Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

Лиекуж, пошатываясь, направился к Алисиной кровати.

— Почему ты так испугалась? — спросил Ливию Дронис. Девчурка невольно схватила его за руку.

— Там Ильмар, — прошептала Ливия.

У Дронисов детей не было, и, когда Ливия приходила в «Апситес», к Парсле, хозяева беседовали с ней, угощали лакомствами, шутили. Однажды, когда Алиса рассказала о попреках Петериса из-за Ливии, госпожа Дронис загорелась желанием взять девочку себе. Если Женя согласится, они Ливию удочерят. Ливия нравилась не только Дронисам, Еще настойчивее просила отдать ей девочку Паулина. Так у Ливии, помимо домашних, были еще друзья и среди соседей, и девочка, после Алисы и Эрнестины, больше всего доверяла Дронису.

— Ильмар?

— Только никому не говори!

— Упаси бог!

И тогда Ливия заметила, что на нее в упор уставилась своими карими глазами тетя Эльвира. Девочка поняла, что не то наговорила, и закрыла рот ладошкой.

Лиекуж проспал мертвецким сном далеко за полдень, затем поднялся и, небрежно приняв от Алисы еще одну бутылку самогонки, уехал.

Когда позвали ужинать, Эльвира не пошла.

— Я сыта по горло уж тем, что тут произошло, и есть не надо.

Диана за столом сучила ногами и с Ливией не разговаривала. Молчали также Петерис и Алиса. Слышно было, как Эльвира у себя в комнате всхлипывает. Алиса не выдержала, пошла утешать золовку.

— Что теперь будет? Скажи, что теперь будет?

— Чего же будет? Ничего не будет! — отозвался Петерис, услышав, о чем говорят в комнате. Но особой уверенности в его словах не чувствовалось.

— Нас всех могут расстрелять!

— Неужто расстреляют?

— Кто он такой, что воевать не должен. Почему он вправе ставить под угрозу жизнь моего ребенка? Почему он вправе отсиживаться дома? Мой сложит голову на чужбине, а он будет в тепле полеживать да есть. И кто ты такая, что у тебя может быть сын, а у меня — нет?

Алиса вышла от Эльвиры совсем бледная. Позже Петерис в хлеву сказал Алисе:

— Все это потому, что хочешь каждому угодить! Чужого ребенка все эти годы даром одевали и кормили! И теперь собственный сын…

У Петериса сорвался голос.

— Для тебя ведь всегда другие были лучше своих.

— Петерис, как ты можешь так…

— Чего там! И так всю жизнь!

Петерис еще долго, подавленный, пробирал Алису и под конец велел ей пойти к Дронису и поговорить.

— Что я ему скажу?

— Теперь ты поумнела? А где ты раньше была? Чтоб не выболтал никому!

— Как я могу просить такое? Я в самом деле не знаю, что мне…

— Я подсказывать тебе не стану. Уж это твое дело, что говорить.

На другой день Алиса рано утром пошла к Дронису. Так как иначе начать разговор нельзя было, она призналась, что Ильмар уже больше недели дома, и просила никому об этом не говорить.

— За кого вы меня принимаете?

— Так ведь, может быть, думают, что мы ждем коммунистов и…

— Я тоже жду.

Алисе показалось, что Дронис смеется над ней.

— Серьезно. Мы слишком маленькие, чтобы выбирать. Потому должны ждать то, что приходит. А за своего сына не волнуйтесь. Будь у меня сын, я бы его тоже прятал.

Алиса успокоилась.

Но дома Петерис сказал:

— Чего там! Мошенник! Страх какой пройдоха.

Эльвира все еще не появлялась за столом, велела Диане носить ей пищу в комнату. Петерис рассердился.

— Чего дуришь! Как эта…

— Какая эта?

— Чего там!

Петерис махнул рукой.

Ильмар слышал почти все, что говорила Эльвира, а чего не расслышал, досказали ему Алиса и Эрнестина. Он уже больше не мог ни сидеть, ни лежать и, как зверь по клетке, весь день ходил туда и обратно, от стола до шкафа, пока вечером не сказал:

— Я уйду.

— Куда ты пойдешь?

— К партизанам.

И Ильмар рассказал, что уже все лето думал об этом, даже раньше, еще зимой некоторые одноклассники говорили, что в немецкую армию не пойдут, добудут оружие — и в лес. Один из его друзей, Вилнис, живет лишь в каких-нибудь пятнадцати километрах отсюда. У Вилниса дядя, брат матери, тоже прячется, и у него, видно, есть связи с партизанами.

— Так тебе сразу, еще весной, и надо было в партизаны эти податься, — деланно усмехнулся Петерис.

— Меня бы искали.

— А как же ты теперь прячешься?

— Теперь у немцев все прахом пошло, бумаги разбомблены, сгорели.

— Так какой же смысл? Твой друг, может быть, уже в Германии. Нынче ведь всех берут.

— Я в это не верю.

— Что ты про других знать можешь? То, что говорят мальчишки…

— Только тут я не останусь. Ни за что!

Заговорила Эрнестина:

— Не сердись, Ильмар, но, как послушаю, твои разговоры о партизанах мне кажутся ребячеством.

Ильмар покраснел.

Летом, когда он под Ригой копал траншеи, немцы по воскресеньям обычно работать не заставляли. Ильмар, как и остальные, один или за компанию с кем-нибудь ходил по крестьянским хуторам, порою забирались довольно далеко. Изголодавшихся мальчишек подкармливали, давали им с собой яблок и хлеба. Часто он с гостеприимными хозяевами вступал в разговоры. Ильмар высказывался, что лучше пуститься наутек и связаться с партизанами. В таких случаях обычно наступала неловкая тишина, но однажды какая-то языкастая тетенька сказала, что знает людей, которые могли бы в этом помочь, Ильмар пошел в указанный дом, к человеку средних лет, набрался смелости и прямо спросил, как попасть к партизанам. Тот сделал вид, что не расслышал, и так холодно, даже презрительно,