Тень Бога. Султан Селим. Владыка османов и творец современности - Алан Михаил

href="ch2-717.xhtml#id114" class="a">[717]. Он отправил кардиналов в Англию, Францию, Испанию и Священную Римскую империю, добиваясь пятилетнего перемирия между европейскими державами, которое позволило бы им направить всю свою энергию против османской угрозы[718]. Как и в 1514 году, он не нашел себе союзников. Европейские монархи предпочитали планировать войны друг против друга, а не рассматривать масштабную, дорогостоящую и потенциально самоубийственную конфронтацию со своим грозным противником на востоке, который за прошедшие годы стал еще более могущественным. Карл V из Священной Римской империи и Франциск I из Франции были соперниками; Итальянские войны на рубеже XVI века унесли жизни тысяч людей; конфликты за престолонаследие будоражили Кастилию, Шотландию и Баварию; и большинство европейских правителей презирали Льва, который считал папство лишь своей привилегией, и надеялись в конечном итоге вторгнуться в Италию и захватить ее. В отличие от мозаики враждующих государств Европы, Османская империя управляла тремя континентами как единая сила. Как писал папа одному из своих епископов: «Пока мы теряем время на переговоры и написание писем, турок тратит его на то, чтобы создать и претворить в жизнь свои планы, и он захватит какой-нибудь христианский порт, прежде чем мы получим известие о том, что он даже отправился в путь!»[719] Несмотря на то что Лев продолжал призывать к крестовому походу вплоть до смерти Селима в 1520 году, европейское единство против того, что он называл «дьявольской магометанской яростью»[720], так и не материализовалось.

Тот же политический застой, который не позволял Европе даже рассматривать возможность военных действий против османов, открыл все пути такому выскочке, как Лютер. Как объясняет политическую сцену того времени ученый Эгил Грислис: «Вместо того чтобы бояться турок, Лютер имел все основания быть им благодарным[721]. Именно постоянная опасность турецкого вторжения удерживала императора [Священной Римской империи] от принятия жестких мер против реформации Лютера. Империя нуждалась в помощи принцев-евангелистов в войне против турок и поэтому была вынуждена отложить свои планы по уничтожению Лютера. С точки зрения реалистичной политики силы, успех и сохранение Реформации зависели от силы турецкой армии». Территориальный раскол Европы лишь подтвердил обоснованность обвинений в коррупции, которые Лютер бросал Церкви, и сделал его послание о необходимости реформ более весомым. Без надвигающейся угрозы со стороны османов великий размах протестантской Реформации был бы невозможен.

* * *

В 1516 году, когда Селим наступал в Сирии, понтифик отправил в Германию «непримечательного доминиканца»[722] по имени Иоганн Тецель продавать индульгенции для поддержки строительства невероятно богато украшенной базилики Святого Петра. Прославилась содержательная рекламная речь Тецеля: «Как только монета в сундуке зазвенит, душа из чистилища вырвется наружу»[723]. В то время подобные покупки отпущения грехов были почти обязательными, но Мартин Лютер, тогда 33-летний набожный монах и священник-августинец, начал выражать крайнее неудовольствие в связи с идеей о том, что благословения и прощение, которые, как предписывали изначально доктрины, были дарованы Богом за добрые дела на всю жизнь, могут быть куплены грешным человеком – или потомком этого грешного человека – в одно мгновение. Еще больше его беспокоило то, что мирская расточительность, если не разврат, которую он видел в церкви Святого Петра и во всех церквях Европы, по-видимому, субсидировалась обещанным отпущением грехов душ отдельных прихожан.

Эта укоренившаяся практика будет находиться в центре антицерковных сочинений Мартина Лютера. Интересно, что этому также способствовала борьба с исламом. Идея индульгенций возникла в XII веке, в разгар крестовых походов[724]. Прежде чем крестоносцы покинули свои дома, чтобы сражаться с мусульманами на Ближнем Востоке, священники заранее гарантировали им отпущение грехов на случай, если они погибнут во время борьбы за освобождение Иерусалима. Вместо финансовой компенсации эти обещания спасения служили наградой солдатам за их храбрость на Святой Земле, устанавливая тем самым принцип, согласно которому искупление можно заслужить не только благочестием. С этого момента индульгенции превратились в товар, который наводнил церковную казну деньгами. Во времена Лютера люди могли просто платить Церкви (без необходимости собирать деньги на войны) за прощение обычных грехов, таких как ложь или похоть. Подобно меню в ресторане, верующий мог найти свой грех в бухгалтерской книге и заплатить текущую цену, чтобы исключить его из своей мирской и, как он надеялся, вечной жизни. Даже если оставить в стороне возвышение Османской империи, продажа индульгенций связала ислам с рождением протестантской Реформации.

В 1517 году Лютер изложил свою обеспокоенность по поводу индульгенций и других церковных практик в письме, которое он отправил своему епископу. Это письмо, получившее название «95 тезисов», хорошо известно как положившее начало протестантской Реформации. Быстро переведенный с латыни на немецкий и напечатанный в одной из первых типографий в Европе, текст широко распространился по Германии[725]. (Но почти наверняка он не был прибит к двери церкви в Виттенберге, как принято считать[726].) В течение месяца резкая критика Лютером Льва и католической церкви была переведена с немецкого на несколько других европейских языков и стала просачиваться в другие страны, создавая не что иное, как теологическую бурю.

Одно из самых резких обвинений Лютера в адрес церкви прозвучало в ответ на призывы папы Льва к новому крестовому походу. Из-за связи походов с индульгенциями Лютер видел их частью коррупционных сетей католицизма и его гнусной одержимости мирскими вещами. Сосредоточение внимания на войне выдавало одержимость материей, а не душой, мирским, а не вечным[727]. Он заметил, что церковь часто вела крестовые походы только для того, чтобы заработать денег, строя свои кампании священной войны на основе ложных угроз и жадности, а не на благочестивом желании защитить веру и паству[728]. Лютер выразил свое неприятие священных войн Европы в наиболее знакомых ему богословских терминах: «Жернова церкви теперь не мечтают ни о чем ином, как о войне против турок[729]. Они хотят бороться не с беззакониями, а с бичом беззакония, и таким образом они будут противиться Богу, который говорит, что через этот бич Он сам наказывает нас за наши беззакония, потому что мы не наказываем себя за них». Османы, по мнению Лютера, были Божьим «бичом беззакония», которое он использовал, чтобы наказать христианский мир за его грехи – грехи, которые церковные лидеры намеренно игнорировали и даже поощряли, позволяя их отпущение покупать по низкой цене.

Таким образом, хотя Лютер явно считал османов злом – Бог, как он объяснил, иногда «наказывал благочестивых людей злыми людьми»[730], – в тот момент османы, по