, тонкий, красивый, лицемерный дьявол, который сидит внутри стен цитадели христианства и чтит Священное Писание, крещение, таинства, ключи, катехизис, брак». Как Сефевиды для османов, самым смертельным врагом был брат по вере, который, казалось, действовал, как вы, и даже молился, как вы, но чьи принципы были испорчены разъедающей душу злобой и стремлением к земной власти.

Вместо того чтобы отстаивать право и добро веры, настаивал Лютер, лицемерный папа Лев позволил злу заразить Церковь. В мрачных залах Ватикана католическая элита притворялась благочестивой и чистой, совершая одну мерзость за другой. Лютер считал, что это падение духа папы объясняет слабость католической политики в отношении османов. «Папа убивает душу, – писал он, – тогда как турок может уничтожить только тело»[736]. Относя ислам к телесному и, следовательно, мимолетному царству этого мира, Лютер в этом отрывке разделяет давнее христианское возмущение якобы развратной сексуальной жизнью Мухаммеда: «Из-за его похоти все, что он говорит или делает, является плотью, плотью, плотью»[737], – а затем использует утверждаемую исламом низменную телесность, чтобы снова подвергнуть критике лицемерие католической церкви: «Грубый и грязный Мухаммед забирает себе всех женщин и поэтому не имеет жены. Целомудренный папа не берет ни одной жены, но у него есть все женщины»[738].

Эта основная концептуальная диада тела и души, плоти и духа также сформировала одну из других центральных идей Лютера в отношении ислама – представление о судьбе европейских христиан, захваченных османами. Он ошибочно полагал, что османы хотели насильственно обратить всех христиан в ислам, чего, как мы видели, никогда не было. Лютер либо не знал, либо его не волновало, что большинство населения империи стало мусульманским только в 1517 году, после более чем двух столетий существования общества с христианским большинством. Христианин, живущий счастливо и добровольно, под властью мусульман, должно быть, был для него чем-то немыслимым. Таким образом, он игнорировал османских христиан – представителей различных православных конфессий, армян, халдеев и других людей, живущих на Балканах и Ближнем Востоке – в своих размышлениях о христианстве в империи.

В Османской империи существовало две категории европейских христиан, которые беспокоили Лютера: христианские мальчики из девширме, которые были схвачены на Балканах и насильно обращены в ислам, а затем получали доступ к любой роскоши, пока их готовили для высших эшелонов имперской армии, и христиане, захваченные в рабство на войне или в результате пиратства, которые оставались несвободными, не получали никаких привилегий и представляли собой готовый источник рабочей силы, главным образом в качестве гребцов на военных галерах.

Феномен девширме вызвал особенно неприятную обеспокоенность у некоторых европейцев и поставил перед Лютером богословскую дилемму. Если европейский солдат убил османского солдата балканского происхождения, мог ли он убить одного из христиан? Даже если они внешне исповедовали ислам, чтобы выжить, возможно, некоторые из этих османских солдат оставались истинными христианами в душе (интересная параллель с христианским пониманием обращения евреев и мусульман во времена инквизиции). Лютер смягчил такие опасения, настаивая на том, что даже если в качестве тактики выживания христианин предположительно обратился в ислам только по плоти (что само по себе является сомнительной возможностью с точки зрения католического мировоззрения), то вооруженное нападение на истинных христиан представляет собой полное развращение души и навсегда гарантирует будущее пребывание бывшего христианина в аду.

Лютер призывал других европейских христиан, захваченных османами, – комбатантов или гражданских лиц, захваченных на войне, не обращенных в ислам и приговоренных к черной работе, – рассматривать свое порабощение как Божье наказание, которое они должны охотно принять как средство духовного совершенствования. Раб должен, по словам Лютера, «насколько возможно верно и усердно служить своему господину, которому он был продан, независимо от того, что вы христианин, а ваш господин язычник или турок»[739]. Османский хозяин мог пытать тело, насиловать и ломать кости, но пока душа внутри этого грешного тела оставалась чистой и верной, османский дьявол всегда проигрывал. Подобные рассуждения также применимы к другому основному классу христианских рабов в Османской империи –