Нежный бар. История взросления, преодоления и любви - Джон Джозеф Мёрингер

с войны с победой. Что-то во мне самом – даже не в Спортсмене – заставляло меня видеть в его козырьке военный шлем с сеткой, а в бите, которую он нес на плече, – М-60. Я пожал ему руку и почувствовал, как меня тоже охватывает прилив тестостерона.

– Угостить тебя пивом? – спросил я.

– Кажется, у вас, в Лиге Плюща, это называют риторическим вопросом, – ответил Спортсмен.

Он спросил, как у меня дела на новой работе, и я, к собственному изумлению, поведал ему про сгоревшие крендели. Я сам не знал, зачем это говорю. Может, мне хотелось сочувствия. Но от Спортсмена его было не дождаться.

– Гульермо Вингер? – хохотал он, отдуваясь и стуча битой по полу. – Паленый? О, вот это здорово! Прямо, черт возьми, потрясающе!

Он так заливался смехом, что я стал бояться, как бы у него не случилось приступа астмы.

– Ты, наверное, все животики надорвал, когда понял, что это крендели горят.

Я начал смеяться тоже. Ну да, я сообщил в газету о горящей тележке с кренделями. И что с того? Не сказать, что это потеря, если благодаря ей мне удалось рассмешить такого прекрасного парня, как Спортсмен. Теперь мы оба хохотали, согнувшись пополам, лупя друг друга по спинам и колотя руками по барной стойке, и когда я лупил по спине Спортсмена, она от стойки ничем не отличалась. Такой же массивный дуб. Тверже твердого.

Когда Спортсмену удалось наконец перевести дух, когда он вытер глаза и хлебнул пива, то велел мне расслабиться. Расслабься, пацан, просто, черт возьми, расслабься. Промашки случаются, случаются промашки. В армии он случайно подорвал вертолет. Да ладно, сказал я. Клянусь, подтвердил он. Они учились стрелять из гранатомета, и эту штуку заклинило. Спортсмен потряс гранатомет, и тут раздался свист – оружие выстрелило. А рядом на площадке стоял пустой вертолет.

– Бум! – сказал Спортсмен. – До сих пор должен дядюшке Сэму за него шесть миллионов.

Однако пришло время покончить с посторонними темами и переключиться на ту единственную, которая имела значение, на главное событие вечера – софтбольный матч. Игроки собрались вокруг Спортсмена, чуть ли не повисли на нем, как украшения на рождественской елке, а он взялся пересказывать ход игры. Кто-то сделал ему комплимент по поводу великолепной работы ловушкой на третьей базе. Второе пришествие Брукса Робинсона, сказал другой. Да ну, фыркнул Спортсмен с напускной скромностью. Гораздо больше, чем маневры на поле, его порадовал забавный эпизод со Стивом. После нескольких хоум-ранов, когда все мячи приземлились в пруду за оградой, Спортсмен крикнул Стиву:

– Мячи кончаются, придется вылавливать их из пруда – ты швабру захватил?

– Не-а, – ответил Стив, – она придет попозже, с детьми.

Стив говорил про свою жену, Джорджетту, урожденную Залески. Спортсмену пришлось объявить тайм-аут, пока они со Стивом не отсмеются.

Я оставил Спортсмена и вернулся назад к генералу Гранту. Он был занят беседой с инвестиционным банкиром в синем костюме в елочку, мужчиной лет пятидесяти, процветающего вида, с седоватыми усами, которые тот словно специально отрастил, чтобы гармонировали с его черно-белым галстуком. Оба они курили сигары и обсуждали Войну за независимость, и я подумал, что эта тема возникла из-за сходства генерала Гранта с собственно генералом Грантом. Однако оказалось, что Банкир – фанат той войны. Он рассказал нам с генералом Грантом малоизвестные подробности про Шайло, Антьетам и Геттисберг. И добавил, что в молодости Линкольн управлял баром и спал там же, в подсобке.

– Ты это знал? – спросил я генерала Гранта.

– Кто ж этого не знает? – удивился он. – А еще Линкольн гнал спиртное. Очень неплохой кентуккский бурбон.

Тут Кольт отозвал меня в сторонку.

– Ты же вроде у нас умный, – сказал он, – может, поможешь? Надо перечислить имена всех злодеев из Бэтмена. Их предположительно около трех дюжин, а я пока вспомнил всего десяток.

Он протянул мне листок бумаги.

Я едва не пошутил насчет того, что медведю Йоги незачем знать всех врагов Бэтмена, но Кольт говорил так искренне и проникновенно, что я прикусил язык и поглядел, чьи имена он уже записал. Джокер, Риддлер, Паззлер, Кинг Тут. Это напомнило мне список кличек, которыми нельзя называть дядю Чарли.

– Как насчет Книжного червя? – спросил я.

– Книжный червь! – воскликнул Кольт, шлепнув себя по лбу. – Про него-то я и забыл!

Явился дядя Чарли; распечатывая новую пачку «Мальборо», он попросил генерала Гранта налить ему водки с клюквенным соком, а потом потер рукой висок.

– Джей Ар, – сказал он, – я сегодня читал и наткнулся на слово «выводковый». Что оно значит?

Я пожал плечами.

Дядя Чарли потребовал «Книгу слов». Генерал Грант наклонился за барную стойку и вытащил с полки прекрасный старинный фолиант, который все называли «Книгой слов» и говорили о нем с почтением, словно о «Книге кельтов». Генерал Грант положил книгу перед дядей Чарли, который полистал страницы и объявил, что «выводковый» означает «покидающий гнездо вскоре после вылупливания». Определение очень ему понравилось. Теперь, когда я сидел между дядей Чарли и Банкиром, пил холодное пиво и рассуждал о словах, счастье переполняло меня настолько, что не хотелось двигаться с места. Но мне срочно надо было отлить.

В мужском туалете мне показалось, что у меня галлюцинация. Оба писсуара были полны монет: по доллару, по пять и двадцать пять центов. Вернувшись в бар, я спросил о них