Фантастика, 1979 год - Сборник

Но вот визг и песнопение смолкли в монастыре - видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора…

И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел с пьяных глаз на свое былое место.

– Ну-ка, брысь! - сказал он черту. - Ты как здесь?

Черт-стражник снисходительно улыбался.

– Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!

– Эт-то што такое?! - изумился монах. - По какому такому праву? Как ты здесь оказался?

– Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!

Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой.

– Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут… Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.

– Ах ты, харя! - заругался монах. - Ах ты, аборт козлиный!… Ну ладно, ладно… Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!

– И выражаться не положено, - строго заметил черт. - А то я тебя быстро определю - там будешь выражаться сколько влезет. Обзываться он будет! Я те пообзываюсь! Иди отсюда, пока я те… Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!

– Агафангел! - позвали монаха. - Отойди… А то наживешь беды. Отойди от греха.

Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел: По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная…

Черт-стражник захихикал ему в спину.

– Агафангел… - сказал он, смеясь. - И назовут же! Уж скорей -”Агавинус”. Или просто “Вермут”.

– Што же это, братцы, случилось-то с вами? - спросил Иван, подсаживаясь к монахам. - Выгнали?

– Выгнали, - вздохнул один седобородый. - Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.

– Беда, беда, - тихо молвил другой. - Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.

– Надо терпеть, - откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался. - Укрепиться и терпеть.

– Да что же терпеть-то?! Надо же что-то делать!

– Молодой ты, - урезонили его. - Потому и шумишь. Будешь постарше - не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь - вишь, сила какая!

– Это нам за грехи наши.

– За грехи, за грехи… Надо терпеть.

– Будем терпеть.

Иван с силой, зло стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько: - Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.

– Ну, ну, ну, - стали его успокаивать. - Что ты? Эка как тебя сграбастало. Чего ты?

– Эх-х!… - сокрушался Иван. И даже заплакал. - Сколько же я на душу взял… за один-то поход! Как же мне тяжко!…

– Ну, ну… Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок.

Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.

– Мужики, - сказал он, - есть халтура! Кто хочет заработать?

– Ну? А чего такое? - зашевелились монахи. - Чего надо-то?

– У вас там портреты висят… в несколько рядов…

– Иконы.

– А?

– Святые наши, какие портреты?

– Их надо переписать, они устарели.

Монахи опешили.

– И кого же заместо их писать? - тихо спросил самый старый монах.

– Нас.

Теперь уж все смолкли. И долго молчали.

– Гром небесный, - сказал старый монах. - Вот она, кара-то.

– Ну? - торопил Изящный черт. - Есть мастера? Заплатим прилично… Все равно ведь без дела сидите.

– Бей их! - закричал вдруг один монах. И несколько человек вскочили… И кинулись на черта, но тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти и выставили вперед пики. Монахи остановились.

– Какие вы все же… грубые, - сказал им Изящный черт из-за частокола. - Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас… Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся. - И он ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула музыка… И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику - черти били на площади массовую чечетку.

Иван взялся за голову и пошел прочь.

Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал - так горько было на душе, так мерзко.

Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел прошлый раз.

Сел и задумался.

Сзади подошел Медведь и тоже присел.

– Ну, сходил? - спросил он.

– Сходил, - откликнулся Иван. - Лучше бы не ходил…

– Что? Не дали справку?

Иван только махнул, не стал говорить - больно было говорить.

Медведь прислушался к далекой музыке… И все понял без слов.

– Эти… - сказал он. - Все пляшут?

– Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!

– Ох, мать честная! - изумился Медведь. - Прошли?

– Прошли.

– Ну, все, - сказал Медведь обреченно, - надо уходить. Я так и знал, что пройдут.

Они помолчали.

– Слушай, - заговорил Медведь, - ты там ближе к городу… Какие условия в цирке?

– Вроде ничего… Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.

– Как насчет питания, интересно… Сколькиразовое?

– Шут его знаешь. Хочешь в цирк?

– Ну а что делать-то? Хочешь не хочешь - пойдешь. Куда больше?

– Да… - вздохнул Иван. - Дела.

– Сильно безобразничают? - спросил Медведь, закуривая. - Эти-то?

– А что же… смотреть, что ли, будут!

– Это уж… не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!… - Медведь закашлялся. До. го с хрипом кашлял. - Еще откажут вот… в цирке-то - собрался. Забракуют. Легкие как тряпки стали. Бывало, пробку вышибал - с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался… кхо, кхо, кхох… с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.

– Там надо на задних лапах ходить, - сказал Иван.

– Зачем? - не понял Медведь.

– Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет. Любая собака знает…

– Да какой интерес-то?

– Это уж я не знаю.

Медведь задумался. Долго молчал.

– Ну и ну, - сказал.

– У тебя семья-то есть? - поинтересовался Иван.

– Где! - горько, с отчаянием воскликнул Михаиле Иванович. - Разогнал. Напился, начал буянить-то - они все разбежались. Где теперь, сам не знаю. - Он еще помолчал.

И вдруг встал и рявкнул: - Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!

– Зачем же монастырь-то?

– Они же там!

– Нет, Михаиле Иваныч… не надо. Да ты и не попадешь туда.

Михаил Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.

– Ты не пьешь? - спросил.

– Нет.

– Зря, - зло сказал Михаиле Иваныч. - Легче становится. Хошь, научу?

– Нет, - решительно сказал Иван. - Я пробовал - она горькая.

– Кто?

– Водка-то.

Михаиле Иваныч оглушительно захохотал… И хлопнул Ивана по плечу.

– Эх, дите ты, дите!… Чистое дите, ей-богу. А то научу?

– Нет. - Иван поднялся с лесины. - Пойду: время осталось с гулькин нос. - Прощай.