Память сердца - Рустам Мамин

Действительно, мне многие говорили: «Ты похож на Бондарчука, когда без усов».

А может, и вправду я еще не совсем стариком выгляжу. А насчет «девок»… Ну, не знаю. Очень уж это сокровенное. Хотя…

Странный человек

Как-то случайно то ли на газетной, то ли на журнальной странице мне попалась на глаза фотография мужчины. Он был снят в непривычном для репортеров ракурсе – выразительно, крупно, портретно. Фото мгновенно зацепило мое внимание: пронзительный взгляд, широковатое мужественное лицо с особым взлетом бровей. Очень знакомое лицо. Где я его видел?..

Но тогда я не стал копаться в памяти – занятие это довольно бесполезное, сколько ни терзай ее, она все равно не откроет свои тайники, до времени, конечно. Даже в звучание фамилии не стал тогда вдумываться, уж больно необычно имя – Рихард Зорге. Нет! Не знаю… Да и откуда? Немец. Разведчик. Легендарная личность. Не всплыло, не вспомнилось, – да и ладно. Скорее всего, он просто похож на кого-то.

Но все-таки этот облик, это лицо что-то взбудоражило, замутило во мне. Периодически оно всплывало передо мной. Цепляло, общалось где-то там внутри, в подсознании… Я хотел, я мучительно пытался вспомнить… Военные годы – нет… Эвакуация – нет! Такое благородное лицо да в глухой Пензенской области – конечно, нет. Так и не вспомнил.

Прошли годы – немного, правда. На экраны вышел французский фильм «Рихард Зорге». На громадной афише кинотеатра «Россия» появилось лицо, очень похожее на моего знакомого незнакомца. Мы с Ларой попали на премьеру. Не назову фамилии режиссера, но вспоминаю его в фойе, окруженного почтительной свитой, рядом с очаровательной экзотической актрисой Анук Эме в японском кимоно. Она была чрезвычайно популярна у нас в стране после проката полюбившегося фильма «Мужчина и женщина». Все стены были увешаны фотографиями Зорге, проспектами, знакомящими зрителя с подробностями биографии знаменитого разведчика, одним из первых оповестившего Сталина о дате начала Второй мировой войны, о том, что 22 июня 1941 года Гитлер бросит всю свою военную армаду на Советский Союз.

И опять это лицо! Этот знакомый взгляд!.. Говорю Ларе:

– А я где-то встречался с Зорге! Не помню где и как, но… мне кажется, он был у нас в подвале перед войной!..

– Ты что? Кто он, и кто тогда был ты?! Законспирированный разведчик – и ты, мальчишка!.. Да и был-то он тогда в Японии!.. – Не поняла! Не поверила.

А где-то в конце 90-х или в начале нового века узнаю, что умер наш родственник, земляк, тоже Мамин, Абубекар – тезка моего отца. Он жил на Пятницкой в многоэтажном сером доме, неподалеку от Серпуховской площади. Дом этот примечателен тем, что в нем на первом этаже был большой банк. Помню, проходя с кем-то из ребят мимо металлической решетки, мы зачарованно глядели в открытое окно подвала на женщин, считающих деньги. В их руках мелькали пачки, толстенные пачки купюр. Господи, Боже мой! Как же лихо они перебирали, пропускали сквозь пальцы, пересчитывая, дензнаки! Невообразимо!.. Женщинам не понравилось такое разглядывание. Нас поругали, и мы ушли. Потом, спустя какое-то время, окна банковского подвала совсем закрыли от обозрения. Но дело не в этом, я опять увлекся.

Так вот, дом этот был еще интересен и тем, что с торца здания банка, в первом этаже, была жилая квартира, где жил наш родственник, тот самый Мамин Абубекар. Квартира имела два входа: с Пятницкой и со двора на Малой Ордынке. Зайти к родственнику можно было с одной улицы, а выйти – во двор другой. А чтобы обойти снаружи эти два входа, понадобилось бы пройти часть улицы Пятницкой, половину Серпуховской площади и не малую часть Ордынки – это минут пятнадцать скорым шагом! С какой надобности в двадцатых годах, а может, и раньше был построен этот дом? Неведомо. А может, и скорее всего, – специально! Не каприза же ради! Но я-то, навещая Абубекара-абзи, всякий раз думал, что здесь, наверное, собирались революционеры-подпольщики, а может, и Ленин бывал!.. Очень-очень интересная квартирка! Вот бы где с ребятами в прятки или в войну поиграть: никто не найдет!..

Так вот, приехав выразить соболезнования семье усопшего родственника, я вошел в его «особенную» квартирку и мгновенно вспомнил лето 1939-го, а может, 1940 года.

И человека, так похожего на Зорге! Тогда по свадебным делам старшего брата Хасана мы были у земляка Абубекараабзи, и там впервые увидел я его гостя – русского, не москвича. Познакомились.

Гость был общителен, оживлен, весел. Он располагал к беседе, шутил, много рассказывал. Вообще он очаровал всех, и в первую очередь, конечно, меня. Я смотрел на него, слушал и как будто разглядывал волшебный фонарь или смотрел кино про путешествия: еще бы, таких людей я еще не встречал! Этот столько знал, столько видел! Во многих странах побывал. И занятие его звучало как иностранная речь, как музыкальное созвучие – ком-ми-вояжер.

Он говорил, что занимается фарфором, хрусталем; продает свои товары в иностранные государства, каким-то известным компаниям. Рассказывал о Германии, что-то про другие страны. Я многого не понимал, но не отрываясь смотрел на него и видел доброе привлекательное лицо. Оно мне нравилось. Видимо, поэтому и запомнилось на всю жизнь.

Этот необыкновенный человек понравился и моим братьям. Со старшим они сблизились настолько, что гость подарил ему свои часы. В ответ Хасан отдал свои – обменялись, словом. Как сейчас помню эти часы «Лимания», с маленькой кнопочкой: нажмешь – секундная стрелка бежит, еще раз нажмешь – остановится. Диво дивное, чудо чудное для тех времен! И даже для взрослых. Обо мне и говорить нечего: подержав их единожды в руках, я запомнил это чудо техники, как видите, на всю жизнь.

У родственника тогда был болен ребенок, поэтому разговаривали все вполголоса. И все же засиделись допоздна. Братья предложили гостю заночевать у нас, и он запросто согласился.

Так этот странный человек и оказался у нас в подвале у Павелецкого вокзала. Все расселись за столом, накрытым чем бог послал, но на тот случай мать исхитрилась состряпать «перемячи». Итак…

Жарко. Знойно. Несмотря на то что в подвале всегда было «тенистее» и прохладней, окна у нас распахнуты настежь. Комнаты наполнены ароматом вечерних цветов. Семья у нас, как я уже рассказывал, была большая, но на ночь все разместились – преимущественно на полу. Братья уступили гостю свою кровать, для нас это было обычным проявлением гостеприимства.

Что удивительно: когда проснулись, обнаружили, что гостя уже нет, он ушел от нас тихо и незаметно, видимо, через открытое окно, никого не разбудив. На столе обнаружили оставленный им фотоаппарат-гармошку «Фотокор» (по-моему, он так назывался).

За завтраком только и было разговору, что о ночном госте. Братья и отец, обсуждая, удивлялись: «Зачем в Японию через Китай везти из Германии сервизы и вазы, ведь у них там своего “такого добра” много, этим япошек не удивишь. И почему ушел не простившись?.. Зачем оставил фотоаппарат?.. Забыл?..» Хасан больше помалкивал. Может, он что-то знал или не хотел обсуждать нового приятеля.